Надежда Ионина - 100 великих узников Страница 42

Когда вопрос о движении Земли стал предметом богословских дискуссий, Г. Галилей не мог больше молчать. Так появилось его «Письмо к Кастелли» – монаху-бенедиктинцу. Начиналось оно с утверждения, что, конечно, Священное Писание не может ошибаться, но это не исключает возможности его ошибочного толкования. И ученый предлагает остроумное истолкование библейского сюжета о том, как Иисус Навин остановил солнце, чтобы продлить день. Г. Галилей показал также, что эту легенду при соответствующей интерпретации можно рассматривать как подтверждение идеи о движении Земли. Но взгляды ученого мало интересовали его противников: как он вообще осмелился толковать Священное Писание вопреки постановлениям церковных соборов, явно отдавая предпочтение науке…

После этого на Г. Галилея посыпались доносы в инквизицию, и началась травля ученого. Зачинщиком ее стал представитель схоластики Л. делла Коломба, публично выступивший против ученого. Но главным преследователем Г. Галилея стал доминиканский монах Ф. Каччини, который в марте 1615 года прибыл в Рим и выступил с проповедью «Мужи галилейские, что стоите, смотря на небо».

В 1623 году на папский престол под именем Урбана VIII был избран кардинал М. Барберини, который восторгался Г. Галилеем и «даже воздавал ему хвалу в стихах». Но, став папой, он принес свое дружеское расположение к ученому в жертву интересам текущей политики, ибо прекрасно понимал, что учение Н. Коперника разрушает средневековую картину мира, и при всем своем уважении к Г. Галилею отказался сделать хоть малейшее послабление в пользу запрещенного гелиоцентризма. И тогда ученый приступает к работе над сочинением, которое назвал впоследствии «Диалог о двух главнейших системах мира – Птолемеевой и Коперниковой». Если бы труд его был напечатан, то защищаемая церковью теория Птолемея была бы окончательно разрушена его книгой. Но как провести такое сочинение через цензуру? В известной степени замаскировать собственные взгляды ему позволило изложение точек зрения – противников и сторонников учения Н. Коперника. Пусть церковь запрещает движение Земли! Пусть инквизиторы грозят страшными карами! Он, Галилео Галилей, выполнит свой долг перед человечеством; он добьется признания гелиоцентризма, он представит неопровержимые доказательства его истинности… В январе 1632 года книга была издана и вокруг нее сразу же поднялся невообразимый шум: она была объявлена «более ужасной и для церкви более пагубной, чем писания Лютера и Кальвина». И вскоре папе Урбану VIII доложили: «Галилея мы можем только ненавидеть, как ненавидят змею, которая собирается нас ужалить. Учение Коперника, распространяемое им, заключает в себе смертельную опасность для церкви, и мы должны принять все меры, чтобы не допустить его распространения и не позволить приводить доказательства, подтверждающие его учение».

В 1633 году инквизиция потребовала от Г. Галилея, которому было тогда 70 лет, явиться на допрос в Рим. Даже флорентийский инквизитор, вовсе не склонный к чувствительности, написал в папскую курию, что ученый стар, тяжело болен и поездка в Рим, где тогда свирепствовала чума, ему не под силу. Он просил провести расследование во Флоренции, но папа потребовал присутствия Г. Галилея в Риме, и ни старость, ни болезни не спасли ученого от суда инквизиции.

В Риме ученый жил сначала во дворце тосканского посольства, а потом его перевели во дворец римской инквизиции, но поместили не в тюремную камеру, а на квартире прокурора инквизиции К. Синчеро. Ученому предоставили три комнаты и приставили к нему слугу. В здании суда Г. Галилей провел несколько недель, и вот наступил день, когда собрались его судьи. Тускло горевшие свечи освещали мрачный сводчатый зал. За длинным столом, на котором лежали Евангелие, крест и череп с костями, восседали инквизиторы в черных одеяниях с балахонами, закрывавшими им лица. Были здесь и кардиналы в красных мантиях.

Папа Урбан VIII повелел вести допросы Г. Галилея под угрозой пытки; даже сохранился документ, в котором это повеление верховного понтифика было записано. Некоторые исследователи полагают, что в день последнего допроса Г. Галилея привели в камеру пыток. И дальше об этом мрачном дне рассказывается так: «Инквизитор сделал знак головой в сторону, где стоял палач. Тот подошел к Галилею, связал ему руки и вывел в соседнюю комнату, где находились орудия пыток. Через полчаса ученого привели обратно и снова поставили перед судьями. Его трудно было узнать. Ноги едва шли, лицо искривилось от перенесенной муки, он был еле жив…

Галилео Галилей знал, что угроза будет приведена в исполнение. Судьбы Д. Бруно и многих других, кто побывал в руках инквизиции, были ему хорошо известны. Вот так и было вырвано у него отречение!»

Знаменитая фраза «А все-таки она вертится!» не была произнесена вслух. Одни исследователи трактуют отречение Г. Галилея как тяжкое грехопадение ученого, другие – как мудрый тактический шаг, как цену, заплаченную за то, чтобы иметь возможность продолжить свои исследования.

Г. Галилея не сожгли, как Д. Бруно. После суда ему разрешили отправиться на жительство в город Сиену – под надзор его друга А. Пикколомини (архиепископа Сиены). Тот принял ученого очень радушно, поселил в своем дворце и предоставил ему все удобства спокойной провинциальной жизни. В декабре 1633 года Г. Галилей перебрался в Арчетри – на собственную виллу «Драгоценность», но до конца дней своих он оставался узником инквизиции. Связи ученого с внешним миром контролировались, на все – переписку, встречи с друзьями, научную работу, публикации – требовалось разрешение. Даже его сына Винченцо обязали шпионить за отцом. Друзьям в Париж ученый писал, что испытывает большой упадок сил… Когда умирала его дочь, монахиня одного из монастырей, он просил разрешения переехать во Флоренцию, но из Рима ответили угрозой: если он и дальше будет просить об этом, его посадят в настоящую тюрьму.

Незадолго до смерти ученого подвергли еще одному унижению. По просьбе голландских ученых он бескорыстно познакомил их со своим методом определения географических координат. Для страны, чье благополучие во многом основывалось на мореплавании, это было очень важно, и вскоре Генеральные штаты Голландии в знак своей признательности наградили Г. Галилея золотой цепью. Соглядатаи немедленно донесли об этом флорентийскому инквизитору, тот отправил донос в Рим, и в судьбу Г. Галилея вновь вмешался римский папа Урбан VIII. Он предписал герцогу Тосканы, чтобы тот запретил ученому принимать этот дар, а также прекратить все дальнейшие сношения с Голландией. И ученому пришлось повиноваться… В уединении он прожил еще 8 лет, не прекращал своей работы и за это время создал для науки столько, сколько другим не удается и за всю жизнь.

За четыре года до смерти Галилей потерял правый глаз, а вскоре ему стала грозить полная потеря зрения. Ученый просит разрешения переехать в родной город, и папе сообщают, что Г. Галилей уже не может распространять свое вредное учение: «Он до такой степени изможден, что походит более на труп, чем на живого человека».

Ватикан не оставил его и после смерти. Г. Галилей хотел, чтобы его похоронили в фамильном склепе церкви Святого Креста во Флоренции. Но после смерти ученого во Флоренцию было отправлено послание, в котором тосканскому герцогу рекомендовалось не хоронить Г. Галилея с почестями: «Нехорошо строить мавзолей для трупа того, кто был наказан трибуналом святой инквизиции и умер, отбывая это наказание». На случай, если флорентийцы все же захотят воздвигнуть ученому памятник, в предписании говорилось: «В эпитафии или надписи, которая будет на памятнике, не должно быть таких выражений, которые бы могли затронуть репутацию этого трибунала. И такое же предупреждение надо будет сделать тому, кто будет читать надгробную речь».

Шах-Джахан

На берегу реки Джамны, в двух километрах от города Агра, который в 1526–1707 годах наряду с Дели был столицей империи Великих Моголов, стоит Тадж-Махал – великолепный мавзолей, сооруженный в память о нежной любви Шах-Джахана к своей жене Мумтаз Махал. В девичестве ее звали Арджуманад Бану Бегам, и была она племянницей влиятельного царедворца при дворе индийского правителя. В 1612 году в 19-летнем возрасте ее выдали замуж за принца Кхуррама, ставшего впоследствии падишахом Шах-Джаханом. Во время свадебной церемонии отец жениха, грозный повелитель Джангир, нарек невестку Мумтаз Махал – «Украшение дворца». Молодые супруги нежно любили друг друга. Французский врач и путешественник Ф. Бернье, проживший в Индии 12 лет, в своих записках отмечал, что Шах-Джахан был настолько влюблен в свою жену, что не обращал внимания на других женщин. А ведь у него, как у всякого восточного владыки, был гарем, – и большой!

В 1629 году Шах-Джахан вышел с войском из Агры и направился на юг страны, чтобы покарать мятежного наместника провинции Декан. Восстание было подавлено, наместник смещен, но в Агру Шах-Джахан вернулся один: Мумтаз Махал, никогда не разлучавшаяся с мужем, во время этого похода умерла у него на руках, родив ему четырнадцатого ребенка. Горе повелителя было так велико, что он даже хотел покончить с собой…