Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 14 Страница 23

И как этот факт природы провозглашается высшим благом, так и известные общие механические законы природы, которым подчинен и самый этот факт, представляются этой теории особыми руководящими нитями, служащими для сохранения и развития жизни.

Для философии, которая для основания общего теоретического мировоззрения слепо принимает догму абсолютной материи и которая все явления мира в последнем счете сводит к соединению и разделению мельчайших частичек массы, одно голое существование индивида не может не явиться последним якорем спасения и с точки зрения практической. И именно в практическом отношении вся эта точка зрения продолжает оказывать свое влияние. Правда, теоретические основы ее давно потеряли былое значение в кругах людей науки, правда, именно те круги, среди которых она некогда встречала признание, именно, сторонники определенного естественно-научного мировоззрения, давно разглядели всю неправильность ее, и ряды ее сторонников сильно поредели, все же практические выводы из нее, хотя и лишенные своей основы и висящие в воздухе, продолжают оказывать мощное влияние на жизневоззрение, весьма популярное среди очень широких кругов. Здесь индивид есть не что иное, как один только комплекс атомов, между которыми существует взаимодействие, определяемое общими законами механики; относительным постоянством этого их взаимодействия можно всецело объяснить, согласно этой теории, жизнь индивида. И как во всех вообще процессах природы индивид сохраняется лишь до тех пор, пока его материально-причинные условия не приходят в столкновение с условиями действительности, лежащими вне его, и как только при этом условии за ним обеспечено постоянство его относительного материального единства, так и в практическом отношении существо действующее только тогда может быть уверено в относительном сохранении его существования, его дорогой жизни, когда оно, во избежание столкновений, умеет согласовать по мере возможности высшие свои интересы, именно интересы своего существования, с таковыми же интересами всех остальных индивидов.

Со стороны этики, догматически провозглашающей одну только жизнь основой всех ценностей, вполне последовательно, когда она настаивает на сохранении этой жизни, как на абсолютной ценности, не могущей вызвать ни малейшего сомнения. Столь же с ее стороны последовательно, когда она не видит в жизни ничего иного, кроме определенной материальной комбинации, когда она приписывает величайшее значение самым условиям ее. Усматривая опасность, грозящую этой комбинации со стороны других комбинаций этого рода, видя в жизни, в общем и главном, не что иное, как борьбу каждого против всех и всех против каждого за средства существования, она «естественно» старается направить эту борьбу, раз она уже неустранима и является необходимым элементом самого понятия жизни, по крайней мере, так, чтобы в результате ее число выживших было возможно больше и число погибших в борьбе – возможно меньше.

Так интересы отдельной личности приводятся в согласие, по мере сил и возможности, с интересами общества. Более того, личность всего лучше защищает собственные свои интересы, работая в интересах всего общества. Она становится в таком случае полезным и выгодным членом рода и в интересах этого последнего позаботится о существовании ее. Сколько раз выдвигали, как глубокое обоснование морали, следующее положение, встреченное с таким восторгом и нередко цитируемое и в настоящее время: «Так как человек есть существо общественное и без общества совсем не мыслим или мыслим только, как хищное животное, то отсюда ясно, что из его сожительства с другими людьми вытекают обязанности взаимности, которые с течением времени и развились в определенные принципы морали». «Естественная» мораль понимается как «потребность общества», как принцип «взаимности», «служащий целям общества и с тем вместе отдельной личности, как члену его». Здесь в теоретические рассуждения вводятся в качестве этических оценок принципы пользы и вреда, выступающие здесь под флагом взаимности, с характерным для них выдвиганием внешней стороны нравственной жизни, то, что наиболее полезно для жизни и существования наибольшего числа людей, имеет и величайшее этическое значение, а то, что наиболее вредно для наибольшего числа людей, имеет величайшее антиэтическое значение. «Всеобщая польза», «благо общества» – вот величайшая нравственная цель. Этико-догматический натурализм во всех его видах есть всегда этика полезности, утилитаризм. Как таковой, он не только претендует на причинное объяснение движений и развития крупных масс, но и как этическая теория, он считает себя способным на основании этой причинной закономерности устанавливать нормы поведения. «Польза» и «взаимность» – таковы законы, определяющие жизнь наибольшего числа людей и диктующие, вместе с тем, отдельной личности необходимость растворять собственные свои индивидуальные интересы в интересах всей массы. Правда, это ведет к исчезновению своеобразия личности, уступающего свое место обязательному для всех среднему уровню жизни, но зато сохраняется высшее из благ ее, драгоценная жизнь. Содействуя достижению «всеобщей пользы», личность тем самым удовлетворяет свой собственный «естественный принцип самосохранения». Так она находит «свое собственное благо в благе всего общества, всех остальных людей».

При некоторых незначительных изменениях в понятии все это этическое направление могло бы с такой точки зрения говорить и о «любви к человечеству», так как последней основой этой любви была бы все еще любовь к самому себе. Оно могло бы даже называть себя альтруизмом – благо это прекрасное дело со столь же прекрасным названием! – ибо его альтруизм все же основывался бы на эгоизме. И когда появляются настроения, обнаруживающие сострадание к людям, то и они легко умещаются в рамках теории: пугающее всех мягкосердечных людей понятие борьбы за существование вызывает представление о страданиях всех людей и в легко достигаемом истолковании пессимизма понятие сострадания находит свое место. «Любовь к самому себе является в сущности последним и высшим стимулом всех наших действий, включая и добрые, ибо большая часть добрых действий вытекает из сострадания». – Здесь перед нами последний вывод этой мудрости: всеобщий естественный закон любви к самому себе или счастье отдельной личности включает уже в себе и всеобщий нравственный закон: высшей нравственной нормой является благо общества. Самая глубокая мудрость этой теории сводится к тому, что всякий индивид, а следовательно, и «социальное позвоночное» – человек – именно тогда поступает всего лучше, когда он возможно больше действует в интересах других экземпляров своего рода.

Такова принципиальная точка зрения натуралистического догматизма в этике. Но этим еще не исчерпывается догматизм вообще. Забыв о своем натуралистическом происхождении, даже отрицая и стыдясь его, этот тип догматизма развивается в другое направление, которое очень часто, не понимая собственной своей природы, оказывается в резком противоречии и даже ожесточенной борьбе с первоначальным своим типом.

2. Так называемая этика успеха мало чем отличается от натуралистического догматизма как в своем догматическом принципе, так отчасти и в своем методе, выступая только против строго методологического развития с механической точки зрения его основных идей. Тем не менее она в основ своей есть не что иное, как подробное развитие всех вытекающих из натуралистических принципов последствий для практической жизни. Она разделяет с ним абсолютную оценку жизни; и для нее, как и для него, жизнь есть в конечном счете высшее из благ. Для оценки поведения человека у нее нет другого масштаба, кроме наибольшего успеха в жизни, откуда и ее вполне удачное название. Но в развитии этой идеи между ними есть все же разница. Последняя заключается, однако, скорее в словах, чем в понятиях. Представители этики успеха уверяют, что она принципиально отличается от этики натуралистической, а между тем она учит: законы морали суть законы природы и должны быть изучаемы, подобно им. Правда, это именно те законы природы, на которых покоится счастье людей. И здесь, следовательно, вся система этики покоится на основах антропологических. Отсюда ясно, что этику успеха очень трудно, если не совершенно невозможно, отличить от обыкновенного этического натурализма.

Если между ними и существует некоторое, более кажущееся, чем действительное, различие, то оно объясняется тем, что в натуралистической этике второго направления имеется больше рассуждений телеологических. Совершенно отделаться от понятия цели не мог и обыкновенный натурализм, поскольку он вообще пытался обосновать этическое учение. Но это понятие лежало в основе его оценок жизни и полезности больше implicite, чем explicite. Важнее всего, однако, для него было установить чисто механически-этические принципы, которые вместе с тем должны были быть естественными законами, обязательными для всех людей. Довольствовался он также установлением чисто этических и вместе с тем причинных принципов (каковы: собственное счастье и общее благополучие, эгоизм и альтруизм, любовь к себе самому и любовь взаимная), не пытаясь построить на этих принципах вполне развитой системы этики. Ему важно было – если не исключительно, то главным образом – генетическое рассмотрение того, что он провозглашал принципом необходимого развития этических представлений. Второе догматическое направление, как было замечено уже выше, тоже ставит во главу своего исследования, в виде первого догмата, абсолютную ценность жизни и в виде второго – тожественность моральных законов с такими законами природы, какие могли бы выставить, например, биология и антропология. С этой стороны, обе догматические тенденции ничем между собой не отличаются.