Олег Фейгин - Феномен Мессинга. Как получать информацию из будущего? Страница 23

В послании к Генриху II Нострадамус упоминает о том, что в период, предшествующий Страшному суду, больше всех пострадает часть человечества, которая живет праведно и почитает Бога; именно они подвергнутся жестоким гонениям со стороны остальных людей. Многие богословы отмечали различия между религиозными пророчествами Иоанна Богослова и предсказаниями Мишеля Нострадамуса. Однако при ближайшем рассмотрении становится ясно, что они проявляются лишь в деталях, а в целом речь идет об одних и тех же явлениях: и тот, и другой говорят о природных катаклизмах и реках крови, которые потекут после того, как они свершатся.

Последняя эра всего христианского мира наступит, только когда принцем Ада сделается третий Антихрист, который обрушит на землю многочисленные войны. В чем смысл этих строк? Если не будут остановлены беззакония, которые творят власть имущие, они приведут к началу третьей и последней мировой войны. Война, в свою очередь, вызовет нарушение природного баланса, и тогда изменения на Земле станут необратимыми.

В своих предвидениях Нострадамус дошел до 3797 года. «Далее 3797 года мне не дано увидеть», – скромно пишет он. Благодаря этому предсказанию почитатели таланта этого мистика с радостью восклицают, что миру не предстоит погибнуть в начале третьего тысячелетия, так как за этим рубежом астролог указал еще целую историческую эпоху существования человечества.

Так что многие пророчества грядущих глобальных катастроф, и не только Нострадамуса, выглядят не столь категоричными. Их можно рассматривать как предостережение человечеству, как возможное, но отнюдь не обязательное развитие событий.

Великие прорицатели выражают надежду, что люди одумаются и сумеют предотвратить надвигающиеся глобальные катаклизмы или хотя бы надлежащим образом подготовиться к ним. Прислушается ли человечество к позитивному природосохраняющему и миросозидающему в их предостережениях, покажет время.

Как оценить уровень предсказаний средневекового мистика? Прежде всего поражает самоуверенность некоторых толкователей катренов Нострадамуса, забывающих, что они имеют, как минимум, три существенных момента построения: старофранцузскую грамматику, специальный стиль стихосложения и особый жаргон изложения, своеобразный тайный язык образов астрологов и алхимиков. Сам прорицатель в кратких, но запутанных комментариях к центуриям все время настойчиво напоминает, что единственным источником его вдохновения было «откровение свыше». При этом он глубокомысленно умалчивает, говорило его «откровение» на астрологическом жаргоне или целитель взял на себя смелость перевода.

Грозные пророчества, толкуемые как «первая волна апокалипсиса» (всего интерпретаторы Нострадамуса насчитывают семь волн), относятся к лету 2012 года, причем начнутся они неким сводным социально-геофизическим катаклизмом, когда «начнут распадаться государства и воюющие стороны будут смыты валом (кипящей воды)». Затем из «геенны огненной восстанут серные призраки (столбы, великаны) и двинутся на войско восточного короля – они все также погибнут». Это только один вариант прочтения катренов № 73, 91 и 185, который предлагает французское общество исследователей творчества Нострадамуса. Вокруг «апокалипсиса 2012» можно насчитать еще как минимум полтора десятка «прогнозирующих катренов», но они анализируются «специалистами» со всех концов света, явно далекими от знания старофранцузского оригинала.

На самом деле это существенное замечание, так как любая прямая или косвенная зашифровка или даже неумышленное искажение «посланий высшего разума» в те времена представляли собой разновидность смертных грехов.

Что тогда представляли собой высшие силы, с которыми общался лекарь, астролог и алхимик? Ничего сложного тут нет, просто вспомните некоторые эпизоды давнего мистического триллера «Чернокнижник»; а ведь рабочее название этого блокбастера было «Новый Нострадамус». Дальше все очень просто: темные силы, по определению, не приоткрывают реального будущего, а вводят в опасное заблуждение, чем с успехом уже несколько столетий занимается дух астролога-некроманта.

Глава 7. Великий физик

Ньютон был первым, кому удалось найти ясно сформулированную основу, из которой с помощью математического мышления можно было логически вывести количественно и в соответствии с опытом широкую область явлений. Фактически он вполне мог надеяться, что фундаментальная основа его механики могла бы со временем дать ключ для понимания всех явлений. Так думали его ученики и последователи вплоть до конца XVIII в., причем с гораздо большей уверенностью, чем сам Ньютон. Как в его мозгу зародилось это чудо? Извини, читатель, за этот нелогичный вопрос. Ибо если разумом мы могли бы рассмотреть проблему этого «как», то не стояла бы уже проблема чуда в собственном смысле слова. Целью всей деятельности интеллекта является превращение некоторого «чуда» в нечто постигаемое. Если в данном случае чудо поддается такому превращению, наше восхищение умом Ньютона только возрастает.

Знаменитый кембриджский паб «Адмирал Бенбоу» был полупустым. Разноцветные лучи, проникавшие через свинцовые рамы с красными, синими и желтыми витражными стеклами, скупо освещали небольшой угловой стол красного дерева с мраморной столешницей. За ним, откинувшись в массивных дубовых креслах, восседали два солидных джентльмена в профессорских мантиях. Потягивая темный новомодный портер с копчеными угрями, они неспешно вели довольно странную беседу:

– Согласитесь, дорогой Исаак, – говорил один из них, с длинными темными локонами, красиво обрамлявшими узкое бледное лицо с тонкими чертами, – что уже в моей первой научной работе «Об орбитах планет» я открыл хрупкое небесное равновесие. Если следовать моим построениям, то надо признать, что орбитальная скорость Юпитера медленно, но постоянно возрастает, а Сатурна – медленно, но не менее постоянно падает. Это открытие впервые ставит перед нами важнейший вопрос об устойчивости и долговечности нашего мира.

Исаак Ньютон (1642–1727)

– Однако, однако, дорогой Эдмунд, что-то вы излишне категоричны, – неспешно возражал второй профессор с круглым лицом, покрытым легким сельским загаром. – Стабильность мироздания пока еще достаточно обеспечивается узами всемирного тяготения. Все ваши планеты погружены в гравитацию, как, – тут он поднял вверх кусочек золотистой закуски, – эти прекрасные угри, вздумай они плавать в потоке.

– Нет, нет, дорогой Исаак, – начинал горячиться первый джентльмен, – в прошлом году я уже точно обнаружил вековое ускорение Луны, что неоспоримо свидетельствует о ее неуклонном приближении к нашей планете. А что произойдет, когда она, наконец, коснется Земли? Настоящая вселенская катастрофа!

– Да уж, дорогой Эдмунд, – второй профессор лениво отхлебнул портер из своей кружки, – неприглядные картины будущего Вы тут рисуете, конечно, все это вполне имеет место быть, – тут он сделал небольшую паузу, сопровождаемую тонкой усмешкой, – но в невообразимо далекой дали времен… Сотни, нет, тысячи миллионолетий отделяют нас от распада нашей планетарной семьи, а вот, по моим прикидкам, гораздо раньше может произойти нечто совершенно ужасное. – Достав из-за обшлага камзола несколько аккуратно сложенных листков, он протянул их собеседнику. – Посмотрите сами, сэр Королевский астроном.

Через несколько минут сонную тишину паба нарушил громкий возглас, заставивший нескольких дремлющих над кружками посетителей удивленно вскинуть головы.

– Вы гений, сэр Ньютон, – торжественно произнес Королевский астроном, вскочив с кресла, – позвольте пожать Вашу руку!

– Эх, дорогой Эдмунд, – смущенно пожимая руку другу, тихо проговорил Ньютон, – я бы очень хотел в этом случае глубоко ошибаться, ведь остались всего-то какие-то три столетья…

«Ничто не струится так медленно и не летит так быстро, как время», – любил замечать выдающийся античный философ Сократ. Вот и со времени беседы выдающегося ученого, геофизика, математика, метеоролога, физика и демографа, Королевского астронома Эдмунда Галлея и великого физика Исаака Ньютона прошли три столетия. В Кембридже открылась юбилейная выставка рукописей Ньютона, и среди них были и те самые листки 300-летней давности, на которых великий ученый довольно точно предсказал дату апокалипсиса. Великий или, правильнее сказать, величайший ученый фактически заложил фундамент всей современной физики, астрономии и математики.

Однако на новой кембриджской выставке, которая впоследствии побывала во многих научных центрах мира, он был представлен прежде всего как смелый прорицатель будущего мироздания. Здесь он как бы временно отступил от своего гордого девиза «Гипотез не строю!» и смело высказал некоторые догадки и предсказания о грядущем «конце света».