С Смирнов - Год 250 Страница 2

Они были эллинисты по культуре, то есть наследие Александра Македонского и Платона было им понятнее и дороже, чем наследие Цезаря и Цицерона. Но пока сильная империя могла защитить своих подданных от варварских набегов и внутренних усобиц, до тех пор подданные исправно чтили обожествленную персону императора. Теперь все изменилось: божественный Филипп или божественный Деций не могут защитить подданных Рима от грабежей и насилий, а привлекательность эллинизма резко упала везде, от Ирана до Галлии. Это конец эллинистической цивилизации и одновременно конец этнического государства римлян... Но свято место пусто не бывает!

Грамотный политик, Филипп проявлял терпимость ко всем религиозным культам, включая христианство. Упрямый консерватор Деций провел первые жестокие гонения против христиан, признав тем самым их общину серьезной политической силой, независимой от имперской власти. Просвещенный воитель Галлиен будет поощрять соревнование разных вер, не делая окончательного выбора между ними. Только к концу третьего века выяснится, что христианство превосходит всех своих соперников во влиянии на умы имперцев и варваров. Тогда мудрый политик Константин начнет открыто покровительствовать странной "вере рабов и бедняков", а затем объявит ее государственной религией Новой Римской империй, где вчерашние "варвары" - ныне почитатели Христа - сменят потомственных эллинистов, поклонников Mapca или Логоса, во всех сферах общественной жизни.

Впрочем, обновить империю и сменить государственную религию все же легче, чем сформировать новый этнос патриотов, способных провести свою державу сквозь беды и кризисы. Именно общины имперских христиан, набирающие силу в III веке на Балканах и в Малой Азии, станут в следующем веке ядром кристаллизации нового этноса "ромеев", которые воспримут свое имя от римлян, свой язык - от греков, свою веру - от непокорных подданных поздней Римской империи, а свою государственную традицию - от доблестных императоров-язычников, спасших Римскую державу в грозном третьем веке. Имена этих ратоборцев будут забыты в новой процветающей Византии. Таковы правила и причуды суровой дамы - Истории...

Средний Восток - иранский мир, Китай...

Перенесемся теперь на Средний Восток - в иранский мир, где господствует держава Сасанидов. Четверть века назад князь Арташир, сын Папака, возглавил народное восстание персов против династии парфянских царей - Аршакидов, и в считанные годы возродились слава и блеск древнего Ирана. Именно так как возрождение древней империи Кира и Дария - рассматривают персидские владыки свое новое царство. Не случайно, одолев парфян, Арташир тут же потребовал от Рима возвратить все земли, некогда подвластные персам, включая Египет и Малую Азию. Конечно, Рим отказал дерзкому азиату; но с тех пор его восточная граница не знает покоя. Сын Арташира Шапур направляет сюда одну армию за другой, и давняя власть Рима над Ближним Востоком опасно содрогается Месопотамия. уже потеряна для римлян, в Малой Азии персидские успехи также значительны.

Однако не чувствуется в нынешнем персидском натиске той уверенной легкости, которой были отмечены завоевания Кира - основателя первой персидской державы. Что-то изменилось за восемь столетий: то ли сами персы уже не те, то ли иными стали жители Ближнего Востока? Пожалуй, верно и то, и другое. Поразительные успехи войск Кира объяснялись не столько персидской доблестью, сколько тем, что давнее экономическое единство Ближнего Востока располагало к его политическому объединению, хотя бы и внешней силой,эту роль сыграли древние персы в эпоху Ахеменидов. Ныне же Ближний Восток объединен Римской империей и не стремится менять старого хозяина на нового.

И не так уж симпатичен новый хозяин: Сасаниды проявляют куда меньше веротерпимости, чем их давние предтечи - Ахемениды, или их прямые предшественники - Аршакиды Это понятно - национальная религия персов неизбежно стала их знаменем в борьбе против парфян, которые симпатизировали эллинизму. Однако за пределами собственно иранской территории знамя иранской религии не популярно, а сменить его Сасаниды не в силах - иначе жрецы-огнепоклонники свергнут их самих. И хотя царь Шапур сочувствует проповеди нового пророка Мани, отвергающего духовный авторитет жрецов-мобедов, но уравнять новую ересь в правах с традиционной религией не смеет даже царь, царей. Мани будет казнен; однако его учение широко распространится на Ближнем и Дальнем Востоке, оно станет знаменем угнетенных масс в борьбе с засилием самоуверенной и жестокой государственной церкви...

По этим причинам почти все соседи сасанидского Ирана - буддисты. Восточный дракон, и индуисты, христиане и иудаисты, разнообразные язычники не желают попасть под власть царя царей; они храбро бьются с персами, несмотря на то, что имперский Рим мало чем может им помочь, и порою они одерживают победы там, где Рим отступает. В 260 году император Валериан (отец Галлиена) попадет в плен к Шапуру и сгинет там; арабский же вождь Оденат разобьет войска Шапура и будет гнать их до самого Евфрата. Армянский воевода Васак Мамиконян даже в плену обзовет Шапура самозванцем, откажется принять персидскую веру и погибнет, но армянский народ устоит в этой борьбе, христианство же сделается новой национальной религией армян и имперских римлян, в противовес персидской духовной экспансии.

А что же сам персидский народ? Он давно расщепился на сословия; пахари - вастриоршан - довольны восстановлением своей национальной государственности, но они не готовы поддерживать любую агрессию царя царей. В их былинах фигурируют не цари Ахемениды, а более ранние персидские вожди времен военной демократии. Им ни к чему новая мировая держава, которую пытаются строить Сасаниды, опираясь на персидскую аристократию - артештаран. Такой раскол между военной верхушкой и основной земледельческой массой подрывает политические амбиции Шапура и его наследников. Поэтому держава Сасанидов никогда не достигнет былых ахеменидских границ - она останется в пределах бывшей Парфии, хотя и окажется вдвое долговечнее первой персидской империи. Лишь арабский натиск под новым знаменем ислама сокрушит сасанидское царство через четыре века после его основания.

Ровно столько же - четыре века - просуществовала китайская империя Хань, но теперь она лежит в развалинах, и никому не ясно будущее Поднебесной. Здесь не было единой государственной религии, не появится она и впредь, но огромное изобилие философских школ в Китае обеспечивает любую возникающую здесь политическую партию своей уникальной идеологией, и не видно конца этой чехарде духовных ценностей и политических систем.

Сначала все казалось просто: на севере Китая образовалась мощная военно-феодальная держава Вэй, возглавляемая наследниками удалого и прозорливого Цао Цао, потомка одного из древних служилый родов империи. На юго-востоке, в низовьях Янцзы, сложилось консервативное царство У, чьи самозваные правители изо всех сил поддерживают призрак былого величия дома Хань. Наконец, в юго-западной твердыне Сычуань, отделенной от исконных китайских земель труднопроходимыми горами, возникло царство Шу, номинально возглавляемое потомками дома Хань, а фактически управляемое сектой монахов даосов.

Здесь правил несравненный Чжуга Лян - отшельник и музыкант, полководец и звездочет, инженер и законодатель. Гениальный психолог-практик, он одинаково легко понимал и направлял поступки и чаяния пахарей Сычуани и ханьских чиновников, лихих воевод последней имперской армии и независимых горцев лесного юга, храбрых кочевников-скотоводов запада и упрямых грамотеев-конфуцианцев. Современники считали, что государственный талант Чжуга Ляна и его личное обаяние не уступают дарованиям его прославленного тезки Чжан Ляна, заложившего четырьмя веками ранее основу ханьской государственной машины. Если кто-нибудь может вновь устроить в Поднебесной мир и порядок, то только этот "спящий дракон" - мудрец в монашеском платье!

Но и он не смог, и потомки сложат горькую эпитафию мудрецу: "Одною рукою он думал заделать дыру в небесах!" Именно так: над Китаем уже разверзлись небеса нового переселения народов, а впитать и укротить этот потоп некому - слишком далеко зашел социальный распад ханьского этноса к середине III века новой - еще никому не ведомой - эры. Сначала имперские полководцы и чиновники пассивно позволяли придворным евнухам тасовать и сбрасывать себя, как карты в колоде. Потом солдаты обезглавленной армии взбунтовались, а столичные администраторы дали себя перебить, как овец. Затем местные феодалы, подавив крестьянское восстание "Желтых повязок", расчленили страну на множество уделов и погрязли в усобицах, позволяя уцелевшим чиновникам и монахам-грамотеям править от своего имени. А теперь последние осколки ханьского Китая быстро деградируют. В царстве Вэй воевода Сыма II уже сверг последнего правителя из рода Цао, на востоке умирает Сунь Цюань, основатель царства У, и в западном царстве Шу власть перешла из рук просвещенных монахов в руки диковатых воевод, готовых к последнему туру усобиц накануне массового вторжения варваров в Поднебесную.