Юрий Алексеев - Пути в незнаемое. Сборник двадцатый Страница 43

Такое находчивое остроумие — пример стремительности срабатывания в человеке особых механизмов, призванных охранять и защищать его психику. Поддерживать в нем решимость продолжать начатое, сохранять душевное равновесие, несмотря ни на что, спокойно жить, невзирая на гнетущие обстоятельства, стабильно и прочно ощущать необходимое самоуважение.

Эти механизмы включаются в действие столь же мгновенно, незаметно и автоматически, как нервы, мышцы, весь аппарат равновесия и внимания — при срыве ровной ходьбы, при любом неестественном изменении положения тела, при уколе, ударе, неожиданном препятствии, боли.

Душевное равновесие столь же необходимо человеку, как телесное, и психологические защиты — аварийная служба такого равновесия. На ухабах, скользких местах, неизбежных поворотах, подъемах и спусках, при падении и ушибах, в теснине и на стремнине, болоте и песке, в любых обвалах и лабиринтах жизни физической легко наблюдать, как изворотлив, гибок, находчив, ухватлив, живуч и надежен человек. Все то же самое относится к жизни душевной, к области психики. Но, конечно, своеобразны и работающие здесь механизмы.

Наблюдения над тысячами больных и здоровых людей стоят за тем перечнем психологических защит, что будут приведены чуть далее, но интересно здесь и другое: та же эстафета передачи сведений от психологов к физиологам, что отчетливо просматривается во всех исследованиях мозга. Психология описывает феномен, физиология пытается вскрыть его устройство, выяснить нейронные пути, связи и отношения нервных структур, организующих в мозгу это явление. Путь этот только начат сейчас, но то и дело уже встречаются в статьях нейрофизиологов слова, знаменательно одинаковые: «Возможно, именно таким способом (по такому принципу, путем таких связей) осуществляется явление психологической защиты, именуемое…» — дальше следует название, данное некогда психологами.

Доводы оптимизма и убежденности, порою весьма изощренные, вдруг мгновенно, без волевых усилий, будто сам по себе выдвигает разум, и человек лишь с радостью осознает их. Куда-то спадает со временем невыносимая душевная тяжесть от всяческих дорогих утрат, от непреодоленных трудностей и перенесенных катастроф, от потерь и неудач — и самая память об этом стирается, тускнеет, перестает саднить, отравлять, подтачивать. Это благодаря механизмам психологической защиты во множестве ситуаций у человека не опускаются руки, теплится уверенность или надежда, сохраняются выдержка и жизнеспособность. Это часто их влияние сказывается там, где человек совершает выбор, где разум порождает доводы и вырабатывается определенное и последовательное отношение к людям и миру. Это наш внутренний орден иезуитов, неустанно и скрытно сражающийся, как за единство и непогрешимость церкви, за чистоту и незыблемость образа «я» в каждом из нас, за монолитную и горделивую стойкость высокого ощущения Себя, своих прожитых лет и совершенных дел, против разъедающих и ослабляющих нападок совести на память и тревоги — на покой.

Даже безразличие, апатия, нежелание знать больше, чем доводится до сведения, активное неведение как цельная программа восприятия мира могут носить и часто носят защитный характер. Осведомленность накладывает обязательства, знание — всегда ответственность, надо как-то поступать, если знаешь, к этому станут побуждать и совесть, и разум, и возникнет мучительный разлад, тревога, неопределенность, тоска. Так вдруг будто глупеет и как бы слепнет обманываемый муж, спасая себя от страшной травмы (не оттого ли бытует наблюдение, что муж или жена узнают все последними). Подсознание подобно обывателю, щелкающему запором окна, когда на ночной улице раздается крик, и за квартал еще, услышав тот же крик, сворачивает в переулок предусмотрительный прохожий: новое знание чревато опасностью, смутой и волнением и наверняка наложит тягостные, а возможно, и неисполнимые обязательства. Так закрывается газетой молодой толстяк — наглухо и вкусно, не замечая, что в вагон входит старуха: он бы непременно уступил ей место, он воспитан, но он просто не увидит ее.

Или другой пример. От слов «бегство», «спасение» происходит термин «эскапизм» — явление, в котором западные исследователи обвиняют современную массовую культуру. Она развлекает, вовлекает и утоляет жажду зрелища и эмоций, но она же уводит, спасает, помогает уйти и сбежать от насущных проблем сложного мира и сложного часа человечества. Выборное, исключительное, вполне искреннее пристрастие потребителя к именно и только такой массовой информации — тоже работа его заботливых психологических защит.

На интересное явление (которое, подумав, можно было предсказать) натолкнулись в конце шестидесятых годов американские психологи. Была предпринята серия радиопередач, специально задуманных, чтобы снизить национальный антагонизм, сгладить и разрядить его напряженность. Шла серия передач о вкладе всех населяющих Америку наций в науку, искусство, защиту и вообще процветание и независимость страны. Каждая передача посвящалась заслугам одной из наций.

И обнаружилось, что — увы! — каждую очередную передачу слушали представители только лишь той национальности, заслугам которой посвящалась передача. Печальный до смешного и очень показательный факт. Все наши знания и представления о мире, говорят психологи, образуют некие блоки, стремящиеся к непротиворечивости, к стройному сосуществованию. Информация, вносящая диссонанс, чревата беспокойством и поисками, часто мучительными, путей согласования и гармонии. Оттого-то куда проще избегать сведений, работающих на диссонанс.

Отсюда искреннее, ненарочитое стремление к неведению, предусмотрительные, донельзя выборочные глухота и слепота, глубокое и органическое безразличие, избирательная забывчивость, странные — во имя спасительного извращения — толкования разных сведений. А в истоках — бессознательное бегство от возможной опасности, от мук бессилия, безысходных терзаний, болезненного краха душевного покоя, от необходимости перетряхивать улежавшийся багаж, а главное — как-то поступать в соответствии с новой осведомленностью, чтобы снять душевный конфликт.

Не правда ли, кажется странным и неправдоподобным, что живые и зоркие человеческие глаза могут что-либо не замечать, чуткие уши — не воспринимать, не слышать? Притом не замечать и не слышать выборочно, именно то, что может принести с собой ощущение тревоги, вины, всяческого душевного неуюта. В самом словосочетании — «выборочно не видеть и не слышать» — уже есть непременность видения и слышания, ибо негодная к восприятию информация должна быть сначала выбрана из потока прочей, то есть как раз замечена и услышана, а лишь после этого отвергнута, не допущена к осознанному восприятию. Как это возможно и возможно ли вообще?

Вполне на это способен оказался наш гибкий мозг. Безупречно и полностью воспринимая окружающий мир, мозг мгновенно отбирает информацию, которую не допускает к осознанию, на которую по тем или иным причинам наложены им самим запреты. Очень красиво показал это в точном опыте московский психофизиолог Фейгенберг.

Запрет на видение был наложен под гипнозом. Испытуемому внушили, что он некоторое время не будет видеть правым глазом. И вот он уже сидит в кресле, читая предложенное ему на экране слово («матрос» — написано там), закрывая попеременно то левый, то правый глаз. Табу работает безотказно: левым глазом он прочитывает слово, правым его не видит. «А теперь, — предлагает ему экспериментатор, — прочтите слово на экране, надев эти очки, типа солнечных. Нет-нет, ни один глаз не надо закрывать, читайте!» Испытуемый читает: матрос.

А теперь посмотрим внимательней на очки. Стекло, приходящееся на левый глаз, поляризовано. И такое же поляризованное стекло покрывает на экране две буквы в слове «матрос». Только поляризация на нем перпендикулярна, так что испытуемый просто не может, сам того не зная, увидеть слог «ма» левым глазом. Он прочитал бы «трос», видя одним левым глазом, но он прекрасно видит обоими, не зная и не подозревая, что правый глаз неосознанно для него дополнил на самом деле восприятие левого.

Может быть, просто прошло время гипнотического внушения? Испытуемый снимает очки и поочередно закрывает глаза. Нет, он не видит правым. Табу продолжает действовать.

Так проливается благодаря экспериментам первый свет на нашу выборочную слепоту и глухоту. Все, все исправно воспринимает наш мозг, только не все предоставляет осознать нашему «я», дабы не смутить его покой и самоуважительное равновесие. А перечень запретов и табу составляется нашим житейским опытом.

Составляется благодаря удивительному свойству, на котором последние голы сосредоточено пристальное внимание психологов. Речь опять идет о механизме вероятностного прогнозирования (мы говорили о нем в предыдущих главах). Ибо понятие гомеостаза — равновесия — оказалось на сегодня недостаточным для объяснения жизнеспособности живых существ. В той непрерывной борьбе, что миллионы лет ведут живые существа с окружающей средой, только следования за ее изменениями оказалось бы мало для сохранения жизни. Предвосхищение будущего, активность, непрерывный прогноз наиболее вероятной картины мира — через секунду, минуту, час — вот чем заняла, по всей видимости, большая (если не бо́льшая) часть той вычислительной машины из нейронов, что работает в каждом из нас.