Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 1 Страница 22

2. Цель простых, обыденных представлений сводится к мысленному дополнению частично наблюденного факта. Охотник, заметив добычу, представляет себе образ жизни преследуемого животного, чтобы с ним целесообразнее сообразовать свои собственные действия. Сельский хозяин, собираясь культивировать какое-нибудь растение, думает о подходящей почве, о правильном выборе семян, о времени созревания растения. Эта черта мысленного дополнения факта по ка-кой-нибудь данной его части является общей для научного мышления и для обыденного. И Галилей не ищет ничего иного, как представить себе весь процесс движения, когда даны первоначальная скорость и направление брошенного камня. Но другой чертой научное мышление отличается от обыденного часто в весьма сильной степени. Обыденное мышление служит, по крайней мере в своих начатках, практическим целям, прежде всего удовлетворению физических потребностей. Ставшее же более сильным, научное мышление создает себе собственные свои цели, стремится удовлетворить самого себя, устранить умственное стеснение. Выросшее на службе практическим целям, оно с течением времени становится само себе господином. Обыденное мышление не служит чисто познавательным целям и вследствие этого страдает кое-какими недостатками, от которых первоначально не свободно и развившееся из него научное мышление. От этих недостатков последнее освобождается лишь медленно и весьма постепенно. Каждый взгляд назад, на период прошлый, законченный, учить нас, что научное мышление в своем развитии заключается в непрерывном исправлении мышления обыденного. Но с ростом культуры научное мышление начинает влиять и на то мышление, которое служит практическим целям. Обыденное мышление все более и более ограничивается и вытесняется научно дисциплинированным техническим мышлением.

3. Отображение фактов действительности в наших мыслях или приспособление наших мыслей к этим фактам дает возможность нашему мышлению мысленно восполнять факты лишь частично наблюденные, поскольку это восполнение определяется наблюденной частью. Эта определенность заключается во взаимной зависимости признаков фактов, которая и является исходным пунктом для мышления. Так как обыденное и едва зарождающееся научное мышление вынуждены ограничиться довольно грубым приспособлением мыслей к фактам, то мысли эти, приспособляемые к фактам, не всегда бывают согласны между собой. Таким образом появляется новая задача, которую мышление должно разрешить для полного своего удовлетворения, – задача приспособления мыслей друг к другу. Это последнее стремление, обусловливающее логическое очищение мышления, но идущее гораздо дальше этой цели, является характерным и преимущественным признаком науки, в отличие от обыденного мышления. Последнее довольствуется уже тем, что оно лишь приблизительно служит к осуществлению практических целей.

4. Научное мышление встречается в двух, с виду довольно различных, типах: в виде мышления философа и мышления специалиста-исследователя. Первый стремится к возможно полной, всеобъемлющей ориентировке во всей совокупности фактов. При этом он не может возвести до конца своего здания, не позаимствовав для этого материал у специалистов. Второй специально занят ориентировкой и обобщением в одной какой-нибудь небольшой области фактов. Но так как разграничение фактов никогда не бывает возможно без некоторой дозы произвола и насильственности и определяется заранее поставленной временной интеллектуальной целью, то эти границы, которые ставит себе специалистисследователь, с развитием специальной науки все более и более расширяются. Специалист-исследователь в конце-концов тоже приходит к той мысли, что для успешного ориентирования в его собственной области он должен принять в соображение результаты, к которым пришли в своих областях все остальные специалисты. Таким образом и все специалисты в совокупности стремятся к ориентировке в мире при помощи объединения всех своих специальных областей. В виду несовершенства, неполноты достижимого это стремление ведет к открытым или к более или менее прикрытым позаимствованиям у мышления философского. Таким образом конечная цель всякого исследования оказывается одной и той же. Это видно из того, что и величайшие философы, как Платон, Аристотель, Декарт, Лейбниц и др., открыли также новые пути и в области специальных наук, а с другой стороны такие специалистыисследователи, как Галилей, Ньютон, Дарвин и др., не нося имени философов, оказали мощное содействие развитию философского мышления.

Надо, правда, признать: то, что философ считает за возможное начало, улыбается естествоиспытателю лишь как очень отдаленный конец его работы. Но это различие во мнениях не должно мешать исследователям – да и действительно не мешает – учиться друг у друга, В результате многочисленных попыток охарактеризовать общие признаки обширных областей философия накопила богатый опыт в этом направлении; она даже мало-помалу научилась распознавать и отчасти избегать тех ошибок, в которые сама впадала и в которые почти всегда впадает еще и поныне не прошедший философской школы естествоиспытатель. Но философское мышление дало естествознанию и положительные ценные идеи, как, например, различные идеи сохранения. С другой стороны, философ берет у специальной науки более солидные основания, чем те, которые могло ему дать обыденное мышление. Естествознание дает ему пример осторожной, прочной и плодотворной постройки здания науки, а вместе с тем он извлекает поучительный урок из слишком большой односторонности естествоиспытателя. В действительности вся кий философ имеет свое домашнее естествознание, и всякий естествоиспытатель – свою домашнюю философию. Но эти домашние науки бывают в большинства случаев несколько устаревшими, отсталыми. В очень редких случаях естествоиспытатель может согласиться вполне с естественнонаучными взглядами философа, по тому или другому поводу высказанными. С другой стороны, большинство естествоиспытателей придерживается еще и в настоящее время, в качестве философов, материализма, которому 150 лет от роду и недостаточность которого давно уже разглядели не только философы по призванию, но и люди более или менее знакомые с философским мышлением. Только немногие философы принимают в настоящее время участие в естественнонаучной работе, и только в виде исключения можно встретить естествоиспытателя, посвящающего собственную свою работу ума вопросам философским. А между тем то и другое безусловно необходимо для достижения согласия между теми и другими, ибо одно чтение ни тем, ни другим помочь не может.

Если мы оглянемся назад, на старые, тысячелетние пути, по которым шли философы и естествоиспытатели, мы увидим, что они в некоторых своих частях хорошо проложены. Но во многих местах они как будто запутываются под влиянием естественных, инстинктивных, как философских, так и естественнонаучных предрассудков, оставшихся в виде мусора от старых попыток и неудавшихся работ. Было бы полезно от времени до времени расчищать эти кучи мусора или обходить их.

5. Не только человечество, но и каждый отдельный человек находит в себе, раз пробудившись к полному сознанию, готовое мировоззрение, в сложении которого он не принимал участия. Он получает его как дар природы и культуры. С этого должен на чать каждый. Ни один мыслитель не может сделать ничего более, как, исходя из этого мировоззрения, развивать его далее, вносить в него поправки, пользуясь опытом предков, избегая по мере разумения ошибки последних, – одним словом, самостоятельно и осмотрительно еще раз пройти свой ориентирующий путь. К чему же сводится это мировоззрение? Я нахожу себя в пространстве, окруженным различными телами, способными двигаться в этом пространстве. Тела эти суть «безжизненные» тела, растения, животные, люди. Мое тело, тоже способное двигаться в пространстве, является для меня в такой же мере видимым, осязаемым, вообще чувственным объектом, занимающим часть чувственного пространства, находящимся вне остальных тел и рядом с ними, как сами эти тела. Мое тело отличается от тел остальных людей, помимо индивидуальных признаков, еще и тем, что при прикосновении к нему являются своеобразные ощущения, которых я при прикосновении к другим телам не наблюдаю. Далее, мое тело моему глазу не так полно видно, как тела других людей. Если взять, например, мою голову, то, по крайней мере непосредственно, я могу видеть лишь очень незначительную часть ее. Вообще мое тело является мне в перспективе совершенно различной от той, в которой являются мне все остальные тела. Той же самой оптической точки зрения я по отношению к другим телам занять не могу. Подобное можно сказать и относительно чувства осязания, как и относительно остальных чувств. И голос свой я слышу, например, совершенно иначе, чем голоса других людей15. Далее, я нахожу в себе воспоминания, надежды, опасения, склонности, желания, волю и т. д., в развитии которых я в такой же мере неповинен, как в существовании тел в окружающей меня среде. Но с этой волей связаны движения одного определенного тела, именно того, которое по этому признаку и по указанным выше признакам обозначается, как мое тело. Когда я наблюдаю движения тел других людей, то практические потребности и сильная аналогия, действие которой я не могу противиться, побуждают меня мыслить, что и с ними связаны такие же воспоминания, надежды, опасения, склонности, желания, воля, какие связаны с моим телом. Далее, действия других людей заставляют меня допустить, что мое тело и остальные тела существуют для них столь же непосредственно, как для меня существуют их тела вместе с остальными телами, но зато мои воспоминания, желания и т. д. существуют для них тоже лишь как результат непреоборимого заключения по аналогии, как для меня существуют их воспоминания, желания и т. д. Назовем покуда совокупность всего существующего непосредственно в пространстве для всех именем физического и непосредственно данное только одному, а для всех других существующее только как результат умозаключения по аналогии – именем психического. Совокупность всего, непосредственно данного только одному, назовем также его (более тесным) Я. Вспомним противоположение у Декарта: «материя, дух – протяжение и мышление». Здесь лежит естественная основа дуализма, который, впрочем, может представить все возможные переходы от чистого материализма к чистому спиритуализму, в зависимости от оценки значения физического и психического, в зависимости от того, что из них считать фундаментальным, основным и что – вторич ным, выведенным из основного. Но эта противоположность, выраженная в дуализме, может принять и столь резкий характер, что о какой-либо связи между физическим и психическим – в противоположность естественному взгляду – нельзя будет более и думать, как то проявилось в удивительных и чудовищных теориях «окказионализма» и «предустановленной гармонии»16.