Джонатан Конлин - Из жизни двух городов. Париж и Лондон Страница 4

Во Франции, на родине термина «полиция», это понятие выкристаллизовалось из идеи policer ses moeurs, или «упорядочить нравы». В 1667 года король Людовик XIV основал должность lieutenant générale de police, (дословно «генеральный лейтенант полиции»)[10], создав, таким образом, новый институт, реформировавший устаревшую систему судебной власти. Полиция взяла на себя широкий ряд функций: от поддержания общественного порядка до здравоохранения, заботы о бедняках, прокладки дорог, снабжения города продовольствием и фуражом, торговли и т. д. Британским властям понравилось новое ведомство, хотя перевести слово на английский язык не получалось. Английский аристократ Хорас Уолпол, собиратель живописи и великий остряк, писал так: «Французы обвиняют нас (видимо, справедливо), что в нашем языке не нашлось слова, имеющего то же значение, что и слово «полиция», и что поэтому мы его у них украли».

В работах философа-этика Адама Смита и его последователя шотландца Патрика Колкухауна подробно описывается предполагаемая область деятельности полиции. По мнению философов, полиция должна была заниматься вопросами канализации, мощением дорог и городским освещением, и также контролировать снабжение рынков продуктами и (что ближе к современному термину) расследовать незначительные нарушения общественного правопорядка.

В восемнадцатом веке полиция прочно заняла свое место на парижских улицах; широкая сеть полицейских агентов (шпионов-«мушаров») требовала постоянного пополнения и привлекала в ряды полиции новых добровольцев. Однако в Лондоне термин «полиция» еще не означал одетых в униформу блюстителей порядка, действующих в масштабах города и подчиняющихся приказам единого руководства. В написанном Колкухауном «Трактате о столичной полиции» (1796 г., первая редакция – 1792 г.) речь шла всего лишь о создании речной полиции Темзы, первого полицейского корпуса Великобритании[11].

До «Закона о столичной полиции» (1829 г.), подарившего жизнь лондонскому «бобби», оставалось еще несколько десятилетий, однако Лондону пришлось ждать гораздо дольше. Лишь в 1855 г. парламент принял «За кон о городском управлении», основавший единый орган власти, способный координировать уборку мусора в городских трущобах, прокладку канализации и другие задачи, находившиеся в то время в ведении полиции. Теперь нам понятно, что во времена Мерсье лондонский му ни ципалитет был весьма далек от слаженного механизма, каким является сейчас, и представлял собой сборище комитетов, один из которых отвечал за мощение улиц, другой – за освещение, а третий – за ночное пат ру ли рование. Существовали эти комитеты на деньги местных общин, и работали в них люди, как правило, не имевшие специальных знаний. Тем не менее Мерсье и другие парижские наблюдатели искренне восхищались до стижениями соседей и считали лондонскую систему образцом муниципального управления.

В ville policée огромное значение уделяется чистоте. Чистые тела и чистые улицы приносят нации здоровье и долголетие, но чистота требует «циркуляции». Мерсье был одержим идеей циркуляции: воздуха, воды, сточных вод, тел (как живых, так и мертвых) и средств передвижения. Целые главы «Параллелей» посвящены перечислению парижских зданий, которые необходимо снести, чтобы улучшить «циркуляцию». По мнению Мерсье, требовалось расчистить и расширить мосты, как сверху, снеся все загромождавшие проезд строения, так и снизу, удалив мельничные колеса, которые препятствовали движению судов и тормозили сток воды. Вестминстерский мост в Лондоне (построен в 1750 г.) с его тротуарами и хорошим освещением, сделался, по крайней мере, в глазах Мерсье, образцом пешеходного моста «с хорошей циркуляцией».

В то время было модно сравнивать город с единым организмом, поэтому проблемы с циркуляцией можно было уподобить сердечному приступу. Аналогия эта основывалась на открытии Уильямом Харви циркуляции крови в начале предыдущего столетия, а впервые ее открыто использовал мемуарист Джон Ивлин[12] в своем произведении «Fumifugium, или Неудобства лондонского воздуха и рассеянного смога» (1661 г.).

Концепция идеального города также предполагала наличие прямых проспектов и просторных рыночных площадей, которые появились в планах реконструкции Лондона после Великого Пожара 1666 г., подготовленных Кристофером Реном, Робертом Хуком и самим Ивлином. Хотя из этих утопических планов в жизнь была реально воплощена лишь малая часть, ограничения по высоте домов и широте улиц, появившиеся после пожара, действительно улучшили «циркуляцию». Полезным оказалось также решение перенести центральный рынок с Чипсайда на Хани-лейн и открыть новые рынки в западной части города.

Но кто же стоит за таинственным словом «полиция»? Как говорил Мерсье: «После того, как проблему поняли, описали и вынесли на всеобщее обозрение, кто должен ее решать?» Просвещенный деспот, сосредоточивший в своих руках все нити городской власти, (если, конечно, найдется человек, которому не страшно ее доверить)? А может быть, жители должны сами вносить посильную лепту в общее дело, ожидая, что, подобно «невидимой руке» Адама Смита, разрозненные действия отдельных горожан сольются в некую объединяющую их интеллектуальную силу? Контраст между централизованной муниципальной властью Парижа (существовавшей при всех французских правителях) и «лоскутным одеялом» лондонских комитетов, о которых говорилось выше, дал Мерсье и писателям, интересовавшимся этой темой после него, простор для пространных размышлений и горячих дискуссий.

Мерсье не смог найти достойного решения. Иногда в «Параллелях» он встает в позу послушного субъекта доброго короля Людовика XVI. Если бы король знал о злоупотреблениях коварных чиновников, говорит Мерсье, он сразу бы исправил положение. Эти конформистские сказки о том, что король всегда прав и допускает faux pas (ошибки) только по воле злых министров, в конце восемнадцатого века помогли многим потенциальным английским и французским реформаторам защитить себя от обвинений в подстрекательстве к мятежу. Однако в книге Мерсье Людовик XVI часто предстает и как некая расплывчатая, весьма удаленная от реальной жизни фигура, которая проносится по улицам города в свите придворных, не замечая страданий его жителей. Мерсье писал «Параллели» в то время, когда право монарха на абсолютную власть было впервые оспорено, и не только в Парламенте, (органе, занимавшемся регистрацией королевских указов); его позицию можно назвать «просвещенным абсолютизмом». Писатель страстно желал избавить общество от злоупотреблений королевской власти, но у него не было мыслей о ее свержении. Мерсье приветствовал создание добровольных ассоциаций по обе стороны Ла-Манша, например Королевского медицинского общества (Société de Médecine) в Париже и Общества содействия искусству, производству и коммерции в Лондоне (the Society for the Encouragement of Arts, Manufactures and Commerce), однако его призывы прислушаться к «общественному мнению» не возымели большого действия. Добровольно созданные организации в глазах Мерсье не представляли угрозы королевской власти и существующему порядку вещей, и не выходили за рамки общественного уклада, а, наоборот, при умелом использовании должны были содействовать ее укреплению.

В свете вышесказанного не кажется ли удивительным, что Мерсье так восхищается лондонским укладом и называет Лондон «идеальным городом», ville policée? Ведь неорганизованные жители английской столицы, предоставленные своей судьбе, вынуждены были заботиться о себе сами и действовать по собственному разумению, а не по повелению монарха. По сравнению с пышным антуражем Людовика XVI, жизнь английского суверена протекала гораздо скромнее. Мерсье писал, что Георга III регулярно оскорбляли в рисованных пасквилях, выставлявшихся в витринах лондонских «художественных» магазинов, где продавались репродукции картин, книги и открытки.

По сравнению с кавалькадой, повсюду сопровождавшей Людовика XVI, скромный портшез, окруженный тремя вооруженными ржавыми пиками стражниками, в котором английский король путешествовал по городу, выглядел, по крайней мере, жалко.

Рис. 4. «Толпа рассматривает гравюры, выставленные в витрине магазина». Уильям Хампри (1740-1810)

Даже учитывая тот факт, что Лувр во времена Мерсье не блистал внутренним убранством, его роскошный фасад справедливо считался вершиной архитектурного гения. Особенно это бросалось в глаза в сравнении с убогим пристанищем английского короля – ветхим, пожароопасным Сент-Джеймсским дворцом. А тот факт, что Георг III в 1761 году поменял место жительства, перебравшись в принадлежавший ранее выдающемуся английскому аристократу Букингемский дворец, вместо того, чтобы построить собственный, ясно свидетельствует о стесненности средств английского двора. И все же, вместо того чтобы всласть поиздеваться над этим децентрализованным, разобщенным общественным укладом, Мерсье призывает разрушить до основания парижское жизненное устройство и переделать его под лондонское! Он настоятельно рекомендует следовать его инструкциям «любой ценой» и при необходимости внедрять перемены «силой».