Максим Рохмистров - Введение в социологическую теорию предпринимательства Страница 2

Но почему же такого рода «самоопределение», базирующееся, по логике А. Тойнби, на обстоятельствах перехода от более грубой к более тонкой религии и культуре, не может базироваться на той свободе личности, с реализацией которой и связан капитализм, считавшийся автором временем духовной смуты, характеризующейся тем, что гражданин «окружен стихией, которая чужда его душе» [2]?

А как же быть с той «стихией», которая окружает человека в тоталитарном обществе, будь это социализм или национал-социализм? Эти явления для Тойнби как бы и не существовали. Хотя, как известно, истина в большей степени познается в сравнении.

Да, любое общество характеризуется присущей ему системой ценностей. И именно она является основным регулятором человеческой деятельности. Так думают многие исследователи, стремясь обосновать необходимость именно той системы ценностей, которая, по их мнению, является наиболее необходимой для человечества. Но правы ли они?

Возьмем, к примеру, несомненно весьма оригинальную теорию человеческой истории как последовательной смены социокультур или цивилизаций П.А. Сорокина (1889–1968). Известный социолог полагал, что, исследуя культурные качества (значения, нормы, ценности), скрытые в сознании индивидов и выявляющиеся в их деятельности (в культурных образцах), можно выявить длительные, опирающиеся на одни и те же ценности периоды человеческой истории, т. е. разные культуры. Каждая из этих культур неповторима. Она рождается, достигает расцвета, а затем умирает. На смену ей приходит другая культура, опирающаяся на новую систему ценностей и создающая свой, особый мир человеческого существования. В современной российской истории практически полностью воспроизвелось утверждение П. Сорокина о том, что распад каждой культуры сопровождается кризисными явлениями во всех сферах жизни общества.

Однако на этом сравнения содержательной теории П. Сорокина с нашей сегодняшней действительностью и кончаются. Увидеть в ней наше будущее не так просто. Социолог П. Сорокин предстает перед нами в роли историка, который смотрит в прошлое из настоящего, что собственно и определяет перспективу его видения. По отношению к капитализму он, подобно К. Марксу, считает, что после периода наивысшего расцвета в XIX веке далее последует только его упадок и разложение.

Современник А. Тойнби и П. Сорокина К. Ясперс (1883–1969) скептически оценивал некогда популярную (20—30-е гг. ХХ в.) теорию культурных циклов. В принципе он прав, и для нас уже одно это весьма положительно. И Тойнби и Сорокин, как известно, анализировали как бы отдельные составляющие мирового развития, не находя какой-либо основательной платформы для их объединения. Более того, они что-то и упускали. А, возможно, это «что-то» было самым важным в понимании многих загадок развития человеческой истории. К примеру, П. Сорокин пользовался своей схемой, которая приложима почти исключительно только к западноевропейской истории. Остальной мир у него остался в тени.

К. Ясперс же при создании своей схемы целостной исторической картины исходил из уверенности, что человечество имеет единые истоки и общую цель. «Эти истоки и эта цель, – признавал он, – нам неизвестны, во всяком случае в виде достоверного знания. Они ощутимы лишь в мерцании многозначных символов. Наше существование ограничено ими. В философском осмыслении мы пытаемся приблизиться к тому и другому, к истокам и цели»[3].

Конечно, можно всё это представить двояко. С одной стороны, если доказать сказанное Ясперсом невозможно, единство истории может быть только предметом веры, что собственно использовалось и А. Тойнби, и П. Сорокиным. Но, как известно, в христианской концепции истории и отправной пункт исторического развития (явление Христа), и его конечная цель (переход человечества в идеальное состояние) мыслились как совершенно определенные и очевидные. К. Ясперс же считает, что единство истории – это постулат веры и в то же время допущение разума, но постулат не религиозной, а философской веры. Думается, что большой разницы здесь нет. Оба постулата пока нельзя ни доказать, ни опровергнуть, о чем собственно и свидетельствует сам Ясперс. «Наша история совершается между истоками (которые мы не можем ни представить себе, ни примыслить) и целью, конкретный образ которой мы не можем существенным образом обрисовать», – писал он. И делал, на наш взгляд, весьма здравое заявление: «Я стремлюсь лишь опровергнуть удобное и по существу ничего не значащее толкование истории как постижимого и необходимо поступательного движения человечества. Я стремлюсь оставить вопрос открытым и допустить возможность новых подступов к познанию…». «Удивление перед тайной, – замечательно выразился Ясперс, – само является плодотворным актом познания, источником дальнейшего исследования»[4].

Именно последнее может и должно стать некой формой, а может быть, даже неким откровением ученого-обществоведа вообще и еще в большей степени – российского, который сегодня чаще всего думает с каким методологическим инструментарием приступать к поиску новых путей развития современной России.

При создании своей схемы целостной исторической картины К. Ясперс весьма определенным образом отзывался лишь в двух случаях. Об утрате человеческого облика в условиях террористических политических режимов. Чудовищной реальностью считает Ясперс национал-социалистические лагеря с их пытками. Человек в этих условиях может превратиться в нечто такое, о чем невозможно было подозревать. «Эта реальность концентрационных лагерей, это согласованное движение по кругу пытающих и пытаемых, эта утрата человеческого облика предвещают будущие возможности, которые грозят гибелью всему. Эта опасность страшнее атомной бомбы, так как она угрожает душе человека»[5].

Если сказанное относится к нашей истории опосредованно (революция, раскулачивание, 1937 год и другое), то тотальное планирование, уничтожающее свободный рынок и заменяющее его статистическими исчислениями и определением характера труда, производства и распределения по разумению выделенных для этого лиц, в зависимости от их целей и вкуса – это наше советское прошлое и в какой-то степени это наше настоящее. Социальный ресурс тотального планирования, выйдя за пределы экономики, начинает оказывать косвенное воздействие на всю человеческую жизнь вплоть до духовного творчества как нуждающегося в свободной инициативе отдельных людей. «Тотальное планирование, – считал Ясперс, – … не может быть ограниченно… хозяйственной сферой. Оно становиться универсальным фактором жизни людей. Регулирование хозяйства ведет к регулированию всей жизни как следствие сложившихся в этих обстоятельствах социальных условий»[6].

На чем основывается тотальное планирование? В первую очередь на том представлении, что человек познан полностью. «Целью совершающегося планирования является идеальный человек. Преображенный человек делает возможными новые общественные условия, только эти условия делают возможным появление нового человека. Создается впечатление, будто планирующий человек проникает своим познанием в эволюцию человека, стремится создать его подобно тому, как художник создает произведение искусства из данного ему материала, гордыню, в которой человек ставит себя над человеком (такова идея молодого Маркса, таков сверхчеловек у Ницше)» [7].

Коммунизм, по Ясперсу, это социализм, преисполненный энтузиазма и веры в достижимость блага для всего человечества и насильно осуществляющий посредством тотального планирования формирование будущего. Сегодня это осознается уже весьма отчетливо. Но разве могли понять миллионы советских людей слова Ясперса, характеризующие коммунизм, сразу же после Великой Отечественной войны?[8]

«Коммунизм, – писал он, – можно в отличие от социализма характеризовать как абсолютизацию, по существу, истинных тенденций. Однако превращаясь в абсолютные, они принимают черты фанатизма, теряют на практике способность к историческому развитию, которое заменяется процессом нивелирования» [9].

Сегодняшние поиски национальной идеи вряд ли приведут к чему-то. А если и приведут, то опять к какому-либо очередному мироустройству, сформировавшемуся в голове очередного «спасителя отечества», ибо если бы справедливое мироустройство существовало в качестве предмета знания в истории человечества, то оно не воспроизводилось бы в форме некоего фантастического мира не только в учениях утопистов, к которым следует отнести и социалистов, в том числе и сторонников «научного социализма» К. Маркса, но и в сказках и мифах.

По сути дела, якобы научное конструирование будущего человеческого общества – это такого же рода продукт мифологического миросозерцания, которое было свойственно не только раннему времени, когда возникла речь, орудия труда и т. п., не только эпохе великих культур древности, но и эпохе развития техники, в которой продуктами мифотворчества стали многочисленные утопические теории развития общества.