Уильям Лоуренс - Люди и атомы Страница 24

Все их длительные научные дискуссии, так же как личные разговоры и застольные беседы, записывались при помощи тайных микрофонов. По неизвестным причинам эти записи все еще считаются совершенно секретными и спрятаны в архивах английской и американской разведок, но Сэм Гоудсмит имел возможность прослушать большинство записей до того, как они были засекречены. Особенно его интересовала реакция немецких ученых, работавших над немецким атомным проектом, на сообщение английского радио о том, что на Хиросиму сброшена атомная бомба. Это ярко изложено в официальном отчете Гоудсмита* (Нью-Йорк, Генри Шуман, 1947 г.):

«В обеденное время 6 августа интернированные немецкие физики узнали о Хиросиме. Первой их реакцией было явное недоверие. «Это невозможно»,— сказали они.

В конце концов, они ведь сами несколько лет работали над урановой проблемой и убедились, что получить атомную бомбу за такое короткое время почти невозможно. Так как же могли это сделать американцы? Это абсурд!

Один из них заявил: «Это не может быть атомной бомбой. Вернее всего, это просто пропаганда. Может быть, у американцев появилось какое-нибудь новое взрывчатое вещество или необыкновенно большая бомба, которую они решили именовать «атомной», но это далеко не то, что можно было бы назвать атомной бомбой. Это не имеет ничего общего с урановой проблемой».

Порешив на этом, немецкие ученые спокойно закончили обед. В девять часов вечера они услышали по радио подробное сообщение. Эффект, который оно произвело на них, был потрясающим. Весь их мир рухнул. Одним ударом было покончено с их самоуверенностью, и вера в свое научное превосходство сменилась острым чувством отчаяния и пустоты».

Преодолев этот удар, немецкие ученые долго пытались разгадать механизм действия бомбы. Прошел целый день, прежде чем Гейзенберг, наконец, осознал истинное значение достижения противника.

Он собрал своих коллег и прочел им лекцию о том, как американцы сделали атомную бомбу. По мере его рассказа все постепенно падали духом. Как они могли потерпеть неудачу там, где американцы добились успеха? Можно ли перенести такой удар по престижу немецкой науки?

* С. Г оудсмит. Миссия «Алсос». Госатомиздат, 1962, стр. 107.

Они все еще были интернированы, когда в Германии и за ее пределами широко распространилась версия, оправдывающая их перед лицом мира и истории. Она сводилась к следующему: немецкие ученые не работали над созданием атомной бомбы по соображениям морали и гуманности. Они не только не рекомендовали создание такой бомбы, но им даже удалось отвлечь внимание нацистских руководителей от «такого бесчеловечного оружия».

Как свидетельствует Сэм Гоудсмит, это было явной ложью, так как полностью опровергается записями их разговоров, которые они вели после сообщения о взрыве американской бомбы. За исключением Отто Гана и фон Лауэ, немецкие ученые не настаивали на создании атомной бомбы лишь потому, что сами не верили в эту возможность, а вовсе не из-за соображений морали и гуманности. Убежденные в своем превосходстве, немецкие ученые были уверены, что если они не смогли создать атомной бомбы, то уж ученые других стран тем более не смогут этого сделать. Поэтому так велико было их потрясение, когда они узнали, что американские, английские и другие ученые, главным образом беженцы из Германии, совершили то, что они сами считали невозможным.

Это полностью подтверждается записями профессора Багге, одного из интернированных ученых. В своем дневнике, опубликованном в 41-м томе «Германской энциклопедии Робвольта» (от «Уранового деления» до «Колдер- холл»), на следующий день после сообщения о взрыве атомной бомбы профессор Багге писал:

«Четверг, 7 августа 1945 г.

Вчера мы услышали интересные новости. Английское радио сообщило, что на Японию была сброшена атомная бомба. Мы услышали это сенсационное известие во время обеда. Немедленно началась оживленная дискуссия относительно того, возможно ли это и правильно ли мы все поняли. Гейзенберг настаивает на том, что «...возможно, у них есть новое взрывчатое вещество с атомарным водородом или кислородом или что-то в этом роде...» Ган совершенно потрясен и хочет надеяться, что Гейзенберг нрав, так как содрогается при одной мысли, что его собственное открытие могло быть использовано для военных целей. Гартек рассчитывает, что даже при наиболее благоприятных условиях взрывная сила атомарного водорода или кислорода не превышает более чем в 10 раз мощность любого известного взрывчатого вещества, в то время как в сообщении говорилось о том, что мощность бомбы в 20 000 раз превышает взрывную силу одной тонны тротила. Это может быть лишь урановой бомбой. Фон Лауэ и Герлах сильно потрясены. Герлах считает, что этому трудно поверить, и предлагает подождать следующей радиопередачи в девять часов вечера. Фон Вайцзекер попросил Гейзенберга подробно изложить свою точку зрения, и Гейзенберг снова повторил, что он не может поверить в создание бомбы. Однако, выслушав доводы Гартека, которого поддержал Ган, он заколебался и сейчас тоже считает, что лучше все-таки подождать следующей радиопередачи. Дибнер же полагает, что это атомная бомба, и Коршинг поддерживает его, считая, что американцы создали взрывчатый атомный материал путем разделения изотопов урана методом газовой диффузии. Во всяком случае ясно, что взрывчатый материал можно было создать лишь путем разделения изотопов, хотя также вероятно применение для разделения масс- спектрометра (то есть электромагнитного метода), который использовался нами».

Как рассказывал мне профессор Гоудсмит, немцы были убеждены, что жизни одного поколения не хватит для создания атомной бомбы, однако главным их заблуждением была вера в свое научное превосходство. Это нашло свое отражение в секретном официальном письме, направленном 8 июля 1943 г. руководителем немецких исследований по атомной бомбе в штаб Геринга. В письме, которое было впоследствии конфисковано «Алсосом»,говорится:

«Как видите, работа (по урану) довольно значительно продвинулась за несколько месяцев. Хотя она и не приведет в скором времени к созданию взрывчатых веществ или двигателей, она все же дает уверенность в том, что в этой области противник не сможет создать ничего неожиданного для нас».

Это было написано спустя семь с лишним месяцев после того, как Энрико Ферми и его группа зажгли первый атомный огонь в Чикагском университете, и спустя два месяца после того, как начал осуществляться «проект Манхэттена».

Даже в своих попытках создать «урановую машину» (так называли немцы ядерный реактор), что само по себе не противоречило соображениям морали, немецкие ученые безнадежно отстали. В то время как Ферми и его группа впервые осуществили 2 декабря 1942 г. цепную реакцию, немцы даже к концу войны были еще далеки от этого. «Немецкий проект атомного реактора,— сказал мне профессор Гоудсмит,— можно было назвать примитивным. Они совершенно упустили из виду необходимость регулирования, и в многочисленных секретных сообщениях управляющие стержни упоминаются лишь между прочим. Как считали Дибнер и Багге, разгром союзниками норвежского завода тяжелой воды был основной причиной того, почему их примитивный реактор не мог работать».

В рассказе об операции «Алсос» я хочу упомянуть об одном трагическом эпизоде. В Гааге Сэм Гоудсмит посетил дом, где он родился и где прошли его детство и отрочество.

В маленькой комнате, где он провел много часов своей жизни, Гоудсмит увидел разбросанные бумаги, среди них свои школьные табели, которые так тщательно сохраняли его родители. Вот застекленная веранда, где его мать любила завтракать... Вот здесь стояло пианино... Садик за домом был запущен. Остался лишь куст сирени.

«Находясь здесь, среди развалин, которые некогда были моим домом (пишет доктор Гоудсмит*), я был охвачен тяжелым чувством, которое испытали все те, у кого нацисты убили семью, родственников и друзей,— ужасающее чувство своей вины. Может быть, я мог бы спасти их? Ведь у моих родителей уже были американские визы. Все было готово. Всего за четыре дня до вторжения немцев в Нидерланды они получили документы на право выезда в США.

Но было уже слишком поздно! Если бы я немного поспешил, если бы не отложил посещение бюро по иммиграции на неделю, если бы написал необходимые письма немного раньше, конечно, я бы вовремя спас их от нацистов. Сейчас же я рыдал, испытывая огромное чувство вины. Потом я узнал, что это чувство испытали многие, кто потерял своих близких от рук нацистов. Увы! Мои

* См. сноску на стр. 104.

родители были всего лишь двумя среди шести миллионов жертв, которых увезли в грязных, битком набитых вагонах для перевозки скота в концентрационные лагеря, откуда никто не возвращался.

Мир всегда восхищался немецкой аккуратностью. Немцы всегда были такими педантичными; у них необыкновенно развито чувство точности. Вот почему они сохранили в папках аккуратные отчеты о своих злодеяниях, которые мы обнаружили позже в Германии. И вот почему я точно знаю, когда мои отец и слепая мать были отправлены на смерть в газовую камеру. Это был день семидесятилетия моего отца».