Коллектив авторов - Интернет и идеологические движения в России. Коллективная монография Страница 36

Подводя общий итог контент-анализу дискурса либерального интернет-сообщества, важно указать на ряд обстоятельств. Прежде всего, групповая идентичность либералов выражена слабо: негативная консолидация (образы «других») проявляется ярче, чем позитивные стратегии самоопределения. Либеральный дискурс негативно направлен, сконцентрирован на критике государственной власти и российского общества. Зачастую выработка собственной идеологии подменяется отрицанием чужих ценностей и политических идеалов, что проявляется в выражении фобий, ненависти, гнева, неприятия и неодобрения. Таким образом, образ желаемого будущего – конструктивный проект (пере)устройства общества и государства – размыт и не подвергается эксплицитному обсуждению. Наши данные свидетельствуют о том, что у либералов в Рунете соотношение объемов негативно и позитивно идеологизированного контента составляет в среднем (за 2012 и 2014 гг.) семь к одному. Это обстоятельство не только мешает российским либералам выстраивать доброжелательные отношения с другими идеологическими сообществами, но и, вместе с тем, отвлекает их от действий (выработки программ, стратегий, обдумывания действий и пр.). Как показала трансформация либерального дискурса от эпохи «Русской зимы» к периоду «Русской весны», подобная позиция ведет к усилению маргинализации либералов как «извне», так и посредством самоизоляции. Либералы сохраняют образ последовательной оппозиции, не склонной к кооперации с прорежимными силами, однако заплаченная за принципиальность цена оказывается слишком высокой: сужение горизонтов собственной активности, подогревание ненависти в стане соперников и падение популярности в глазах потенциальных сторонников.

Таким образом, можно заключить, что «внесистемное» состояние либерального дискурса в пространстве публичной политики с высокой точностью отражается в зеркале Рунета. Интернет-коммуникация либералов обнажает черты российского либерализма, не свойственные его западным аналогам: боязнь и неприятие общества, негативная стратегия самоидентификации, слабость организации и неготовность возвращаться к разработке позитивных образов. Во многом все эти характеристики «лица» российского либерализма есть следствие маргинального положения его дискурса в общественных дебатах. Российские либералы сталкиваются с проблемами донациональных и недемократических обществ, не прошедших через горнило модернизации и не усвоивших основы индивидуалистического мировоззрения и правового сознания. Те же проблемы возникают перед либеральной идеологией и в иных обществах по всему миру, однако российские либералы вынуждены противостоять еще и советскому наследию – в массовом сознании и в собственной реакции на происходящее. И если, по выражению историка А. Кара-Мурзы, дореволюционный опыт российского либерализма показывает, что «в России возможно плодотворное сочетание либерального мировоззрения и глубокого патриотического чувства»[302], то советское происхождение и реалии постсоветской жизни воспитали в современных либералах много цинизма и пассивности, но мало патриотизма и уважения к российскому народу.

Изучение тенденций в изменении дискурса видных либеральных политиков и идеологов, к которому мы сейчас обратимся, подтверждает эти выводы. Однако этот дополнительный анализ позволяет открыть новые грани дискурса отечественного либерализма начала XXI столетия.

Несмотря на то что в теории неизменными спутниками либерализма в понимании истории являются эволюционизм и прогрессизм, а в этнополитической, национальной теме – конструктивизм, многим российским либералам свойственны представления о существовании «колеи» развития, в которую попало российское обществе на определенном отрезке своей истории (разумеется, представления о том, когда появилась «колея», существенно разнятся – от монгольской Орды до Петра Великого). Из того обстоятельства, что у российского общества не сложилось приверженности либеральным идеалам и длительной демократической традиции, часто делается не вывод о том, что ее нужно культивировать, а вывод, противоположный по смыслу: изменить все общество и массовое сознание не удастся. Российские либералы по-прежнему не осознали задачу, которая

заключается в том, чтобы тенденцию, давно развивавшуюся внутри российской авторитарной традиции, довести до преодоления самой этой традиции, а не в том, чтобы в очередной раз пытаться к ней прислониться[303].

Согласно распространенным среди российских либералов идеям, в России якобы сложилась авторитарная политическая культура, «рабское сознание» или ментальность «быдла», не позволяющие даже надеяться на развитие России по демократическому европейскому сценарию (см. также главу 7). В этой логике российский народ, в силу исторического наследия и выработавшихся за века культурных качеств, «плох»: толпа бесправных «рабов», не способных отказаться от своей исторической памяти и поддержать либеральный курс, противопоставляется проевропейской просвещенной элите. Такого взгляда на российское общество в его исторической ретроспективе придерживаются либеральные по своим взглядам историки Ю. Афанасьев и Ю. Пивоваров: первый рассуждает о массовом мифологическом сознании «холопов»[304], второй является создателем концепции «русской власти» (совместно с А. Фурсовым)[305]. По сути, в идее о культурологической предопределенности развития они соглашаются с кинорежиссером А. Кончаловским, автором показанных на телеканале «Культура» 12 фильмов под общим названием «Культура – это судьба».

При активном участии видных либеральных деятелей происходит мифологизация образа России, развитие которой якобы предопределено по «колее» авторитаризма, сырьевой экономики или «рабского сознания» людей, притом почти что без надежды на успех проекта народного просвещения и реализации либерального сценария. Естественным продолжением подобных настроений становится противопоставление просвещенного (свободно мыслящего) меньшинства и безнравственного большинства[306], или «креативного класса» и народных масс, которые хватаются за «подачки» от властей и не ценят конституционные права и свободы[307].

Попытки интерпретировать современные социально-политические процессы в ином русле не столь успешны среди либералов. Так, российский политолог и либеральный мыслитель М. Афанасьев, возражая тезису, согласно которому «устойчивое “путинское большинство” отражает воспроизводящуюся самодержавно-патриархальную политическую культуру россиян», признает, что его возражения не пользуются в либеральном сообществе ощутимым успехом[308].

Столь воодушевившее российских либералов украинское национально-демократическое движение, как в 2004, так и в 2013–2014 гг. могло бы дать надежду на преодоление подобного взгляда на российское общество. Возможно, это «очарование» либералов успехами украинских протестов против коррумпированного режима и в поддержку евроинтеграции поспособствует выработке их позитивной программы действий. Если «братский народ» с «той же культурой», живущий по соседству и вышедший из советской «шинели», сумел запустить процессы либерализации общества и демократизации политической системы, то и российский народ сможет. Однако эта мысль пока не получила должного осмысления и проработки в стане российских либералов. Пока дальше заявлений, весьма разумных и важных с моральной точки зрения, о том, что есть в России люди, выступающие против дестабилизации и войны в соседней стране[309], у либералов не заходит.

Представления о культурной предопределенности развития российского общества опасны сами по себе, поскольку они лишают либералов и всех сторонников модернизационного пути в России жажды бороться за преобразования, реформы, воплощение своего идеала. Однако опасно впадать и в другую крайность – представление о том, что источник всех зол в российском обществе – «зомбоящик», государственная пропаганда. Вера во всесилие телевидения и отсутствие реальных трудностей на пути формирования нового, либерального сознания населения – заблуждение, свойственное некоторым видным либералам[310]. Такой взгляд на вещи возвращает к проблеме слабой проработанности позитивного идеологического каркаса и программ действия в дискурсе российских либералов. До определенной степени этот подход, равно как и концепция культурной предопределенности авторитаризма и «рабского сознания», «оправдывает» в глазах либералов неготовность рассуждать о конкретных мерах и стратегиях реформирования общества и государства.

В российском либеральном сообществе идея гражданской нации, выкристаллизовавшаяся в западных обществах в XVIII–XIX веках, до сих пор не получила поддержки и не стала предметом серьезных обсуждений. Непонятными для идеологов российского либерализма остались как тезис Э. Геллнера о нации как основе экономической и политической модернизации[311], так и мысль Д. Растоу о том, что национальное единство – единственное предварительное условие для запуска процесса устойчивой демократизации[312]. Гражданско-национальная идея ничего не значит для большинства представителей либеральной «элиты». Мертва она и в либеральном сообществе в Сети. У российских либералов до сих пор господствуют представления о том, что в основу нации ложатся исключительно элементы традиционной культуры численно преобладающего народа (этноса)[313]. А потому либо национализм, без попытки разобраться в его различных формах, отвергается на корню, либо предпринимаются попытки инкорпорировать идеи русского этнического национализма в лоно либеральной повестки дня.