С Смирнов - Год минус 250 (запад) Страница 2

Лихой воитель Чандрагупта - подражатель и противник Александра Македонского - напоминает Святослава, который так же успешно боролся с хазарами и византийцами, так же решительно перенимал их лидерскую роль в Восточной Европе Х века, как это делал, имея других соперников, его индийский предтеча тринадцатью веками раньше. Ашока Маурья похож сразу на двух владык Киевской Руси: на Владимира Крестителя и на Ярослава Мудрого. Он столь же успешно борется за административное объединение всей страны и так же готов сохранить все привилегии местных правителей, если те готовы признать его верховенство и контроль над их деятельностью; о централизованном управлении огромной Индией еще и речи быть не может. Ашока признает и поощряет все виды местного самоуправления; он проявляет максимальную терпимость к многоразличным вероучениям и сектам, хотя сам давно отдал свои симпатии буддизму. Царь лично возглавил небывалое дело - государственное миссионерство. Внутри державы Маурьев и вокруг нее посланцы Ашоки ведут активную проповедь, но возвещают они не новую веру, а новую политику - дхарму, совокупность правил человеческого общежития разных масштабов, от семьи до государства.

Царь хочет общаться со своими подданными через головы князей и монахов; оттого во всех концах страны высекаются на скалах указы Ашоки, а царские манифесты зачитываются в самых глухих уголках. Сам император регулярно объезжает главные области своей огромной державы, поддерживая единый стиль руководства и просвещения. Но успехи этого богатырского замысла пока недостаточны. Очевидно, для его реализации мало усилий одних только чиновников. Вот если бы удалось организовать монахов, хотя бы буддийских! Но для этого придется сделать буддизм государственной религией, а самому царю стать как бы "внешним епископом" обновленной церкви. Не возмутятся ли этим поступком приверженцы всех других сект? Трудная дилемма...

Лишь к концу жизни Ашока решится на этот шаг, заслужив стойкую признательность буддистов и подорвав свою популярность среди сторонников иных вер и доктрин. Вскоре после этого сыновья отнимут власть у старого отца, и великий державостроитель заживо превратится в символ, в идеальный образ - один из немногих симпатичных образов в богатом императорском пантеоне Индии и всей Земли.

Итак, в Индии царствует человек, унаследовавший героическую идею Александра о всемирном единстве людей в рамках сверхдержавы, а в Италии властвует народ, готовый построить такую державу, включить в нее хоть весь мир. А что творится между Индией и Италией - на тех землях, по которым прошли победоносные македонские фаланги? Начнем с самих македонцев. Их доблесть не иссякла после смерти царя Александра; даже долгие братоубийственные войны диадохов и эпигонов, когда одна македонская рать сражалась против другой, не истощили сил молодого народа, столь неожиданно вытолкнутого судьбой на историческую сцену. Это македонцы выгнали в Италию неистового вояку Пирра, а когда с севера на Балканы вторглись грозные полчища кельтов, то одни лишь македонцы оказали им достойное сопротивление.

Победитель кельтов - Антигон Гонат, внук Антигона Одноглазого - стал новым царем Македонии и гегемоном всей Эллады. Он ухитряется держать в узде многочисленные демократические союзы греческих городов, которые набрали силу на исходе усобиц гегемонов и диадохов. Этот последний и самый бурный подъем эллинской демократии захватил даже косную Спарту: скоро молодой царь Агис IV произведет там государственный переворот и проведет земельную реформу в пользу обнищавших гоплитов. Но такие реформы угрожают македонской гегемонии; поэтому спартанская революция будет подавлена македонскими мечами, при общем одобрении демократов-эллинов, скорее готовых терпеть жесткую опеку могучего и диковатого северного соседа, чем признать своим лидером ту Спарту, что обратила часть их предков в крепостных - илотов и пять веков помыкала ими. Македонская гегемония продлится вплоть до недалекого уже римского завоевания, и тогда северные горцы не ударят в грязь лицом: Риму понадобятся четыре войны для их полного подчинения.

Лишь один народ окажет римлянам столь же упорное и еще более успешное сопротивление - это парфяне. Последняя волна ираноязычных кочевников из Великой Степи готовится захлестнуть Ближний и Средний Восток как бы в ответ на первую волну представителей средиземноморской цивилизации, которая недавно затопила этот район во главе с Александром Македонским. Греки уже оставили на Востоке свой прочный след: десятки эллинских полисов усеяли земли Сирии и Месопотамии, Ирана и Согдианы, Армении и Египта. Из этих центров эллинизм быстро проникает ко всем разноязычным и разнокультурным народам, населяющим ныне эту колыбель древнейших человеческих цивилизаций. Скоро и парфяне включатся в бесконечный хоровод войны, торговли и державостроительства, художественного творчества и научных открытий. Их судьба отчасти повторит судьбу древних персов, которые тремя веками ранее точно так же подчинили блестящий и богатый, на как-то вдруг утративший единство и волю к борьбе древний Ближний Восток.

Отчего это происходит? Сейчас египетские Птолемеи и сирийские Селевкиды храбро и упорно бьются за контроль над Сирией, за морское господство. Но каждая из этих великих держав будет впоследствие сломлена Римом за одну войну - к немалому удивлению самих римлян, привыкших к долгому и отчаянному сопротивлению этрусков, самнитов, карфагенян, македонцев. Не больше упорства в самозащите проявят и мелкие новорожденные царства Малой Азии: Понт, Пергам, Вифиния, Каппадокия. А вот парфяне остановят римлян на Евфрате и не уступят ни шагу, хотя сам Цезарь будет мечтать о победе над Парфией как о венце своей военной карьеры. Даже славный Траян, победитель германцев и Даков, вынужден будет отступить из захваченной с налета парфянской столицы.

Такова сила юного народа, вступающего на путь создания своей государственности в подходящей внешней среде - в относительном удалении от агрессивных великих держав, но достаточно близко к ним, чтобы иметь пример для зависти и подражания. Так случилось с римлянами в Италии и скоро все Средиземноморье содрогнется от их натиска, а затем подчинится их власти.

Парфянские масштабы окажутся скромнее, потому что, в отличие от македонцев и римлян, парфяне будут иметь на вооружении новый военный строй - лучную и панцирную конницу - но не будут владеть новой прогрессивной экономической структурой и оттого не смогут перевернуть вверх дном подчиненный ими Ближний Восток. Экономические открытия перенимаются куда труднее, чем военные и технические изобретения. Даже римляне не сумели бы быстро освоить товарную экономику и создать военную промышленность, будь они простыми сельскими земледельцами, не знакомыми с городским образом жизни; но городской строй они переняли у этрусков еще в пору своего этнического формирования! Где было усвоить все это парфянам, кочевым скотоводам Великой Степи?

Да, уровень развития экономики нового народа в момент его формирования - важнейший показатель его будущей судьбы. Поэтому горожане-римляне превзойдут селян-македонцев. Не меньшее значение имеет при оценке возможностей этноса его "возраст", то есть достигнутый уже уровень сложности его социальных институтов. Чем выше этот уровень тем ниже способность этноса к "переучиванию", к освоению новых экономических структур и политических целей. Так, парфяне одолеют македонцев на востоке именно благодаря своей "юношеской гибкости" и переимчивости; точно так же македонцы прежде одолели эллинов, а римляне победили этрусков и скоро победят карфагенян.

Можно даже догадаться, какие народы сумеют впоследствии победить римлян и парфян, перенять их наследство. Расчет нехитр: на это окажутся способны "варварские" этносы, формирующиеся рядом с Римской империей или Парфянским царством в ту эпоху, когда великие державы достигнут вершины своего социального развития. В таких условиях новые этносы смогут быстро перенять военные и экономические достижения античного социума, быстро сплавить их в новый образ жизни - и навязать его утомленным подданным великих держав.

Таков прогноз. Сбудется ли он? И кто конкретно сыграет роль "варваров" - покорителей Рима и Парфии? В середине 3 века до новой эры ответа на этот вопрос нет и быть не может: этногенез соответствующих народов еще не начался, а все те этносы, что уже вышли на историческую сцену к этому моменту, пришли слишком рано. И кельты, нагнавшие страх на Иберию, Италию и Балканы, и родственные парфянам сарматы, что скоро завоюют причерноморскую Скифию,- все они будут иметь значительные успехи, но не сравнятся с римлянами в исторической славе. Впрочем, в середине III века до новой эры об этом еще не может помыслить ни один мудрец Земли.