Владислав Петров - Древняя история смерти Страница 3

Живущий в Кении и Танзании народ чагга утратил свойство жить бесконечно после того, как одна из женщин отослала сына за водой, а сама давай менять старую кожу на новую. Но мальчик оказался шустрым и вернулся, когда процесс, который никак нельзя было видеть посторонним, находился в самом разгаре. Женщина тут же умерла — может быть, даже от стыда, что ее увидели в состоянии, которое хорошо характеризуется выражением «ни кожи ни рожи», — а мальчика ее сородичи выгнали из деревни, и он поселился в лесу, где от него произошли все местные обезьяны.

У этой истории есть вариант, согласно которому за водой женщина отправила не сына, а дочь и специально продырявила сосуд, чтобы девчонка подольше задержалась у источника. Но дочь сообразила заткнуть дырку пальцем — и была за находчивость жестоко наказана: мало того что лишилась матери и осталась сиротой, так ее еще и вышибли в лес, где, достигнув половозрелого возраста, она нарожала множество обезьян.

Обе версии мифа сводятся к тому, что после смерти женщины прочие чагга начали умирать, так сказать, по прецеденту, который в историях со сменой кожи играет очень серьезную роль. Стоило кому-нибудь одному сменить кожу в неурочный час, сделать это без соблюдения нужных ритуалов или вовсе позабыть вовремя избавиться от старой оболочки, так сразу— хоть в Центральной Африке, хоть в Южной Америке, хоть на островах Адмиралтейства, входящих в состав Новой Гвинеи, — это отражалось на жизни, а точнее, на смерти всего племени.

Иногда прецедент устанавливался довольно странным образом. Вот, скажем, умерла собака демиурга, сотворившего племя суто, проживающее на юге Африки. Демиург хотел ее оживить, но воспротивились его родители и сестра, которые надумали полакомиться собачатиной. Демиург спорить с семьей не стал. Но когда умерла его сестра, выяснилось, что оживить ее невозможно — если смерть хотя бы однажды получила добычу, пусть даже в виде собаки, то ее уже не остановить.

Вообще надо сказать, что смерть по прецеденту распространена весьма широко. Мы сейчас не станем описывать конкретные случаи, но из дальнейшего изложения истории взаимоотношений человека и смерти будет ясно, что это не пустые слова.

Хорошо, однако, когда народы, народности и племена хоть как-то могут объяснить, почему они не живут вечно: прецедент ли в том виноват, их собственные прегрешения, чьи-то ошибки, чьи-то происки или некий установленный для всех порядок: например, палестинские арабы умирают потому, что прогорает и гаснет масло в плошках, установленных в Нижнем мире, а прочие арабы и многие мусульмане потому, что с дерева, растущего у трона Аллаха, слетает лист с именем обреченного. Но нередко бывает так, что людям остается только гадать о причинах своей недолговечности.

Нечто безумное случилось с племенем индейцев офайе, живущим в Южной Амазонии. Племя в качестве коллективного действующего лица втянули в пьесу абсурда, в которой были и раскрашенная мальчиками говорящая анаконда, и дети, живущие в озере, и пенис, изваянный смеющейся женщиной из воска и затем растаявший на солнце, и мужчины, превратившиеся в стервятников. И вся эта катавасия завершилась лишением офайе бессмертия. Толи нельзя было раскрашивать анаконду, то ли в стервятников превращаться, то ли проделывать эксперименты с восковым пенисом и хихикать при этом…

А вот какой случай имел место в Северной Америке с индейцами зуньи. Я постараюсь изложить всю цепочку событий.

У некоего юноши был ручной орел. Юноша любимую птицу холил и лелеял, однако его родители и братья без всякой причины, из чистого самодурства, вознамерились орла убить. Орел узнал об этом и сообщил юноше, что хочет улететь. Юноша попросил взять его с собой. Он собрал еды на дорогу, уселся орлу на спину, и они вместе устремились в зенит, где в небе имелось отверстие. Благополучно пролетев через него, они опустились на бирюзовую гору, обнаружившуюся по ту сторону небесной тверди.

Но это были только цветочки. Не успел юноша оглядеться по сторонам, как орел скинул оперение и сделался девицей. Впрочем, покрасовавшись немного перед молодым человеком, она снова превратилась в орла, который подхватил юношу и понес в свое пуэбло, то бишь селение. Здесь орел опять стал девушкой, и юноша женился на ней. Все случилось так быстро, что он еще даже не успел доесть всю еду, прихваченную из дому. В качестве свадебного подарка ему достался орлиный облик.

Но тут как раз человеческая еда у юноши закончилась, а орлы, как известно, питаются исключительно сырым мясом. Он же, несмотря на обретение клюва и оперения, питаться, подобно другим орлам, не мог. Хорошо еще, что его выручили аисты, поделившись растительной пищей (хотя большой вопрос, откуда у плотоядных аистов растительная пища). Подкрепившись, молодой муж отбыл вместе с женой на праздник, где в центре событий оказались пляшущие мертвые девушки, и дальше начинается кошмар.

Хотя жена-орлица предупреждала, чтобы он ни в коем случае не смеялся при этих плясуньях, юноша все-таки позволил себе разок улыбнуться. Девушки только этого и ждали — они вцепились в него и потащили за собой.

Бедняга потерял от ужаса сознание, а когда очнулся, увидел себя в окружении множества скелетов. Он нашел в себе силы встать на ноги и побежал, шурша перьями, но не спастись ему, если бы не пришедший на помощь барсук.

Юноша юркнул в его нору, отсиделся, пока скелеты бесновались по окрестностям, и даже выпил поднесенного отвара каких-то трав, отчего все перья разом выпали. Он закручинился, поскольку надеялся долететь до земного дома, где жили-поживали родственники-самодуры, которые теперь уже не казались ему такими ужасными. Однако аисты выручили его еще раз, дав на время свои старые крылья, на которых он и спустился на землю. Едва он ощутил твердую почву под ногами, как явилась жена-орлица, забрала аистовые крылья и была такова.

Следствием всех этих событий стало то, что зуньи стали умирать. Ну и где тут, скажите на милость, логика?

Творцы-разгильдяи

Создается впечатление, что творцы, берясь за создание людей, действовали по большей части без четкого плана, шли на неоправданные эксперименты, а порой демонстрировали вопиющую халатность. Нередко они замахивались на что-то масштабное, но по ходу дела теряли интерес к своему занятию и бросали его на середине, отдавая все на волю случая. Поэтому существенную роль в судьбе рода людского сыграли всякого рода нелепицы.

Алтайский верховный бог и громовержец Ульгень сотворил человеческие тела и поручил ворону слетать за бессмертными душами к общетюркскому верховному богу Кудаю. Отношения у Ульгеня и Кудая были запутанные, поскольку первый, хотя и числился полноправным демиургом, не мог не подчиняться второму, в управлении которого находились дела многих тюркских народов, в том числе и алтайцев. Все это, конечно же, мешало богам четко исполнять свои функции и приводило иной раз к казусам.

В случае с человеческими душами, создать которые Ульгень, разумеется, мог и сам, он вынужден был— вероятно, в опасении начальственного окрика — действовать по бюрократической цепочке.

Пока ворон летал, заготовки людей охраняла специально созданная Ульгенем для этой цели собака. Казалось бы, все Ульгень предусмотрел, но проконтролировать полет своего курьера не удосужился. Ворон же, получив в администрации Кудая указанные в накладной бессмертные души, ухватил их клювом и полетел обратно. И надо же было такому случиться, что прямо по курсу он увидел дохлую корову. Охочий до падали ворон плотоядно каркнул, души из клюва вывалились и упали аккурат на хвойные леса, которые благодаря этому сделались вечнозелеными, а люди так и остались лежать недоделанными.

Позже вопрос с душами для них решился усилиями Эрлика — повелителя алтайского царства мертвых. Один из вариантов мифа повествует, что Эрлик вдохнул душу в первочеловека, вставив тому дудку в задний проход. Принимать дар от руководителя преисподней было негоже, но, поразмыслив, Ульгень предпочел закрыть глаза как на происхождение дареных душ, так и на способ их водворения в тела. Видимо, вся эта тягомотина сильно надоела алтайскому верховному богу и ему хотелось поскорее поставить точку в деле, которое выглядело таким простым и оказалось столь сложным. Хотя, конечно же, он понимал, что род занятий Эрлика не самым лучшим образом повлияет на качество людей.

А вскоре выяснилось, что хитроумный Эрлик заботился прежде всего об улучшении демографической ситуации в собственном царстве: в обмен на души, вложенные в алтайских перволюдей, он потребовал, чтобы и сами перволюди, и все последующие поколения алтайцев в обязательном порядке рано или поздно становились его вечными подданными. И Ульгень, проявив последовательность, счел эти требования справедливыми.