Алексей Олейников - Турецкий капкан: 100 лет спустя Страница 3

Император Александр II почти достиг заветной цели российской внешней политики — Константинополя. Он мог решить восточный вопрос в 1878 г., но вновь позиция Англии (угроза войны) и британский флот в Проливах (уже с лета 1877 г. часть британской средиземноморской эскадры находилась в Безикской бухте у входа в Дарданеллы, был подготовлен и десантный отряд) помешали русскому солдату войти в Константинополь. Британский премьер-министр Б. Дизраэли так цинично обрисовывал британские мотивы: «Командная позиция в Персидском заливе превратится в большую нашу цель, в случае если Порта потеряет Армению… Если это поддержать посылкой британского флота на Босфор и высадкой десанта на полуострове Галлиполли… то, я думаю, Оттоманская империя выживет, хоть и перестанет быть державой первого ранга, крепкой и независимой»[5].

Для России начала XX в. вопрос о Проливах — не только вопрос религиозно-политический, но и экономический. 50 % всего русского экспорта проходило через Босфор и Дарданеллы, а также 90 % русского зерна. Стратегическое значение Проливов было связано и с развитием флота — существовавший режим не позволял России в случае необходимости перебрасывать корабли из одного моря на другое.

Во время Первой мировой войны контроль над Проливами — это и главная возможность военно-технического сотрудничества с союзниками по Антанте, а значит, обстоятельство, значительно повышающее боевую упругость русской военной машины.

Недаром после вступления Турции в войну на стороне германского блока Россия стала восприниматься как дом с заколоченными окнами и дверями — лишь через трубу (труба — это Владивосток и Мурманск с Архангельском) поддерживалась в нем связь с внешним миром. Вступление Турции в войну автоматически поставило Россию (крайне заинтересованную в вопросах военно-технического сотрудничества с союзниками) в условия блокады — более тяжелой, чем английская блокада Германии.

Ни в актах русско-французского военного союза, первоначально направленного как против германского блока, так и против Англии, ни в актах англо-русского соглашения 1907 г., ни в последующих заявлениях английского и французского правительств по ближневосточному вопросу 1908 г. и позднейших годов не содержалось четкого ответа на насущный для России вопрос о Проливах.

Надежда на благоприятное решение вопроса о Проливах появилась у России в период проведения Дарданелльской операции Антанты, когда британское правительство памятной запиской своего посольства в Петрограде от 12 марта[6] 1915 г. признало притязания России на Проливы и Константинополь — при условии, что война будет доведена до успешного завершения и «будут осуществлены пожелания Великобритании и Франции как в Оттоманской империи, так и в других местах». Министру иностранных дел России С. Д. Сазонову был вручен документ, в котором подчеркивалась ценность «уступки», сделанной Англией своей исторической сопернице, которая получает главный приз войны. Посол Англии в России Д. Бьюкенен подчеркивал, что «прочная дружба между Россией и Великобританией будет обеспечена, как только будет достигнуто предположенное соглашение»[7].

16 апреля 1915 г. удалось получить согласие на присоединение к Российской империи Константинополя и Проливов на оговоренных в британской памятной записке условиях и от Франции.

Взамен Константинополя и Проливов императорское правительство давало своим союзникам согласие на любые компенсации в Турции, то есть был поставлен вопрос о разделе Оттоманской империи.

Таким образом, после присоединения Турции к германскому блоку сложилась уникальная ситуация, когда впервые за 200 лет дипломатической борьбы раскололся единый фронт европейских государств, обычно формирующийся против России и направленный против усиления ее позиций на Балканах и Ближнем Востоке. К сожалению, ход военных действий и революция в России не позволили реализовать эту возможность.

Как уже отмечалось, важнейший геополитический пункт Евразии контролирует держава, некогда претендовавшая на мессианскую роль установления мирового халифата и де-факто поддерживающая силу (ИГИЛ), стремящуюся к установлению модифицированной версии халифата в наши дни.

Причем этот геополитический пункт контролирует достаточно агрессивная мусульманская держава — до сих пор в основе турецкой внутренней и внешней политики лежат доктрины панисламизма и пантюркизма.

Доктрина панисламизма в XIX в. провозгласила султана-халифа главой всех мусульман мира. Идеологи панисламизма аль-Афгани и М. Абдо, заложившие основы этой доктрины, ориентировались на султана Абдул-Гамида, а аль-Афгани даже провел последние годы своей жизни (1892–1897) в Константинополе. Причем если в представлении идеологов этой доктрины панисламизм представлял собой движение, ставившее своей целью приспособить мир ислама к существованию в новых исторических условиях и противопоставить мусульманское единство натиску европейского колониализма, то турецкий султан воспринял суть доктрины иначе, видя в панисламизме средство укрепления собственной власти в империи и продвижения этой власти за ее пределами.

Абдул-Гамид не был рьяным мусульманином-панисламистом и прекрасно понимал зависимость своей империи от западных держав, что во многом сдерживало его глобалистские устремления. Например, еще в 1875 г. впервые был поставлен вопрос о невозможности выплаты Турцией внешних долгов, а в 1879 г. империя официально объявила себя банкротом — в результате в 1881 г. было создано интернациональное Управление оттоманского долга, под контроль которого поступали доходы от турецких государственных монополий на табак, соль, спирт, а также ряд налогов. Вначале в Управлении преобладали англичане и французы, но с конца XIX в., особенно после приобретения железнодорожной концессии и начала строительства багдадской железной дороги, ключевая роль перешла к немцам. В это же время германские офицеры приступили к реорганизации турецкой армии.

Да и европеизация Турции, несмотря на сопротивление панисламистов, постепенно делала свое дело.

После прихода к власти в 1909 г. правительства младотурок был проведен ряд реформ и начались гонения на нетурецкие народы под лозунгами панисламизма и пантюркизма. Именно пантюркизм стал одним из ключевых элементов идеологии младотурок.

Младотурки начали широко пропагандировать шовинистическую теорию о принадлежности турок к «чистокровной», «высшей» расе. В 1908–1913 гг. русскую Среднюю Азию буквально наводнили пантюркистские агенты, действовавшие под видом путешественников, купцов, дервишей. Они пытались установить связи с антирусскими силами и подготовить их для служения идеям пантюркизма и панисламизма.

Накануне Первой мировой воины младотурки выдвинули лозунг о подчинении всех тюркоязычных народов Турции и о захвате Кавказа. Исходя из этой концепции, огромные территории на Кавказе, в Средней Азии и Иране предполагалось присоединить к Османской империи. Младотурки мечтали о том, чтобы достичь Алтая, утверждая, что власть Турции должна распространяться до места рождения прародителя ее народа — Эртогрула.

В 1911 г. пантюркистский съезд в Салониках принял решение, в соответствии с которым следовало превратить Турцию в исключительно исламскую страну, осуществить османизацию всех турецких подданных, лишить другие народы, проживающие в Турции, прав на создание каких-либо организаций, возможности пользоваться родным языком, повсеместно внедрив турецкий язык.

Пантюркисты группировались вокруг организации «Тюрк оджагы» и ее печатного органа — журнала «Тюрк юрду» («Турецкая родина»). Редактором журнала был Юсуф Акчура, который в своих статьях «доказывал» существование «единой нации всех тюркоязычных народов, от Китая до Дуная». По его мнению, эти народы должны быть объединены в «Великое тюркское государство» под верховенством Турции.

Теоретики-пантюркисты предлагали осуществить формирование «Великого Турана» огнем и мечом. Для реализации этой задачи были разработаны программа-минимум и программа-максимум. На первом этапе турки должны были завоевать «Малый (Новый) Туран» (в границах от Байкала до Константинополя и от Монголии до Казани), на втором — образовать «Великий Туран» (от японских вод до Скандинавских гор и от Ледовитого океана до Тибетского плато). Это должно было повлечь за собой эпоху невиданных войн и походов — эру «новой чингизиады».

Происходило взаимодействие доктрин. Так, теоретик панисламизма Джелал Нури в своем труде «Единение ислама» указывал на единство целей и задач панисламистов и пантюркистов. Он пытался доказать, что османские турки являются господствующей расой мусульманского мира. Намекая на «особые способности» османских турок, теоретик считал нормальным, что все остальные тюркоязычные народы должны полностью покориться их воле. Проводя параллели, он считал, что если арабский является языком мусульманской религии, то турецкий должен стать официальным гражданским языком всех мусульман.