Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления - Дэвид Уоллес-Уэллс Страница 35

Андреас Малм, считают иначе: мы вылезли из этого болота благодаря одной-единственной инновации, созданной не руками талантливых представителей рода человеческого, а за миллионы лет до того, как первый человек начал копать землю, – самим временем и геологическим весом, которые много тысячелетий назад спрессовали останки ранних углеродных форм жизни (растений и небольших животных) в нефть, словно лимон в соковыжималке. Нефть – это наследие далекого прошлого нашей планеты; запакованная энергия, которую может создать Земля, если ее долгое время не беспокоить. И как только люди обнаружили эти запасы, они кинулись их разграблять – да так быстро, что в прошлом столетии аналитики несколько раз панически предрекали, что нефть «скоро» закончится. В 1968 году историк рабочего движения Эрик Хобсбаум писал: «Когда люди говорят о промышленной революции, они говорят о хлопке» (389). Сегодня хлопок можно заменить на «ископаемое топливо».

Период экономического роста почти идеально совпал со сжиганием этого топлива, хотя классические экономисты утверждают, что факторов было намного больше. Жизнь поколения длится не так долго, а историческая память коротка, и несколько столетий относительно стабильного и растущего благополучия наделили экономический рост аурой постоянства: мы ожидаем, по крайней мере на некоторых континентах, что он должен происходить всегда, и ругаем наше правительство и элиту, когда роста не происходит. Но история планеты очень длинная, как и история человечества, хотя вторая и несравнимо короче. Ошеломительная скорость сегодняшних технических изменений, называемых нами прогрессом, еще может спасти нас от опасностей изменения климата; нетрудно представить, впрочем, что столетия благополучия, приведшие к этому прогрессу несколько народов-колонизаторов, были не нормой, а исключением. У каждой древней империи был свой период бурного расцвета.

Не обязательно верить, что экономический рост – это чудо, созданное сжиганием топлива, чтобы сделать вывод о том, что изменение климата представляет для него угрозу – на самом деле такое предположение формирует опорные точки, вокруг которых за последние десять лет сформировалось целое направление академической литературы. Наиболее впечатляющее исследование «экономики потепления» провели Соломон Сианг, Маршалл Бёрк и Эдвард Мигель. Они не историки ископаемого капитализма, но предлагают свой крайне мрачный анализ происходящего: в относительно теплой стране каждый градус дальнейшего потепления снижает рост в среднем примерно на один процентный пункт (390) (это очень много с учетом того, что повышение роста на малое одноразрядное число в данном случае считается «сильным»). Это блистательная работа в своей сфере. По сравнению с траекторией экономического роста в отсутствие климатических изменений их средний прогноз потери дохода на душу населения составляет 23% к концу текущего столетия (391).

Если пройти дальше по кривой вероятностей, станет еще страшнее. Согласно этому исследованию, изменение климата с вероятностью в 51% снизит глобальное производство более чем на 20% к 2100 году по сравнению с миром без потепления (392), а ВВП в расчете на душу населения с вероятностью в 12% уменьшится на 50% или более, если выбросы не сократятся. Для сравнения, в период Великой депрессии глобальный ВВП упал, по разным оценкам, примерно на 15% – тогда показатели были не очень хорошими. А относительно недавний мировой экономический кризис снизил его на 2% одним ударом; по оценкам Сианга и его коллег, с вероятностью один к восьми к 2100 году текущие изменения станут необратимыми и приведут к 25-кратному падению. В 2018 году группа под руководством Томаса Сторка предположила, что эти оценки могут быть сильно заниженными (393).

Нам трудно осознать масштаб подобных экономических разрушений. Даже в богатых постиндустриальных странах Запада, где экономические показатели вроде уровня безработицы и роста ВВП преподносятся так, как будто в них содержится весь смысл мироздания, подобные цифры воспринимаются с трудом; мы так привыкли к экономической стабильности и устойчивому росту, что весь наш спектр понимания происходящего умещается от сокращений на 15%, которые мы изучаем до сих пор как историю Великой депрессии, до вполовину меньшего роста – около 7%, который мир в последний раз продемонстрировал в период глобального бума 1960-х годов (394). Все это были однократные скачки и падения, длившиеся всего по несколько лет; большую часть времени мы измеряем флуктуации нашей экономики в десятых долях процента – в одном году на 2,9%, в другом на 2,7%. Изменение климата предполагает экономический провал совсем иных масштабов.

Еще большее беспокойство вызывает распределение по странам. На севере есть места, где потепление может повысить эффективность сельского хозяйства и экономики: Канада, Россия, Скандинавия, Гренландия (395). Но в средних широтах, где расположены страны с наибольшей долей экономической активности – США и Китай, – продуктивность упадет почти вдвое. Потепление в странах ближе к экватору скажется сильнее. От Мексики до Бразилии, а также в Африке, Индии и Юго-Восточной Азии потери приблизятся к 100%. Согласно одному исследованию, только на долю Индии придется почти четверть всех экономических страданий, обрушившихся на мир в результате изменений климата (396). В 2018 году эксперты Всемирного банка опубликовали прогноз, согласно которому при текущей динамике углеродных выбросов произойдет резкое ухудшение уровня жизни 800 миллионов человек в Южной Азии (397). Сообщается, что еще 100 миллионов скатятся за черту бедности из-за изменений климата уже в ближайшее десятилетие. Наверное, правильнее было бы сказать «скатятся обратно за черту бедности» (398): многие из наиболее уязвимых людей – это как раз те, кто совсем недавно выбрались из нищеты благодаря росту развивающихся стран посредством индустриализации и ископаемого топлива.

И для снижения или торможения этих эффектов у нас нет никакого продуманного Нового курса[67] или Плана Маршалла[68], которые облегчили бы нашу судьбу. Двукратное снижение экономических ресурсов будет перманентным, поэтому мы станем воспринимать его не как лишения, а как жестокую норму, в сравнении с которой крохотные шаги роста на доли процентов покажутся новым уровнем благополучия. Мы уже привыкли к спадам на нашем хаотичном пути по кривой истории экономического развития и воспринимаем их именно как спады, после которых ожидаем плавного восстановления. Но изменение климата принесет нам нечто совсем другое – не мировой экономический кризис или Великую депрессию, а в экономическом смысле Великое Вымирание.

Как такое может произойти? Частично ответ дан в предыдущих главах: природные катастрофы, наводнения кризис здравоохранения. Все это не просто трагедии, а трагедии очень дорогие, и они начинают накапливаться беспрецедентными темпами. Вот пример с сельским хозяйством: более трех миллионов американцев работают на более чем двух миллионах ферм; если урожайность снизится на 40%, вместе