Роберт Пири - Северный полюс Страница 32

Бартлетт вышел в путь в понедельник 15 февраля с заданием пройти прямо к мысу Колумбия и два или три дня поохотиться на мускусных быков в его окрестностях. Три отряда, выходившие следом за Бартлеттом, должны были доставить припасы на мыс Колумбия, затем вернуться на мыс Колан, где у нас находился склад продовольствия, и вновь вернуться с полным грузом на мыс Колумбия. Отряд Гудсела вышел во вторник 16 февраля. В среду бушевала пурга, так что Макмиллан и Хенсон смогли выйти только в четверг. Все они должны были встретиться со мной на мысе Колумбия в последний день февраля.

Марвин вернулся с мыса Брайант в среду около шести часов вечера. Все его люди были здоровы. Отряд Борупа покинул корабль в пятницу, отряд Марвина — в воскресенье 21-го, и я на день остался один на «Рузвельте».

В этот последний день на судне царили полная тишина и покой, никто мне не мешал. Утро я посвятил тщательной проверке деталей уже проделанной работы; я желал убедиться, что не упущено ни малейшей ниточки, и вновь и вновь пункт за пунктом продумывал детали предстоящего марша.

Удостоверившись (чего я не имел возможности сделать в суете двух последних недель), что все на месте и все возможные случайности предусмотрены, я несколько часов раздумывал над положением вещей и над теми, другими моментами, когда, как и теперь, я стоял накануне выхода в неведомую пустыню Севера.

Когда я наконец лег на койку, чтобы поспать несколько часов перед завтрашним стартом, я уснул с сознанием, что сделал все в пределах моих сил и разумения, что каждый член экспедиции, так же как и я сам, отдаст достижению поставленной цели всю свою волю, силу и энергию. Остальное зависело от стихии — капризов полярного пака, а также от нашей физической и нравственной выдержки.

Это был последний шанс осуществить мечту всей моей жизни. Завтрашний старт был как натягивание тетивы, которая пустит последнюю стрелу из моего колчана.

Глава 21

Санное путешествие по полярному льду, как оно выглядит в действительности

Возможно, читателю будет легче получить более яркое представление о работе, которую должна была выполнить экспедиция и которую она в конечном счете выполнила, если я постараюсь объяснить ему точно, что значит проделать около тысячи миль по паковому льду на санях с собачьей упряжкой. Итак, сейчас я попытаюсь кратко, но не в ущерб ясности описать вставшие перед нами трудности и способы и методы их преодоления.

Между зимней стоянкой «Рузвельта» — мысом Шеридан и мысом Колумбия северной оконечностью Земли Гранта, отправной точкой санного марша, 90 миль пути в северо-западном направлении, частью по подошве припая, частью по суше; этот путь мы должны были проделать, прежде чем выйти на бездорожные ледяные поля Полярного моря [94].

От мыса Колумбия нам предстояло пройти 413 географических миль, прямо на север по льду Полярного моря [95]. Многие люди, памятуя о гладких катках своего детства, представляют себе Полярное море [96] в виде гигантского катка с ровной поверхностью, по которой нас весело тащат собаки, а мы знай сидим себе на санях, подложив под ноги горячие кирпичи, чтобы не мерзли пальцы. Подобные представления, как будет показано далее, весьма далеки от истины.

Между мысом Колумбия и Северным полюсом нет ни суши, ни гладкого льда, а ровного льда очень мало.

Первые несколько миль после того, как покидаешь материк, дорога сравнительно ровная, так как идешь по так называемой ледниковой кромке. Кромка эта заполняет все заливы и простирается на всю ширину северной части Земли Гранта. В действительности она не что иное, как непомерно разросшаяся подошва припая, местами достигающая нескольких миль в ширину. Внешняя ее часть кое-где находится на плаву и поднимается и опускается вместе с приливом и отливом, в целом же она остается неподвижной, за исключением тех случаев, когда от нее отрываются большие ледяные поля и уносятся течениями Полярного моря [97].

За ледниковой кромкой начинается трудно поддающаяся описанию поверхность прибрежной полыньи, или приливной трещины — зона постоянной борьбы между тяжелым плавучим льдом и неподвижной ледниковой кромкой. Прибрежная полынья постоянно открывается и закрывается: открывается во время дующих с берега ветров или в сизигийный [98] отлив, а закрывается, когда дуют северные ветры, и в сизигийный прилив. Лед здесь разламывается на глыбы всевозможных размеров и нагромождается в огромные торосистые гряды, тянущиеся параллельно берегу.

Образуются эти гряды благодаря той поистине невообразимой силе, с которой ледяные поля притискиваются [99] к краю ледниковой кромки; аналогичным образом еще дальше на севере гряды торосов нагромождаются сильными ветрами и течениями, сталкивающими и перемалывающими огромные ледяные поля.

Торосистая гряда может иметь в высоту от нескольких футов до нескольких родов [100] и от нескольких родов до четверти мили в ширину; отдельности льда, ее составляющие, могут варьировать от размеров бильярдного шара до размеров небольшого дома.

Преодолевая торосистую гряду, приходится тщательно выбирать путь, зачастую прокладывая себе проход с помощью ледоруба, голосом и кнутом подбадривая собак, а порою и перетаскивать сани с грузом в 500 фунтов, отчего, кажется, отрываются все мускулы на лопатках.

Пространство между торосистыми нагромождениями заполнено старыми, более или менее ровными ледяными полями. Поля эти, вопреки широко распространенному ошибочному мнению, образовались не из воды Полярного моря [101]. Они состоят из вынесенных в океан огромных ледяных щитов, оторвавшихся от ледниковой кромки Земли Гранта, Гренландии и суши дальше на запад. Эти ледяные поля могут быть от 20 (или меньше) до 100 (или больше) футов толщиной и имеют всевозможные размеры и очертания. В результате постоянного движения льда в период короткого полярного лета, когда большие поля отрываются от ледников и дрейфуют в разных направлениях по воле ветра и течений, сталкиваются друг с другом, раскалываются на части, размалывают попавший между ними более тонкий лед, оббивают свои края и наращивают по ним гряды торосов, — в результате всего этого поверхность Полярного моря [102] зимой представляет собою нечто невообразимое по неровности и труднопроходимости.

По крайней мере девять десятых его поверхности между мысом Колумбия и полюсом состоит из таких полей. Остальная часть — это лед между ними, образующийся при непосредственном замерзании морской воды осенью и зимой. Толщина его никогда не превышает 8-10 футов.

Осенние условия погоды в значительной мере определяют характер ледового покрова Полярного моря [103] зимой. В то время как нарастающие холода постепенно цементируют ледовые массы, прибивают тяжелый лед к берегу, края ледяных полей, соприкасаясь, взгромождаются друг на друга и образуют торосистые гряды, которые при движении с суши на север приходится преодолевать наподобие гряд холмов.

С другой стороны, если в период замерзания поверхности Полярного моря [104] ветер несильный, многие большие ледяные поля остаются изолированными от других полей и между ними могут быть полосы сравнительно гладкого молодого льда. Если уже после того как зима наступила, начинают дуть сильные ветры, бoльшая часть этого сравнительно тонкого льда может быть перемолота движением более тяжелых ледяных полей; если же зима спокойная, этот относительно гладкий лед может продержаться до общего вскрытия льда следующим летом.

Однако вышеописанные торосистые нагромождения — еще не самая худшая черта полярного льда. Гораздо более неприятны и опасны так называемые полыньи — полосы открытой воды, возникающие вследствие подвижек льда под напором ветра и приливно-отливных течений. Полыньи — вот постоянный кошмар, преследующий всякого, кто путешествует по замерзшей поверхности Полярного моря [105]; по пути на север они препятствуют дальнейшему продвижению, на обратном пути могут отрезать путешественника от суши и жизни, оставив его блуждать и умирать голодной смертью на северной стороне. Появление полыней нельзя ни предсказать, ни рассчитать. Они без предупреждения открываются прямо перед путешественником, не подчиняясь никаким определенным правилам или законам. Полыньи — неизвестная величина полярного уравнения.

Иногда полыньи в виде небольших трещин почти по прямой пересекают старые ледяные поля. Иногда представляют собой зигзагообразные полосы открытой воды такой ширины, что их нельзя пересечь. Иногда это целые реки открытой воды от полумили до двух миль шириной, простирающиеся на запад и на восток за пределы видимости.