Введение в прикладную культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов Страница 28

Слово «поведение» скрывает в себе понятие «вести себя». Вести кого-то, хотя бы и самого себя, можно только в том случае, если в этом участвуют двое. Иными словами Я не может вести себя, ибо оно едино. Но при этом я вполне могу сказать, что я веду себя определенным образом. И означает это, что Я отличается от «себя», хотя при этом и не осознает этой двойственности. У нас не хватает культуры самоосознавания.

Для прикладника это очень важно. Если ты не умеешь видеть двойственность или множественность самого себя, тебе почти невозможно разглядеть ее в другом. А значит, ты не видишь самую основу, рождающую поведение. Но человек определенно считает в некоторых случаях собою свое тело, к примеру, когда его щиплют, он говорит: мне больно! В других же случаях он однозначно осознает: мое тело не может быть мной, просто потому, что оно мне принадлежит, оно мое.

Точно так же человек осознает себя личностью, когда говорит: мне обидно! Я возмущен несправедливостью! Но при этом он может создавать и менять свои личности, что значит, что личность осознается как орудие выживания в обществе, подобное физическому телу.

Тем более вся эта наша множественность становится очевидной, если я как психолог принимаю, что есть душа. Душа, кстати, тоже моя, что непроизвольно рождает по отношению к ней те же телесные ощущения. И лишь присутствующее за всеми этими оболочками воплощения Я не несет никаких следов телесности.

Именно осознавание себя то одним, то другим из этих тел и дает ощущение изначальной множественности. Оно еще больше усиливается, если вспомнить о том, что личности вообще свойственно размножаться. Однако, когда мы говорим о раздвоении личности, это показательно, но в действительности не имеет отношения к множественности «ведения себя» – сколько бы ни было у человека личностей, в тот миг, когда он осознает себя ведущим себя, его личность одна. И даже если она сменится уже в следующее мгновение, она опять будет осознаваться одной.

Изначальная множественность поведения связана не с множественностью личностей, а с множественностью тел. Множественность личностей позволяет иметь множественность поведений, но каждое из них все равно узнается как способ вести себя потому, что в основе его ощущение себя разделенным на того, кто ведет, и того, кого ведут. Иначе говоря, сколько бы личностей и различных видов поведения ни было у человека, внутри каждого сохраняется общее устройство сознания, обеспечивающее возможность поведения вообще.

Итак, когда бы и по отношению к чему бы ни происходило осознавание, в этом участвует тот, кто осознает, а осознаю Я. И Я осознаю, что веду себя, осознаю с огромной скоростью, даже не думая об этом – просто вдруг понимая, что веду себя правильно или не правильно. Это значит, что я наблюдаю за своими действиями и сличаю их с каким-то образцом. Точное попадание в образец дает ощущение, что он исполнен правильно, что и выражается в словах о «правильном» поведении.

Что же мы узнаем, как ведомое по образцу или в соответствии с правилом? Не тело. Тело послушно и готово выполнить всё, что от него требуется. Сопротивляется правилам поведения не оно. И не душа. Душа как-то выше поведения. Язык даже не знает выражений, вроде: душа ведет себя правильно. Они к ней не относятся. И вообще, жизнь по душе считается высшей и желанной, к сожалению, слишком трудной, почти невозможной, почему и рождается поведение. Оно, как привычка, свыше нам дано, замена счастию оно…

Думаю, что поведение – это способ удерживать себя как можно ближе к душевным состояниям в обществе, где все выстроено так, чтобы стаскивать нас в адские состояния. И когда нам хочется взять и нахамить, наскандалить или даже убить, правила поведения удерживают нас от падения вниз. Общественное поведение продумано и выстроено так, чтобы наш мир оставался хоть как-то приемлемым для жизни душ…

Души не ведут себя, они живут выше этого. Тела тоже не ведут себя, они действуют и исполняют свои позывы без оглядки на окружающих. Их приходится одергивать и сдерживать. Всё, что можно сделать с телами – заставить их сдерживаться или двигаться по определенным образам. И кто-то их принуждает к этому, рождая поведение.

Как кажется, мы водим по миру именно тела. И водит их личность, одевая в соответствии с требованиями общества, заставляя совершать узнаваемо правильные движения, произносить нужные слова…

Но это неверно, это снаружи, так сказать, для внешнего наблюдателя. Давайте приглядимся как психологи.

Вот мое тело произносит слова вежливости. Откуда оно их берет? Кто-то во мне придумывает или вспоминает их. Тело – только орудие озвучивания. Но слова не принадлежат ему. У многих бывали такие состояния, когда, внезапно проснувшись, они обнаруживали себя забывшим, что это за место. Они не помнят, как называются вещи, в комнату входят люди, а человек не узнает их…слова пропали, а тело только мычит.

Тело само по себе не имеет слов, они ему не нужны, как не нужны животным. Свое выживание в природе тело обеспечило бы без речи, слова появились в обществе, и это значит, что они принадлежат не Тели, не физическому телу, а телу общественному, той самой Личности в широком смысле этого слова. В широком – означает то, что есть узкие, частные личностные проявления и есть общая для них исходная основа личности, из которой вырастают множественные личины и облики, показывающие себя в самых разных случаях. Но при этом, как бы ни разнообразны были проявления Личности, сама она, как некая основа для общественного взаимодействия, есть под всеми ее проявлениями.

Мазыки называли ее офенским словом Лох. Лох – это просто человек, в более узком смысле – мужик, крестьянин, в отличие от барина, ховряка, или городского плута, щапа. В еще более узком значении, сохранившемся и поныне, лох – это дурак. Но исходно это слово означало не совсем дурака, а, скорее, простеца.

Простец – это фигура мифологическая. Он присутствует в сказках и мифах всех народов. Из образа простеца рождается также известный в мифологиях всего мира образ хитреца. Современная наука называет его трикстером, в переводе с английского – это тот, кто проделывает трюки, то есть откалывает шутки. В