Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления - Дэвид Уоллес-Уэллс Страница 4

Моя папка пополнялась новыми историями, но даже свежие исследования, взятые из авторитетных научных журналов, лишь в редких случаях появлялись в национальных газетах и теленовостях. Разумеется, о локальных изменениях климата сообщали, иногда даже с нотками тревоги. Но обсуждение возможных последствий было обманчиво скудным и ограничивалось в основном только вопросом подъема уровня моря. Еще большую тревогу вызывал оптимистичный характер новостей с учетом реального положения вещей. Еще в 1997 году при подписании Киотского протокола глобальное потепление на 2 °C считалось порогом катастрофы: затопленные города, затяжные засухи и периоды жары, постоянные ураганы и сезоны дождей, которые мы привыкли называть «природными катаклизмами», скоро станут просто «плохой погодой». Недавно министр иностранных дел Маршалловых островов предложил иное название такому уровню потепления: «геноцид» (27).

У нас почти нет шансов избежать вышеописанного сценария. Киотский протокол, по сути, ни на что не повлиял: за двадцать лет после его подписания, несмотря на все попытки защитить климат и внедрить «зеленую энергию», мы произвели больше выбросов, чем за предыдущие двадцать лет. В 2016 году в Париже установили порог в два градуса потепления как глобальную цель, и если почитать наши газеты, то этот уровень рассматривался как худший сценарий из возможных. Всего через несколько лет, когда ни одно промышленно развитое государство даже близко не подошло к соблюдению Парижского соглашения, эти два градуса стали рассматриваться как оптимистичный сценарий, за которыми прячется целая пропасть жутких последствий, тем не менее деликатно скрываемых от общественного внимания.

Для тех, кто рассказывает истории о климате, обсуждение этих устрашающих последствий – и того факта, что мы упустили шанс оказаться на лучшей половине графика, – каким-то образом стало «неудобным». Причин для этого замалчивания слишком много, чтобы их перечислять, и они настолько расплывчатые, что было бы правильнее назвать их импульсами. Мы не обсуждаем потепление выше 2 °C, вероятно, из чувства приличия; или страха; или из-за боязни нагнетания страха; или веры в технологии, то есть веры в рынок; или из уважения к партийным принципам или партийным приоритетам; или из-за скептицизма в отношении левых экоактивистов, который я всегда испытывал; или отсутствия интереса к далеким экосистемам, которое я тоже всегда испытывал. Нас смущает наука, многочисленные технические термины, или трудные для восприятия числа, или предчувствие того, что других людей смутит наука, технические термины или большие числа.

Мы страдаем от медлительности, с которой воспринимаем скорость перемен, или от веры в теории заговора, согласно которым ответственность за все лежит на мировой элите и ее институтах, или от покорности перед этой элитой и ее институтами, что бы мы о них ни думали на самом деле. Возможно, мы не находим в себе силы поверить в мрачные прогнозы, поскольку о потеплении стало известно совсем недавно, и нам кажется, что ситуация не может сильно ухудшиться, раз уж всем открылась неудобная правда; или потому, что мы очень любим ездить на машинах, есть говядину и вести привычный нам образ жизни, о правильности которого не хочется задумываться; или же потому, что мы воспринимаем себя как продвинутое «постиндустриальное» общество и не хотим верить, что до сих пор во всем зависим от ископаемого топлива. А может быть, причина кроется в нашем маниакально нездоровом умении сглаживать плохие новости, доводя их до уровня «нормальных», или в том, что, когда мы смотрим за окно, нам кажется, что «вообще-то все в порядке». Потому что нам надоело читать или писать об одном и том же, поскольку вопрос климата столь глобален, что подразумевает популистские политические меры, потому что мы еще не осознали, насколько всеобъемлюще он испортит нашу жизнь, и потому что мы, эгоисты, не переживаем о том, что уничтожаем далекие части планеты, заселенные незнакомыми людьми, или потому что планету в таком состоянии примут от нас еще не родившиеся поколения, которые нас проклянут. Мы слишком яро уверовали в телеологический[14] ход истории и прогресс цивилизации и не рассматриваем варианта, что история начнет предъявлять нам климатические счета. И даже когда мы были абсолютно честны сами с собой, мы уже воспринимали мир как арену беспроигрышной борьбы за ресурсы и верили, что при любом раскладе мы так или иначе останемся победителями – с поправкой на благополучное место рождения и преимущества высших каст. Возможно, мы слишком переживали за свою работу, чтобы беспокоиться о будущем той отрасли, в которой мы заняты; или, возможно, мы слишком боимся роботов или слишком увлеченно смотрим в свои телефоны; или же, хотя мы привыкли к апокалиптическим мотивам в нашей культуре и запугиваниям политиков, в целом через СМИ нас приучили к позитивному отношению к глобальным вопросам; или, на самом деле, как знать – существует так много оттенков климатического калейдоскопа, трансформирующих наши взгляды на экологическую катастрофу в необъяснимую покорность, что мы не можем воспринять всю картину искажения климата целиком. Но в реальности мы просто не хотим или не можем признать научные доказательства.

Это не научная книга о потеплении; это книга о том, как потепление скажется на нашей жизни на планете. Но что говорит об этом наука? Это довольно сложный предмет, поскольку он состоит из двух уровней неопределенности: того, как поведут себя люди, в основном по поводу эмиссии парниковых газов, и того, как отреагирует на это климат – как через непосредственное потепление, так и за счет более сложных, а иногда противоречивых явлений. Но даже при такой неопределенности картина вырисовывается очень четкая, я бы даже сказал, пугающе понятная. Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК) при Организации Объединенных Наций предложила эталон оценки состояния планеты и вероятной динамики изменения климата; эталон достаточно консервативный, учитывающий только новые исследования, признанные бесспорными. Новый отчет ожидается в 2022 году, но в самом последнем говорилось, что, если мы прямо сейчас озаботимся вопросом выбросов и выполним все положения Парижского соглашения, которые в реальности так и не были нигде имплементированы, мы, скорее всего, получим потепление на 3,2 °C (28) – примерно втрое выше прироста, произошедшего с начала промышленной революции. Это сделает невообразимый коллапс ледяного покрова планеты не просто вероятной перспективой, но неизбежной реальностью (29). В результате будут затоплены не только Майами и Дакка, но также Шанхай, и Гонконг, и еще сотни городов по всему миру (30). Считается, что точкой невозврата является потепление около 2 °C; согласно ряду недавних исследований, даже резкое снижение выбросов углекислого газа может привести к потеплению на эту величину к концу столетия (31).