Иван Забелин - Расцвет русского могущества Страница 28

«Да приходят русь-послы в Царьград и берут посольское (хлебное, столовый запас) сколько хотят; а придут которые гости (купцы), пусть берут месячину на полгода: хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи, и да творят им мовь (баню), сколько хотят. А пойдут русь домой, пусть берут у вашего царя на дорогу брашно (съестной запас), якори, канаты, паруса, сколько надобно».

Чего же так страшились греки и чего требует грозный победитель, эта варварская, свирепая, кровожадная русь, как обыкновенно называли ее греки; эта норманнская разбойная русь, как ее описывали историки? Она больше ничего не требует, как только одного: чтобы в Царьграде принимали ее как доброго гостя. Она просит права приходить в город, просит при этом хорошего угощения и именно для купцов-гостей, по крайней мере на целые полгода; просит, чтоб вдоволь можно было париться в бане, ибо для доброго и далекого гостя это было первое угощение; наконец, просит, чтобы, как пойдет домой, ее отпускали, как всякого доброго гостя, давали бы съестное и все, что надобно заезжему человеку на дальний путь. Значит, все существенное заключалось только в том, что русь желала проживать в Царьграде со всеми правами доброго гостя, как понимала эти права по русскому обычаю. Народные предания, хотя и украшают события небывалыми обстоятельствами, расписывают их небывалыми красками, но всегда очень верно изображают основную их идею, так сказать, их существо. Такова вообще работа народного поэтического творчества.

Как ни кажутся просты и невинны русские желания в договоре Олега, но исполнение их для греков, по-видимому, не совсем было легко. Нет сомнения, что русь ходила в Царьград и проживала там с незапамятных времен; но тогда она являлась простым странником, так сказать, простым рабочим, ищущим работы, и по необходимости должна была испытывать в городе всякую тесноту. Как странник, случайно попавший на это всемирное торжище, она должна была нищенствовать, кланяться, принижаться или же добывать себе даже необходимые вещи насилием, воровством, разбоем, что было опасно и редко сходило с рук. О свободной купле и продаже и помышлять было нечего. У греков существовало множество зацепок и прижимок для каждого иностранца и особенно для скифов-варваров, которых они боялись как огня и, вероятно, с немалым трудом позволяли им не только входить в город, но даже и приближаться к его воротам.

Как принимали греки иностранцев и особенно людей сомнительных и подозрительных, даже послов от сильных государей, пусть об этом расскажет сам испытавший такой прием, посол от германского императора Оттона Великого, кремонский епископ Лиутпранд, почти современник Олега, ездивший в Константинополь в 946 и 968 годах. В этот последний год он приезжал с предложением мира и с просьбой выдать падчерицу греческого царя Феофану в супруги молодому Оттону II, и вот что рассказывает о своем пребывании в Царьграде:

«Июня 1-го мы, прибыв перед Константинополь, принуждены были стоять несколько часов на сильном дожде, как будто для того, чтобы запачкать и измять платье… Наконец нас впустили; ввели в большое здание, которое хотя выстроено было из мрамора, но находилось в таком худом состоянии, что вовсе не предохраняло нас от дождя, зноя и холода. В нем не было даже никакого колодца, и мы ни разу не могли достать себе за деньги сносного питья, а принуждены были утолять жажду соленой водой; вина же в Константинополе невозможно пить, ибо в него обыкновенно примешивают гипс и смолу. Мы не получили ни подушек, ни сена, ни соломы; твердый мрамор служил нам постелью, камень изголовьем. С нами обращались, как с пленными, чрезвычайно сурово и не допускали нас ни до каких сношений с посторонними. Притом человек, который снабжал нас ежедневными потребностями, был такой жестокосердый и такой ненавистный обманщик, что в четырехмесячное пребывание наше в Константинополе не проходило ни одного дня без того, чтобы он не заставил нас тяжело вздыхать и проливать слезы»[92]. Это было гостеприимство для большого посланника. Положим, что такой неприязненный прием был изготовлен и по политическим или дипломатическим целям, но, во всяком случае, он уже дает ясное понятие, как греки могли обращаться с простыми скифами-варварами.

Когда Русь платила дань хазарам и была в их подданстве, тогда, конечно, всякие сношения с греками и торговые дела происходили под покровительством тех же хазар и сами киевляне могли являться в Царьград тоже под именем хазар. Известно, что вся наша днепровская Украина вместе с Крымом долгое время прозывалась Хазарией. Освободившись от хазарского владычества, Русь стала совсем чужой и в Царьграде и должна была пробивать себе туда дорогу, действуя уже от своего, русского лица. Вот объяснение Аскольдова похода в 865 году, который необходимо завершился мирным и писаным договором с греками. Олег, по всему вероятию, только подтвердил и, быть может, распространил этот договор, и в этом его истинная заслуга.

Греки согласились на мирные и невинные требования Руси. Но они поставили и свои условия. Цари, посудивши с боярством, решили: «Пусть приходит русь в Царьград; но если придут без купли, то месячины не получают. Да запретит князь своим словом, чтобы приходящая русь не творила пакости в наших селах. Когда приходит русь, пусть живет за городом, у Св. Мамонта. Там напишут их имена и по той росписи они будут получать свое месячное, первое от Киева, также из Чернигова, Переяславля и прочие города. В Царьград русь входит только в одни ворота, с царевым мужем, без оружия, не больше 50 человек. И пусть творят куплю, как им надобно, не платя пошлин ни в чем». Цари утвердили мир и целовали крест, а Олег и его мужи, по русскому закону, клялись своим оружием, своим богом Перуном и Волосом, скотьим богом.

Корабли Олега наполнились всяким греческим товаром. Шелковых и других тканей так было много, что на возвратном пути Олег велел руси сшить паруса паволочитые (шелковые), а славянам кропийные (ветхий. – Примеч. ред.). Как подняли эти паруса, случилась беда: у славян кропинные разорвал ветер, и сказали славяне: «Останемся при своих толстинах, не пригодны славянам парусы кропинные».

Отходя от Царьграда, руссы повесили на воротах свои щиты, показуя победу. Пришел Олег к Киеву, неся золото, паволоки, овощи, вина и всякое узорочье, всякий товар, который был редок и дорог в Русской стороне. «И люди прозвали Олега Вещий. Были те люди язычники и невежды», – замечает летопись.

Так повествовали в Киеве о давних делах Олега. Ясно, что это была похвальба народных песен-былин, которые, быть может, воспевались на веселых пирах у князей и дружины и которые потом в существенных чертах занесены в летопись, как предание любезной старины. Впрочем, главнейшим источником летописного рассказа об этом походе, как видно, послужили самые хартии договоров с греками, из которых одну летописец сокращает, а другую приводит целиком. Обычное дело в Древней Руси, договор, ряд, мир, в смысле точного определения отношений, устраивался почти всегда после распри и очень часто после военного похода. Вообще договор являлся окончанием несогласия, ссоры. Люди утверждали мир и любовь, значит, и то и другое было ими же нарушено; а утвердить выгодный мир по общим понятиям древности иначе было невозможно, как после войны, и непременно победоносной. Поэтому поздний летописец, прочитав Олеговы хартии и вовсе не зная, был ли при этом случае какой военный поход, очень основательно заключал, что такой поход неизменно был. Об этом несомненно говорило и предание, которое, зная только общий смысл всех дел Олеговых, точно так же не могло иначе мыслить по поводу его успехов, как в том направлении, что они были добыты по преимуществу военным подвигом. И до сей поры в международных отношениях никакие успехи не достигаются без войны. Славный болгарский царь Симеон, современник Олега, собираясь в поход на греков и слушая их увещевания о мире, говорил им: «Без кровопролития нельзя получить того, чего хочешь, значит, достигнуть желаемого можно только войной»[93]. И особенно это применялось к надменным грекам, почитавшим всякого варвара за ничтожество до тех пор, пока этот варвар не наносил им крепкого удара. Припомним безуспешные переговоры сыновей Аттилы о свободе торга. Русь в Олеговых договорах в полной мере достигла желаемого. Вот немалое доказательство, что поход был. Вероятно, греки устрашились и пошли на мир прежде, чем Олег мог подступить к Царьграду. Гроза собиралась, но прошла стороной. Поход был в сборе, но окончился миром, а это самое, при достигнутых выгодах без войны, должно было еще больше возвысить славу Вещего Олега. Если люди с давних времен по опыту знали, что у греков ничего не добьешься без войны, и если Олег успел все устроить, именно не вынимая меча, то разве не был он человек в действительности гениальный, вещий, в простом смысле колдун. Самое ополчение Русской страны от Белоозера и Финского залива до гор Карпатских и Черного моря вполне объясняет всеобщую значительность греческого договора, которого, по-видимому, желала и в котором нуждалась вся земля, почему вся она и поднялась для устройства такого великого дела. Здесь же скрываются и те причины или поводы, почему народное предание разукрасило славный подвиг славными чертами. Оно изобразило славный поход в том размере и по тому облику, какой, быть может, с давних времен воспевался в былинах как желанный подвиг борьбы с Царьградом, как богатырское дело, которое хотя бы никогда и не случалось в действительности, но всегда рисовалось воображению предприимчивых богатырей. В рассказе летописца нет ничего сказочного, вымышленного, сочиненного. Лодки на колесах перевозились по всем нашим волокам, причем в помощь людям или лошадям в известных случаях могли быть употребляемы даже и паруса[94]. Затем остаются обстоятельства, рисующие только общий облик славного победоносного похода и собранные, вероятно, по памяти о таких походах в давние века не одних руссов, но вообще победителей, ходивших на Царьград еще при уннах и аварах.