Коллектив авторов - Современная космология: философские горизонты Страница 2

Нет ни одного серьезного космолога, который не обсуждал бы проблему отношения научного знания к миру. Мы находим в философских интерпретациях космологии платонистские, кантианские, позитивистские, реалистские, материалистические подходы. Я присоединяюсь к тем, кто рассматривает познание в науках о природе (включая космологию) как диалог исследователя, наблюдателя (члена научного сообщества) с физическим миром, в ходе которого последнее слово остается за миром. Достаточно веским (хотя и не для всех убедительным) доказательством считаю настойчивое «навязывание» нам природой в ходе этого диалога концептуальных образов реальности, которые свою определенность получают в научных теориях. Конечно, это — относительно истинные знания не об объективной реальности «самой по себе», а о ее аспектах, вовлеченных в сферу познавательной деятельности.

Большое внимание проблеме взаимосвязи теории и реальности в космологии уделял A.A. Фридман. Он не сомневался в том, что существует объективный физический мир, который «состоит из материи, толкуя слово это в самом широком смысле, к материи принадлежат тяготеющие массы и электромагнитные процессы»[1]. Особую роль в познании мира играет математика. «Мы уславливаемся об особой интерпретации геометрического мира (пространство четырех измерений) при помощи мира физического. Каждой вещи геометрического мира сопоставляется интерпретирующий ее объект (материальный) мира физического. Интерпретация эта совершенно условна и зависит от нашего произвола. В физическом мире мы выделяем группу свойств, которые называем «физическими законам и»; эти законы подчиняются принципу инвариантности и «отвечают, следовательно, собственным свойствам мира геометрического»[2]. Тем самым, в философских размышлениях A.A. Фридмана выделяются два мира: физический и геометрический (математический), причем первый является лишь интерпретацией второго. Когда установлена «условная интерпретация геометрического мира при помощи мира физического, является возможность путем экспериментального изучения физического мира определить геометрию мира геометрического»[3]. В цитируемых словам можно увидеть влияние философии Платона. Но в текстах A.A. Фридмана мы находим и вполне материалистические по своему смыслу высказывания. Так, теоретическое знание в космологии A.A. Фридман рассматривал как попытку описания свойств реального («настоящего») мира, т. е. «нашей (само собою разумеется, материальной) Вселенной»[4]. Космолог стремится создать «общую картину мира, правда, мира чрезвычайно схематизированного и упрощенного, напоминающего реальный мир лишь постольку, поскольку тусклое отражение в зеркале схематического рисунка Кельнского собора может напомнить нам сам собор»[5]. Эти слова A.A. Фридмана содержат в образной форме мысль о том, что наше знание о Вселенной — приближенное отражение физической реальности. Нельзя не отметить, конечно, что речь идет об отражении в зеркале не самого собора (т. е. не о зеркальном отражении реальности в духе эпистемологии классической физики), а его «схематического рисунка» — некоторой ментальной модели. Толковать слова A.A. Фридмана можно по-разному. Наиболее естественным выглядит их понимание в контексте эпистемологии неклассической науки. Реальность рассматривается сквозь призму теории. Тем самым, задолго до современных дискуссий на тему: «отражение или конструирование реальности?» A.A. Фридман еще в 1923 году тонко учел оба аспекта этой эпистемологической проблемы. Он говорил, по сути, об отношении к физической реальности образа, который в современной философии науки называют «теоретизированным миром».

Совершенно иной была эпистемологическая позиция А. Эддингтона, который часто ссылался на философию И. Канта, говоря, что подлинная наука начинается тогда, когда разум предписывает законы природе, а не заимствует их у нее[6]. Эддингтон разработал философскую концепцию «селективного субъективизма», проводящую принципиальные разграничения «внешней природы» и физической реальности.

По словам Эддингтона, физик, «пока он мыслит как физик», должен иметь веру в действительный внешний мир. Он верит, например, в то, что атомы и молекулы действительно существует; для него это не только искусственные построения, которые дают возможность легче понять законы химические». Это утверждение «вполне совместимо с философскими суждениями, связанными с понятиями о последней реальности[7]». Суть этих сомнений обусловлена у Эддингтона образом сети, которую запускают в океан для ловли рыбы и морских животных. Когда сеть будет поднята наверх, в ней останется только то, что по своим размерам превышает ячейки сети, вся же «мелочь» ускользнет. Так и в познании, настойчиво повторял Эддингтон. Сеть — это наша система физических понятий, которую мы забрасываем в мир. Все, что останется в сети, войдет в наше понимание физической реальности. Остальное (то, что Эддингтон называл «последней реальностью») ускользнет от наблюдателя.

Эддингтон сравнивал физика с Прокрустом, «чьи анатомические исследования роста путешественников выявляют лишь длину постели, на которой он заставлял их спать». «Но все-таки я не думаю, — продолжал Эддингтон, — что мы допускаем непозволительно вольное обращение со Вселенной, хотя и обходимся с ней по-прокрустовски». Рассматривая физическую реальность как «синтез всех возможных физических аспектов природы», Эддингтон считал такой синтез полностью субъективным. Смысл своего высказывания он пояснял следующими словами: «Реальность мы получим только тогда, когда мы скомбинируем проявления, соответствующие всем мыслимым точкам зрения», т. е. необходимо «принимать во внимание всех мыслимых наблюдателей». Если мы отвергнем права внеземных наблюдателей, продолжал Эддингтон, то «мы должны будем стать на сторону инквизиции против Галилея»[8].

Отсюда Эддингтоном были сделаны противоречивые выводы. С одной стороны, Эддингтон допускал, что «существуют законы, которые, по-видимому, имеют свое местопребывание во внешней природе»“ (главный, если не единственный из них — закон атомистичности). С другой — считал, что материальный мир субъективен (в смысле «селективного субъективизма»): «то, что мы понимаем под Вселенной, является в точности тем, что мы сами вкладываем во Вселенную, чтобы сделать ее понятной»[9]. Хотя физика занимает почетное место в системе человеческого знания, «все-таки по отношению к природе вещей это знание — только пустая скорлупа, символическая форма. Это — знание структурной формы, а не знание содержания. Во всем физическом мире разлито неизвестное содержание, которое, несомненно, должно быть сущностью нашего сознания».

Эддингтоновский образ «сети», которая служит средством научного познания, получил большое распространение в философии и эпистемологии науки. Заметим только, что ранее он возник в философских размышлениях H.A. Умова[10], который, однако, не считал эту сеть субъективной. И на самом деле, она создается в процессах диалога человека и природы, причем ячейки ее перестраиваются, когда возникает необходимость захватить в сеть все новые объекты. В качестве ячеек сети можно рассматривать и космический телескоп «Хаббл», и спутники, исследующие, скажем, анизотропию реликтового излучения, и систему фундаментальных физических теорий; их связка оказывается в наши дни несколько «дырявой» и требует «починки», т. е. создания Теории Всего.

Вызывает несогласие и априоризм в той форме, какую ему придал Эддингтон. К. Лоренц, раскрыв природу кантовского априоризма, показал, что наш познавательный аппарат был развит в ходе родовой истории человека. Субъективные структуры познания сформировались в ходе адаптации к внесубъективной действительности. (Можно добавить, что то же касается и архетипов коллективного бессознательного, понятие о которых было введено К.Г. Юнгом). Сущность нашего сознания не оторвана от породившего нас мира и не противопоставлена ему.

Далее, фундаментальные теории физики не являются «обобщением» опытных данных, но, как сказал А. Эйнштейн, они «навеваются» опытом. Они также проверяются опытом, который является критерием выбора между конкурирующими теориями. В современной космологии эта роль опыта более чем заметна. Эддингтон считал образцом воплощения своих эпистемологических принципов «фундаментальную теорию», объединяющую микро- и мегамиры. Но она не вызвала отклика в научном сообществе и не привела к эвристически ценным результатам, что не свидетельствует об эффективности эддингтоновского пренебрежения к опыту в решении проблем фундаментального знания. Нельзя согласиться и с тем, что мы познаем лишь структурную форму вещей, которая соотносительна с углублением научного знания.