Уильям Лоуренс - Люди и атомы Страница 35

Причины такого решения очевидны. До первого испытания атомной бомбы оставалось еще четыре месяца, и никто не мог сказать наверняка, будет ли это испытание успешным. Даже если предположить, что испытание первой бомбы пройдет успешно, не было никакой гарантии, что вторая бомба взорвется. Далее, если и испытание в Нью-Мексико в условиях наземного контроля пройдет благополучно, это не будет означать, что бомба, сброшенная с самолета, обязательно взорвется.

Более того, одним из основных преимуществ этой бомбы был элемент неожиданности. Так как единственной целью применения бомбы было возможно более быстрое завершение войны и спасение жизни многим американцам и японцам, элемент неожиданности должен был сыграть важную роль как удобный предлог для принятия императором и его военными советниками капитуляции на почетных условиях.

Говоря словами Стимсона, «...для того чтобы добиться от императора и его военных советников капитуляции, надо было нанести им такой сокрушительный удар, чтобы они полностью уверовали в нашу способность разрушить империю. Такой удар спасет гораздо больше жизней американцев и японцев, чем уничтожит».

1 июня 1945 г., тщательно взвесив все «за» и «против» и посоветовавшись с группой ученых, Временный комитет единодушно принял следующий рекомендации.

1.Необходимо сбросить бомбу на Японию, причем как можно быстрее.

2.Бомба должна быть сброшена на двойную цель — т. е. на военный объект или военный завод, окруженный жилыми домами или прочими легко поддающимися разрушению постройками.

3.Бомбу следует сбросить, не предупреждая противника о характере данного оружия.

Впоследствии Бард изменил свою точку зрения и отказался поддержать третью рекомендацию.

Временный комитет также рассмотрел различные предложения других ученых, участвовавших в работах над проектом, особенно доклад атомной лаборатории Чикагского университета, в котором выражались серьезные сомнения относительно целесообразности использования атомной бомбы. Тщательно обсудив эти соображения, группа ученых пришла к следующему выводу.

«Мнения наших коллег относительно использования первой атомной бомбы не единодушны. Имеются различные предложения, в том числе о чисто технической демонстрации нового вида оружия и о военном его применении с целью заставить противника капитулировать.

Те, кто выступает за чисто техническую демонстрацию, хотят объявить применение атомного оружия вне закона и боятся, что в случае применения оружия сейчас в будущих переговорах о капитуляции мы не сможем быть объективными. Другие подчеркивают возможность спасения жизни американцам путем немедленного применения оружия и считают, что это улучшит международное положение США. Они более озабочены предотвращением войны, чем запрещением оружия специального* вида. Мы ближе к взглядам последних; мы не можем предложить какой-либо технической демонстрации, которая могла бы положить конец войне; мы не видим приемлемой альтернативы кроме прямого военного применения (курсив мой.— У. Л.).

Что касается общих аспектов атомной энергии, то ясно, что мы, ученые, не обладаем на нее правом собственности. Правда, мы находимся в числе тех немногих граждан страны, кто имел возможность размышлять над этими проблемами в течение последних лет. Однако мы не настаиваем на особой компетенции в решении политических, социальных и военных проблем, возникших в связи с появлением атомной энергии».

Дав рекомендации по вопросу о применении бомбы, Временный комитет утвердил заявление, которое должен был сделать президент после сброса первой атомной бомбы. Заявление было подготовлено мною 16 мая. Это был предварительный набросок выступления президента Трумэна по радио, которое должно было состояться в момент применения атомной бомбы против Японии. В нем объявлялось всему миру, что мы «применили против Японии самое разрушительное оружие в истории, бомбу настолько мощную, что взрыв ее эквивалентен взрыву 20 тысяч тонн тротила... Это атомная бомба. Ее взрывная сила имеет своим источником огромную энергию, заключенную внутри атома, энергию, в миллионы раз большую, чем любой вид энергии, известной на Земле... Она на несколько месяцев, а может быть, и лет сократит продолжительность войны. Она спасет драгоценную жизнь многим американцам».

Президент Трумэн возвращался с Потсдамской конференции на крейсере «Огаста», когда произошла бомбардировка Хиросимы. Мой предварительный набросок лег в основу двух заранее подготовленных официальных сообщений, опубликованных в Вашингтоне в тот же день, 6 августа. Один был опубликован Белым домом от имени президента Трумэна, другой — Военным министерством от имени министра Стимсона.

Временный комитет сыграл важную роль в решении вопроса о применении бомбы, и его рекомендации носили совещательный характер. Окончательное решение оставалось за президентом Трумэном, и прошло еще два месяца, прежде чем оно было принято. Президент не принимал решения до последней минуты. Он вел продолжительные беседы с военными руководителями и с премьер- министром Англии Уинстоном Черчиллем, которые единодушно высказались за применение бомбы.

Однако фактически окончательное решение приняла Япония, когда 28 июля премьер Судзуки заявил представителям прессы, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию от 26 июля, в которой ей предлагался выбор между почетной капитуляцией, с одной стороны, и «неизбежным и полным уничтожением», с другой. Это было обычное заявление для прессы, адресованное исключительно японскому народу. Однако союзники истолковали его как непринятие Потсдамской декларации, что окончательно убедило Трумэна и Черчилля в том, что применение бомбы — единственный путь к скорейшему завершению войны.

Была выдвинута теория, что мы применили бомбу из политических, а не из военных соображений, стремясь окончить войну с Японией прежде, чем Советский Союз сможет в нее вступить. Сторонники этой точки зрения, особенно профессор физики П. М. С. Блэккетт, лауреат Нобелевской премии, указывали на то, что вторжение в Японию, которое должно стоить жизни миллиону американцев и двум миллионам японцев, не намечалось раньше 1 ноября 1945 г. «Если это так,— спрашивает профессор Блэккетт,— то почему мы не подождали с применением бомбы до 1 ноября? Тем временем мы могли бы проводить интенсивные воздушные бомбардировки и осуществить военно-морскую блокаду, если бы и это не привело к капитуляции, то тогда мы могли бы применить бомбы до начала вторжения».

Хотя с первого взгляда ход рассуждений кажется логичным, здесь полностью игнорируются факты.

В своем заявлении перед Комитетом вооруженных сил и Комиссией по иностранным делам У. Аврелл Гарриман, бывший тогда специальным помощником президента, заявил, что «в Потсдаме, более чем через пять месяцев после Ялты, Объединенный комитет начальников штабов вооруженных сил все еще планировал вторжение на Японские острова и считал необходимым участие Советского Союза в тихоокеанской войне».

Рассказывая о Потсдамской конференции доктору Артуру X. Комптону, президент Трумэн особо подчеркивал тот факт, что американцы стремились заручиться поддержкой России. Доктор Комптон вспоминает:

«Почти каждый раз он (Трумэн), встречаясь со Сталиным (в Потсдаме), спрашивал, скоро ли начнется наступление русских армий в Манчжурии. Если (а это сейчас, по-видимому, возможно) наступление русских начнется одновременно с сокрушительной демонстрацией мощных новых бомб, это приведет в чувство даже преисполненных решимости японских милитаристов. «8 августа,— объявил Сталин,— самый ранний срок, когда советские войска на Манчжурском фронте смогут быть приведены в полную боевую готовность».

Как объяснил мне Трумэн, на этом основывалась тщательно продуманная американская стратегия».

Дело в том, что мы совсем не были уверены, что атомные бомбы сами по себе достаточны для быстрого завершения войны. Как отмечал доктор Комптон, «даже в случае атомной бомбардировки и объявления Россией войны было почти невозможно добиться капитуляции японского правительства».

Более того, даже если атомная бомбардировка и привела бы к капитуляции Японии до официального объявления ей Советским Союзом войны, мы не смогли бы задержать вторжения советских войск в Манчжурию. Как сказал Гарриман адмиралу Леги, «Россия вступила бы в войну независимо от наших действий».

Возникает вопрос: если все это так, то почему мы не подождали до 1 ноября в расчете на то, что Япония капитулирует раньше намеченной даты вторжения? Одно объяснение дал на этот вопрос министр Стимсон, отметив, что обычные бомбы за три месяца, с августа по ноябрь, причинили бы больше разрушений, чем одна атомная. Другое объяснение сводится к тому, что в течение этого времени мы рисковали бы жизнью нескольких тысяч американцев.