Свобода от известного - Кришнамурти Джидду Страница 4

Если вы скажете, что будете изучать себя постепенно, постоянно добавляя понемногу, то вы будете изучать себя не таким, каков вы есть сейчас, а с помощью накопленных знаний. Учение требует большой восприимчивости; восприимчивости нет, когда есть идея, ибо идея — это прошлое, доминирующее над настоящим. Тогда ум уже не является быстрым, гибким, живым. Большинство из нас нечувствительно даже физически. Мы переедаем, не заботимся о правильной диете, мы много курим и пьем, так что наши тела грубеют, становятся нечувствительными. Способность самого организма быть восприимчивым притупляется. Как может быть ум очень живым, восприимчивым, когда сам организм вялый и сонный? Мы можем быть восприимчивыми в отношении некоторых вещей, затрагивающих нас лично, но обладать полной восприимчивостью в отношении всего, что включается в жизнь, возможно только тогда, когда нет разделения между организмом и психикой. Это — целостное движение.

Чтобы понять что-либо, вы должны жить этим, вы должны это наблюдать, знать все его содержание, природу, структуру, его движение. Пытались ли вы когда-либо сжиться с самим собой? Если попытаетесь, то вы начнете понимать, что ваша структура — не статическая. Вы — это нечто постоянно обновляющееся, живое; для того чтобы жить с живым, ваш ум должен быть живым. Но он не может быть живым, если находится в плену мнений, суждений и оценок. Для того, чтобы наблюдать движение вашего ума и сердца, всего вашего существа, у вас должен быть свободный ум. Не тот, который соглашается или не соглашается, ведет спор по поводу слов, а тот ум, который стремиться понять — и это очень трудно, потому что большинство из нас не умеет видеть и слышать свою собственную жизнь, так же как не умеет видеть красоту реки или слышать шелест ветерка в листве деревьев.

Мы не можем видеть ясно, когда мы осуждаем или оправдываем, или когда наш ум занят непрерывной болтовней. Тогда мы не замечаем то, что есть. Мы воспринимаем лишь создаваемые проекции нас самих. У каждого из нас имеется представление о себе, какими мы себя мыслим, или какими мы должны быть. Но этот образ совершенно не дает нам видеть, каковы мы в действительности. Одна из самых трудных вещей в мире — это смотреть на что-либо просто. От того, что наши умы слишком сложны, мы утратили качество простоты. Я не имею в виду простоту в одежде или пище — дело не в том, чтобы носить одну лишь набедренную повязку, ставить рекорды поста, совершать те или иные нелепые поступки, которые культивируют святые, — но ту простоту, которая дает возможность смотреть на вещи прямо, без страха, которая помогает нам видеть себя такими, каковы мы есть в действительности, — говорить, что мы лжем, когда мы лжем, не пытаясь это прикрыть или убежать от этого. Для того чтобы понять себя, мы нуждаемся также в большой скромности. Если вы начнете с того, что скажете: «Я знаю себя», то вы уже прекратили изучение себя; если вы говорите: «Во мне очень мало такого, что можно было бы изучать, потому что я просто скопление воспоминаний и идей, переживаний и традиций», то и в этом случае вы прекратили процесс изучения себя самого. В тот момент, когда вы говорите, что вы чего-то достигли, вы утрачиваете качества чистоты и скромности; в тот момент, когда вы делаете умозаключение или начинаете исследовать, отталкиваясь от знания, ваше исследование на этом закончилось, потому что вы истолковываете новое в терминах старого. В то же время, если у вас нет опоры под ногами, если нет уверенности, нет достижения, существует свобода видеть, постигать. А когда есть свобода видеть, вы всегда видите новое. Человек самоуверенный — мертвый человек.

Но как мы можем обрести свободу видеть и изучать, если с момента рождения и до момента смерти наш ум формируется определенной культурой, в соответствии с узким шаблоном нашего «я»? На протяжении столетий мы были обусловлены национальностью, кастой, классом, традицией, религией, языком, воспитанием и образованием, литературой, искусством, обычаями, всякого рода условностями, пропагандой, экономическим давлением, пищей, которую едим, климатом, в котором живем, семьей, нашими друзьями, нашими переживаниями — всеми влияниями, которые только можно себе представить, и поэтому наша реакция на каждую проблему является обусловленной. Осознаете ли вы, что вы обусловлены? — вот первое, о чем вы должны спросить себя, а не о том, как освободиться от вашей обусловленности. Вы, быть может, никогда от нее не освободитесь. И если вы говорите: «Я должен от нее освободиться», вы можете попасть в другую ловушку, в другую форму обусловленности. Итак, осознаете ли вы, что вы обусловлены? Знаете ли вы, что, даже когда вы смотрите на дерево и говорите: «Это дуб», или «Это банан», — определение дерева, являющееся знанием ботаники, так обусловило ваш ум, что слово становится между вами и фактическим видением дерева? Чтобы войти в контакт с деревом, вы должны коснуться его, слово не поможет вам в этом.

Как можете вы узнать, что вы обусловлены? Кто вам об этом скажет? Что говорит вам о том, что вы голодны — не теоретически, а фактически, точно так же, как о том, что вы обусловлены? Не скажет ли вам об этом ваша реакция на проблему, на вызов? Вы отвечаете на каждый вызов в соответствии с вашей обусловленностью, а ваша обусловленность, будучи неадекватной, всегда реагирует неадекватно.

Когда вы начинаете осознавать это, не вызывает ли у вас обусловленность расой, религией, культурой такого чувства, будто вы находитесь в тюремном заключении? Возьмите хотя бы одну форму обусловленности — национальную, осознайте ее серьезно, глубоко, посмотрите, доставляет ли она вам удовольствие или возмущает вас, и, если она вас возмущает, не хотите ли вы освободиться, прорваться сквозь всякую обусловленность. Если вы удовлетворены вашей обусловленностью, вы, очевидно, в отношении нее ничего не будете предпринимать, но если, начиная осознавать ее, вы не испытаете удовлетворения — вы ясно поймете, что никогда не действовали вне обусловленности. Никогда! И поэтому вы всегда живете в прошлом, которое мертво.

Установить, насколько вы обусловлены, вы можете лишь когда ваше удовольствие прерывается конфликтом, или когда вы пытаетесь избежать боли. Когда вокруг вас царит полное счастье: ваша жена вас любит, вы любите ее, у вас хороший дом, прекрасные дети и много денег, — вы совершенно не осознаете своей обусловленности. Но когда все это рушится, когда ваша жена глядит на кого-то другого или вы теряете свои деньги, или когда вам угрожает война или какое-то другое горе или тревога — тут уж вы знаете, что вы обусловлены. Когда вы боретесь с разного рода неурядицами или защищаете себя от внешней или внутренней угрозы, вы знаете, что вы обусловлены. И так как многие из нас большую часть времени находятся в состоянии беспокойства, поверхностного или глубокого, само это состояние беспокойства показывает, что мы обусловлены. Пока животное ласкают, его реакция нам приятна, но стоит выказать к нему враждебность и оно сразу ощетинится.

Нас беспокоит жизнь, политика, экономическое положение, ужас, жестокость и скорбь, существующая в мире, как и в нас самих, и вследствие этого мы осознаем, как тесны те рамки обусловленности, которые нас сковывают. Что же нам делать? Примириться с этим беспокойством и жить с ним, как поступает большинство из нас, привыкнуть к нему, как привыкаешь жить с болью в пояснице? Или возносить его?

Все мы склонны примиряться с такими вещами, свыкаться с ними, сваливать их на обстоятельства. «Ах, если бы условия были благоприятны, я был бы другим», говорим мы; «Дайте мне возможность, и я реализую себя», или «Меня подавляет несправедливость всего этого», — говорим мы, всегда возлагая ответственность за наше бедственное положение на других, на окружающую среду или на экономическое положение.

Если человек примиряется со своим бедственным положением, его ум становится тупым. Подобным же образом человек может настолько привыкнуть к окружающей его красоте, что перестанет замечать ее. Человек становится равнодушным, жестким, бессердечным, и его ум все более тупеет. Если мы не привыкаем к своим невзгодам, то пытаемся спастись от них бегством, принимая наркотики, присоединяясь к какой-либо политической группе, кричим, пишем, ходим на футбольный матч или в церковь или находим разного рода другие развлечения.