Лев Бобров - В поисках чуда (с илл.) Страница 3

В 1960 году в Нью-Йорке вышел капитальный труд Крафта Эрике «Космический полет». В нем говорится: «Первым шагом у Оберта, как и у Циолковского, была высотная ракета, которую он надеялся позже переделать в трансатлантическую почтовую ракету. Эта ракета должна была работать на спирте и жидком кислороде… Следовательно, Оберт пришел почти к тем же выводам, что и Циолковский».

Английский журнал «Полет во вселенную» поместил статью Томпсона «Циолковский — основоположник астронавтики», где сказано, что некоторые технические решения калужского ученого «в настоящее время вошли в обычную практику конструирования управляемых снарядов».

Цитированные авторы далеко не исчерпывают собой список всех зарубежных специалистов, из уст которых мы слышим несколько запоздалое признание вклада, внесенного советским ученым в науку о космосе. Здесь нет описки: именно и прежде всего советским. Ибо только после революции идеи Циолковского получили подлинное признание и поддержку. Это вынужден констатировать Вилли Лей, автор книги «Ракеты и полеты в космос»: «Русская революция не только не причинила им (Циолковскому и его сподвижникам. — Л. Б.) ущерба, но, напротив, оказала большую поддержку».

Публичная лекция Лапирова-Скобло также была популяризацией идей великого калужанина.

Докладчик не забыл воздать должное и достижениям зарубежных ученых. Например, американца Роберта Годдарда, который еще в 1919 году опубликовал в Вашингтоне работу о реактивных снарядах.

Долгие годы ничего не было слышно о деятельности профессора Годдарда, как вдруг западная пресса взорвалась очередной сенсацией: 4 июля 1924 года отправится первая ракета на Луну!

Циолковский, пламенный энтузиаст астронавтики, говорил: «Полет на Луну ракеты, хотя бы и без людей, пока вещь технически неосуществимая.

Во-первых, многие важные вопросы о ракете даже не затронуты теоретиками. Ракета же Годдарда так примитивна, что не только не попадет на Луну, но и не поднимется на 500 верст. И это было бы громадной радостью… Во-вторых, для осуществления межпланетных путешествий надо еще ждать значительного продвижения техники, новых металлов, сплавов и взрывчатых веществ».

Как и следовало ожидать, обещанный полет не состоялся. Лишь 16 марта 1926 года был предпринят первый запуск крохотной ракеты; полет ее продолжился две с половиной секунды. Ракета одолела 56 метров. Но и это было по тем временам немалым, если не сказать историческим, достижением.

…После лекции Лапирова-Скобло около 200 человек изъявило желание вступить в общество, в большинстве своем молодежь: студенты, рабочие, служащие. Среди записавшихся было более двух десятков ученых, инженеров, изобретателей. Это был успех, превзошедший все ожидания. Теперь — за дело!

Окрыленные радужными надеждами, энтузиасты межпланетного летания были готовы тотчас же, не медля ни минуты, приступить к постройке космической ракеты.

Они еще не ведали, какие тернии ждут их на пути к звездам…

Вначале было слово…

Мысль о создании такого общества, которое объединило бы разрозненные усилия изобретателей-одиночек и отдельных исследовательских групп, впервые высказал 20 января 1924 года талантливый инженер, самозабвенно преданный делу завоевания космоса, Фридрих Артурович Цандер. В апреле того же года при Академии Военно-Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского возникла Секция межпланетных сообщений. Она насчитывала 25 человек, главным образом слушателей академии.

В числе первых приветствовал начинание молодежи крупный специалист в области аэродинамики профессор Владимир Петрович Ветчинкин, ученик профессора Н. Е. Жуковского. Поддержка авторитетного ученого имела большое значение.

«В те годы, — пишет в своих воспоминаниях бывший председатель общества старый большевик Г. М. Крамаров, — было немало консервативно настроенных людей, тугодумов и просто невежд, считавших идею полета в космос фантастичной».

Так обстояло дело не только у нас. Оберта тоже не принимали всерьез… Годдард, хоть он и поставил себе более скромную задачу — создать небольшую высотную ракету с приборами, тем не менее постоянно нуждался в средствах, так что ему временами приходилось прерывать работу.

Стоит ли говорить, сколь важной была работа советских популяризаторов космонавтики!

«Фантазеры…» «Прожектеры…» «Мечтатели…» Сколько иронии, должно быть, вкладывали в эти слова чересчур трезвые, чересчур здравомыслящие люди, привыкшие оценивать любую затею по сиюминутным практическим результатам!

Фантазия… Как хорошо, как верно сказал о ней Ленин: «Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности».

Этим драгоценным качеством в большей степени, чем кто-либо иной, был наделен английский писатель Герберт Уэллс. Но даже он, великий оракул грядущего в науке и технике, с нескрываемым недоверием встретил ленинский план электрификации России — отнюдь не такой уж и грандиозный, если подходить к нему с теперешними мерками. А тогда…

Потрясенный удручающей картиной послевоенной разрухи, Уэллс не без иронии назвал Владимира Ильича «кремлевским мечтателем», а электрификацию — «электрофикцией».

Где уж всемирно известному утописту было представить, что России по плечу освоение космического пространства!

А Циолковский и его последователи верили.

И не только верили, они делами своими приближали осуществление этой мечты. И правительство поддерживало энтузиастов — даже в трудные годы, когда дел хватало и на земле.

В 1921 году Совет Народных Комиссаров назначил К. Э. Циолковскому пожизненную пенсию — «ввиду особых заслуг ученого-изобретателя, специалиста авиации».

Под этим решением стояла подпись Ленина.

Да, он тоже был мечтателем, вождь нашей революции!

Созданное в 1924 году Общество изучения межпланетных сообщений явилось первой организацией подобного рода не только у нас в стране. Лишь в 1926 году в Австрии появилось Общество высотных исследований. А в Германии Общество космических полетов было основано и того позже — в 1927 году.

Застрельщикам, «первым забежчикам» ракетных исследований удалось всколыхнуть общественное мнение, увлечь людей заманчивыми и в то же время вполне реальными перспективами космонавтики.

Лед тронулся. Начинался этап больших работ: человечество приступало к практическому осуществлению идей Кибальчича и Циолковского.

Сердце… Это тоже двигатель

…Худое, чуть аскетическое лицо. И взгляд — неповторимый взгляд неистового мечтателя, неутомимого исследователя, одержимого одной большой идеей.

Он знал одной лишь думы власть,Одну, но пламенную страсть…

Таким его высек скульптор из оранжево-красного гранита, вдохнув в холодный грубый камень живой порыв человека, мягкого, скромного и в то же время упорного, энергичного.

Таким он запомнился друзьям, провожавшим его весной 1933 года на поезд в Кисловодск. Сотрудники едва убедили уставшего от хлопот, измотанного недосыпанием Цандера внять рекомендациям врачей.

И вот теперь лежит он, прикованный к больничной койке, бледный, осунувшийся, с холодной испариной на лбу.

А за окном — мартовское небо. Кибальчич тоже, должно быть, с тоскливой жадностью обреченного глядел и не мог наглядеться на мартовское небо, мечтая о заветной поре, когда бездонную голубизну прочертят белесые трассы ракет. Впрочем, что за странные аналогии? Ведь тот, узник, молодой, сильный, сознательно шел к неминуемой гибели. Его ждали отнюдь не врачи фешенебельного курорта. Его ждали палачи. Ибо любовь к жизни была в нем побеждена ненавистью ко всему, что эту жизнь отравляло, делало ее невыносимой. Та же ненависть одолела и другую его страстную любовь — к небу.

А ведь он был только на три года старше Циолковского. Кибальчичу было бы всего 63 года, доживи он до победы великого дела, за которое отдал жизнь.

Теперь и другая его мечта близка к осуществлению.

Не за горами время, когда первые ракеты понесутся к иным планетам. Конечно, работы еще непочатый край. Трудности на каждом шагу — большие и малые, научно-технические и сугубо материальные, денежные.

Впрочем, разве остановят они тех, кого Циолковский назвал «энтузиастами великих намерений»?

«Группа инженеров, работающих даром». Так в шутку расшифровывают эти парни название своей организации — ГИРД, Группы по изучению реактивного движения. Бескорыстные, самоотверженные, с такими людьми можно горы свернуть. Их уже многие десятки, в одной только Москве около 60 человек.