Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов Страница 32

Приведенное мною короткое рассуждение Сократа и Теэтета о «плотниках» чрезвычайно показательно. Однако, может быть, слишком коротко для доказательности. Поэтому я воспользуюсь для подтверждения еще одним коротким диалогом, который тоже можно привести весь целиком, но из Ксенофонта, о том, как захватившие в Афинах власть 30 тиранов за острый язык запретили Сократу говорить:

«Когда Тридцать массу граждан казнили, самых выдающихся, и многих подстрекали к несправедливым действиям, Сократ однажды сказал: “Странно было бы, мне кажется, если бы человек, ставши пастухом стада коров и уменьшая число и качество коров, не признавал себя плохим пастухом; но еще страннее, что человек, ставши правителем государства и уменьшая число и качество граждан, не стыдится этого и не считает себя плохим правителем государства”.Когда Критию и Хариклу донесли об этом, они призвали Сократа, показали ему закон и запретили разговаривать с молодыми людьми. Сократ спросил их, можно ли предложить им вопрос по поводу того, что ему непонятно в этом запрещении. Они отвечали, что можно.

“Хорошо, – сказал Сократ, – я готов повиноваться законам; но, чтобы незаметно для себя, по неведению, не нарушить в чем-нибудь закона, я хочу получить от вас точные указания вот о чем. Почему вы приказываете воздерживаться от искусства слова – потому ли, что оно, по вашему мнению, помогает говорить правильно, или потому, что неправильно? Если – говорить правильно, то, очевидно, пришлось бы воздерживаться говорить правильно; если же – неправильно, то, очевидно, надо стараться говорить правильно”.

Харикл рассердился и сказал ему: “Когда, Сократ, ты этого не знаешь, то мы объявляем тебе вот что, для тебя более понятное, – чтобы с молодыми людьми ты вовсе не разговаривал”.

На это Сократ сказал: “Так чтобы не было сомнения, определите мне, до скольких лет должно считать людей молодыми”.

Харикл отвечал: “До тех пор, пока им не дозволяется быть членами Совета, как людям еще не разумным; и ты не разговаривай с людьми моложе тридцати лет”.

«И когда я покупаю что-нибудь, – спросил Сократ, – если продает человек моложе тридцати лет, тоже не надо спрашивать, за сколько он продает?”

“О подобных вещах можно, – отвечал Харикл, – но ты, Сократ, по большей части спрашиваешь о том, что знаешь; так вот, об этом не спрашивай”.

“Так и не должен я отвечать, – сказал Сократ, – если меня спросил молодой человек о чем-нибудь мне известном, например, где живет Харикл или где находится Критий?”

“О подобных вещах можно”, – отвечал Харикл.

Тут Критий сказал: “Нет, тебе придется, Сократ, отказаться от этих сапожников, плотников, кузнецов: думаю, они совсем уж истрепались оттого, что вечно они у тебя на языке”.

“Значит, – отвечал Сократ, – и от того, что следует за ними – от справедливости, благочестия и всего подобного?”

“Да, клянусь Зевсом, – сказал Харикл, – и от пастухов; а то смотри, как бы и тебе не уменьшить числа коров”.

Тут-то и стало ясно, что им сообщили рассуждение о коровах и что они сердились за него на Сократа» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», кн. I, гл.2, 32–38).

Сократ не просто всегда говорил одно и то же, из-за чего беседы его были так узнаваемы, он еще и применял одни и те же приемы, хотя их часто принимали всего лишь за «манеру» разговаривать. На самом деле «манера» – это способ вести беседу. А он состоит из приемов:

«С о к р а т. А исследовать знание, как я только что здесь говорил, – это, по-твоему, пустяк и не относится к самым высоким предметам?

Т е э т е т. Клянусь Зевсом, я думаю, что к высочайшим.

С о к р а т. А поэтому возьми на себя смелость и <…> постарайся всеми возможными способами добраться прежде всего до смысла самого знания – что же это такое» (Платон, Т.2, «Теэтет», 148c – d).

Сократ говорит это, изрядно успокоив Теэтета после первой неудачи. Обратим внимание на то, что «постарайся всеми возможными способами» означает вовсе не «старайся изо всех сил», а именно: всеми возможными способами, которые только придут тебе на ум.

«Т е э т е т…По-моему, знающий что-то ощущает то, что знает, и, как мне теперь кажется, знание – это не что иное, как ощущение» (Там же, 151е).

Далее, на протяжении очень длинного рассуждения, с разных сторон оспаривается и это мнение и многие другие. Рассуждение это, определенно, ведет Платон, а не Сократ. Но нам неважно содержание, нам важен метод, который показывает на этом материале Платон и который принадлежит Сократу.

«С о к р а т. Честно и благородно, мой мальчик. Так и следует делать – говорить то, что думаешь. Однако давай вместе разберемся, подлинное что-то родилось или же пустой призрак» (Там же, 151е).

И опять этот прием: так и надо делать – говорить то, что думаешь, – отнюдь не речевой оборот и не вставка для украшения текста. Это одно из основных требований метода: Не придумывай ничего особенного или умного. Просто смелее скажи искренне, как оно само просится, как оно есть в твоем уме или памяти. Самокатом.

Тогда, исчерпав в конце концов все образы твоего мышления, опустошив голову от мыслей, мы подберемся к истине. Нужно только не сбегать с того места, из которого исходим, не терять его. Поэтому всегда нужны двое: один свободно (сейчас это могли бы назвать методом свободных ассоциаций) путешествует в глубины своего мышления, а второй твердо стоит на месте, как колышек, к которому привязан ныряльщик, и помнит исходный вопрос. Он – начало пути или входные ворота рассуждения. И очень важно не застаиваться в переживаниях и не страшиться, – это тоже часть метода, подгонять ученика и вселять в него мужество: «Переводя кого-нибудь вброд, Теэтет, проводник говорит: “Река сама покажет”. Так и здесь, если мы продолжим исследование, то само искомое по ходу дела откроет нам возникающие препятствия, если же мы будем стоять на месте, мы ничего не узнаем» (Там же, 200е–201).

Необходимость такой кропотливой работы по достижению понимания и согласия об определениях, то есть того, что всегда делал Сократ, сам Платон подчеркивает словами Феодора:

«Так вот, Сократ, что касается этих гераклитовцев и, как ты говоришь, гомеровцев, а также более древних, то с самими эфесцами, кичащимися своей опытностью, разговаривать не легче, чем с разъяренными слепнями. <…> А если ты кого-нибудь о чем-либо спросишь, то они обстреляют тебя, вытаскивая, как из