Ж. Рони. - Колдунья. Страница 3

   — Колдунья!..

   Между тѣмъ, прояснило; изъ-за облаковъ показался край голубаго неба, свѣтлый лучъ пробѣжалъ по волнующимся нивамъ и шумящимъ деревьямъ... Въ хижинѣ Ластръ растворилась дверь, изъ нея вышелъ плотный приземистый человѣкъ и направился внизъ по мокрой грязной тропинкѣ.

   — Этотъ простофиля ни въ чемъ не повиненъ, замѣтилъ Клотаръ своимъ домашнимъ, — онъ даже и не подозрѣваетъ... Вдругъ онъ остановился и прервалъ себя на полусловѣ, задыхаясь отъ безсильнаго бѣшенства... глаза его налились кровью, какъ у разъяреннаго цѣпнаго дога...

   На порогѣ сосѣдняго дома появилась женщина съ волосами черными, какъ смоль, съ великолѣпными темными лучистыми глазами. Задумчивымъ взоромъ обвела она разстилающуюся передъ ней картину: поля и рощи смотрѣли весело, облитыя живительнымъ дождемъ; по холмамъ мирно бродили стада; взмокшія тропинки извилинами убѣгали въ даль; вода журчащими ручейками струилась по склонамъ пригорка; овцы и ягнята весело выбѣгали со двора мызы; въ отдаленіи виднѣлась удаляющаяся фигура мужа, быстро шагавшаго по засѣянному клеверомъ полю; пирамидальный силуэтъ церкви рельефно выдѣлялся на фонѣ зеленой вязовой рощи.

   — Господи Іисусе! пробормоталъ Клотаръ, — и подумать только, что она приноситъ несчастье цѣлой странѣ!.. Женщина порывисто обернулась въ его сторону, и Клотаръ почувствовалъ на себѣ пристальный взглядъ ея широко раскрытыхъ глазъ. Ужасъ охватилъ его, онъ весь поблѣднѣлъ, сильныя руки его задрожали, и неодолимая жажда мести проникла все его существо... Она поклонилась, онъ также.

   — Какъ здоровье вашей дочери? крикнула она.

   — Очень скверно, отвѣтилъ онъ и прибавилъ про себя: — тебѣ это лучше знать, проклятая! — Молодая женщина, граціозная въ своей коротенькой юбочкѣ, спокойная и миловидная, казалась крестьянину какимъ-то исчадіемъ ада, исполненнымъ тайнаго могущества и сверхъестественной силы.

   Она скрылась за дверью, а Клотаръ не двигался съ мѣста, въ тяжеломъ раздумьѣ. Тяжкія воспоминанія поднялись въ немъ; въ возбужденномъ мозгу проносились, однѣ за другими, всевозможныя картины и представленія съ роковой развязкой.

   Воображеніе рисовало ему ужасы...

   Онъ сталъ припоминать подробности пріѣзда супруговъ Ластръ въ ихъ края, два года тому назадъ. Онъ тогда-же сразу почувствовалъ къ нимъ антипатію и недовѣріе. Женщина съ огромными глазами, любившая бродить по полямъ подолгу останавливаясь на уединенныхъ тропинкахъ, разсматривать растенія и наблюдать за животными, — странностями своими невольно внушала всѣмъ какой-то суевѣрный страхъ.

   И подлинно, несчастія такъ и посыпались градомъ на бѣдную деревню. Сначала бараны: у Белотти, у Громпаръ, у Лебренъ пали цѣлыя стада отъ чумныхъ нарывовъ. Затѣмъ, на лошадей пошло, — стали падать отъ чесотки, отъ сапа; потомъ рогатый скотъ повалило, потомъ свиней... Онъ самъ, Клотаръ, потерялъ трехъ свиней отъ повальнаго поноса.

   И вездѣ, куда бы ни приближалась эта женщина, по пятамъ за ней слѣдовала какая нибудь бѣда. Людей, однако, она сначала боялась затрогиватъ, но глупость мэра и снисходительная слабость приходскаго священника придали ей смѣлости, и вотъ Жакъ Бонно сломалъ себѣ ногу, а Мишель Нашэ скоропостижно скончался, не успѣвъ и раскаяться въ своемъ смертномъ грѣхѣ. И все это — съ ея дурнаго глазу...

   — Нѣтъ, этому пора положить конецъ! воскликнулъ съ отчаяніемъ крестьянинъ: — если священникъ и мэръ ничего не замѣчаютъ, это еще не причина — терпѣть намъ у себя колдунью...

   Холодный потъ выступилъ на его вискахъ... страшный планъ созрѣвалъ у него въ головѣ... Онъ видѣлъ дочь свою во власти злой, могущественной силы, обреченную на смерть, которая, быть можетъ, вскорѣ угрожаетъ и ему самому...

   Солнечные лучи погасли и, мало по малу, темныя тучи снова заволокли все небо, оставивъ лишь блѣдную полосу свѣта на линіи горизонта. Стадо гусей медленно двигалось по склону холма. Роковое рѣшеніе созрѣло въ душѣ крестьянина...

   Онъ вошелъ въ свою хижину, гдѣ въ мрачномъ уныніи сидѣли его жена и блѣдная, истощенная болѣзнью, Бертина.

   Минутъ съ десять, онѣ съ трепетомъ выслушивали его признанья, сообщаемыя таинственнымъ шопотомъ, подъ страхомъ строжайшей тайны. Онъ задыхался отъ бѣшенства и грозно сжималъ кулаки.

   Женщины, сначала испуганныя и оробѣвшія, мало по малу, подстрекаемыя Клотаромъ, ободрились, набрались смѣлости; возбужденное состояніе его, дошедшее до изступленья, невольно сообщилось и имъ, и онѣ, слѣпо подчинившисm всѣмъ его требованьямъ, составили между собою страшный заговоръ.

   — Я иду туда! прошепталъ Клотаръ и вышелъ изъ хижины съ видомъ непреклонной рѣшимости.

V.

   Онъ поднялся на крыльцо домика Ластръ и постучалъ въ дверь. Молодая женщина отворила и, при видѣ его, величайшее изумленье выразилось на ея лицѣ.

   — Я насчетъ дочери своей, сказалъ онъ съ самой предательской улыбкой, — ей что-то плохо... Не зайдете ли вы къ ней на минуточку?

   Отвѣчая на поклонъ крестьянина привѣтливой улыбкой, она проговорила глубокимъ груднымъ голосомъ:

   — Конечно... я приду сію минуту!

   — Благодарю, пробормоталъ Клотаръ и съ торжествующимъ видомъ пошелъ впередъ, чтобъ предупредить своихъ сообщницъ. Минуты черезъ двѣ, сосѣдка показалась въ дверяхъ и робко остановилась на порогѣ.

   — Входите же, вскричалъ Клотаръ: — входите, сосѣдка!

   Она вошла, смущенная страннымъ видомъ двухъ женщинъ, сидѣвшихъ въ глубинѣ комнаты и подозрительно смотрѣвшихъ на нее. Ее невольно объяло какое-то смутное предчувствіе.

   Пользуясь ея минутнымъ замѣшательствомъ, Клотаръ ловко проскользнулъ за ея спиной, заперъ дверь на ключъ и затѣмъ, моментально преобразившись, сбросивъ личину притворства, съ искаженнымъ отъ гнѣва лицомъ грубо схватилъ женщину за руку и съ ненавистью взглянулъ ей въ лицо.

   — Господи, Пресвятая Богородица! что съ вами? кротко спросила она безъ малѣйшаго сопротивленья.

   — Это ужь слишкомъ долго длится! бѣшено заревѣлъ Клотаръ, — изъ-за васъ подохли всѣ мои свиньи... пали коровы у Бернарденъ и у Гроссъ-Эполь... Вамъ этого было мало!.. Вы принялись за людей! Я требую, чтобъ вы сняли порчу съ Бертины!

   Женщина стояла и, не уясняя себѣ смысла его словъ, помутившимся взоромъ обводила окружающихъ ее людей... Наконецъ, зрачки ея расширились отъ ужаса, — она начала понимать, какая страшная западня ей разставлена, и тихо сложила руки.

   Съ своимъ чистымъ, строгимъ профилемъ, слишкомъ черными волосами, смуглымъ цвѣтомъ лица, со всей своей рѣзкой красотой южанки — она олицетворяла для нихъ образъ настоящей колдуньи. Клотаръ, дрожа, какъ въ лихорадкѣ, отъ суевѣрнаго страха передъ ней, спросилъ ее:

   — Слышали вы меня, колдунья?

   — Я не понимаю, что вы хотите сказать, пролепетала она.

   — Я говорю вамъ, чтобъ вы сняли съ нея порчу.

   — Какую порчу?

   Крестьянинъ, весь блѣдный отъ негодованія, толкнулъ женщину къ стѣнѣ и вскричалъ:

   — Какую порчу!.. Проклятая колдунья! говорю вамъ, что вы не выйдете отсюда, пока не снимете ея.

   Она какъ будто застыла въ безмолвномъ ужасѣ... Ей казалось, будто она видитъ страшный сонъ или сцену въ театрѣ, или слышитъ фантастическую сказку, и въ сердцѣ ея шевелилась тайная надежда, что вотъ сейчасъ, сію минуту, иллюзія порвется и все очень счастливо и просто разрѣшится... Но Клотаръ сильнѣе встряхнулъ ее и, придя въ себя, она съ усиліемъ проговорила:

   — M-eur Клотаръ, сжальтесь надо мною!.. Я совершенно невинна... Я ничего не знаю... я отъ всего сердца желала-бы вылѣчить вашу милую Бертину!..

   Тогда Бертина умоляющимъ голосомъ обратилась къ ней:

   — Видите, какъ я страдаю! Зачѣмъ вы испортили меня? Что я вамъ сдѣлала?

   Со сложенными смиренно руками, со страдальческимъ выраженіемъ на блѣдномъ исхудаломъ лицѣ она казалась такой жалкой, несчастной. Мать около нея безмолвно проливала тихія слезы.

   — Да, вскричалъ Клотаръ, да! вы — единственная причина всѣхъ нашихъ несчастій и вы... вы еще упорствуете въ вашей злобѣ!..

   Мало по малу страшное воздѣйствіе этихъ помраченныхъ суевѣріемъ умовъ невольно сказалось на женщинѣ, прислонившейся къ стѣнѣ, въ состояніи какого-то столбняка. Подавленная ужасомъ своего безвыходнаго положенія, несчастная плѣнница чувствовала, что у нея начинаетъ мутиться разсудокъ...

   Подобно невинно осужденнымъ, заключеннымъ въ тюрьму, ей начинало казаться, что, быть можетъ, она дѣйствительно преступна, что и на ней тяготѣетъ проклятье за какой-то совершенный ею грѣхъ, который долженъ быть искупленъ страшнымъ испытаніемъ...