Борис Стрельников - Путешествие будет опасным Страница 5

Да ну вас совсем! Какого черта вы душу травите? Не хочу я об этом больше говорить. И без того тошно…

Вы суеверный человек? Я вот очень суеверным в последние годы стал. Давайте постучим по деревяшке три раза…

— Что касается меня, то в случае потери работы я, наверное, не буду получать пособия по социальному страхованию. Дело в том, что я работаю в маленькой компании, где нет ни профсоюза, ни социального страхования. Кроме того, работаю я всего лишь год с небольшим. И вообще весь мой рабочий стаж — год с небольшим.

(Ему 23 года. Он — преподаватель истории, но работу по профессии найти не мог и устроился рабочим на книжный склад. Его зовут Дэвид Андерсон).

— Я очень дорожу той работой, которую удалось найти. Чтобы быть на хорошем счету у хозяина, прихожу на склад за 15–20 минут до начала работы и не спешу уйти домой после работы. Разумеется, все стараюсь делать так, чтобы не получить ни одного замечания. Потеря работы была бы для меня катастрофой. Не знаю, поймете ли вы…

У меня есть два горячо любимых и дорогих человека. Мать и невеста. Мать уже старенькая и слабая. Она отдала мне всю свою жизнь. Я у нее — единственный. Она меня вырастила без отца. Когда я стал работать, я прежде всего сделал вот что: сменил квартиру, чтобы маме было легче и удобнее жить. На оплату двух комнат уходит третья часть моей зарплаты, хотя это и не бог весь какая квартира.

Что вам сказать про мою девушку? Ну, разумеется, это самая красивая, самая нежная, самая добрая девушка в мире. Мы хотим пожениться. И очень хотим ребенка. Она — студентка. Значит, из нас троих зарабатываю пока что один я. И уже сейчас я коплю деньги на будущее, отказываю себе и матери во всем, беспощадно экономлю. Не хожу в кино. Даже курить бросил. Вы не улыбайтесь, пожалуйста. Вы знаете, к примеру, сколько нужно будет уплатить врачам за роды? Около двух тысяч долларов, если в хорошей больнице. А в плохой я не хочу: очень люблю мою будущую жену и будущего ребенка. Не знаю, поймете ли вы меня…

Так вот подумайте сами: смогу ли я платить за квартиру, если я потеряю работу? Смогу ли я жениться, если я потеряю работу? Смогу ли я иметь ребенка?

Безработица убивает в человеке его душу. Человек еще жив, а внутри он уже мертв. Я знаю таких людей. На них страшно смотреть. С ними страшно общаться. Это как общение с живыми мертвецами.

Потерять работу — это как стать прокаженным. Все тебя сторонятся. Потеря работы — это потеря места в нашем очень потребительском, очень жестоком и равнодушном обществе. Я знаю молодого инженера, который стал безработным: через два года он потерял любимую женщину, потерял друзей, потерял веру в самого себя.

Вот что страшнее всего: потерять веру в самого себя, потерять веру в жизнь, когда она, по сути дела, только начинается, стать живым мертвецом в 23 года.

— Я вам вот что скажу, мистер: кто-кто, а я-то знаю, что значит остаться без работы. О да, сэр, можете мне поверить! Я это знаю из собственного опыта и могу вам кое-что рассказать.

(Ее зовут Джуди Хаббард. Ей 37 лет. Она негритянка. Работает уборщицей в отеле).

— Так вот, мистер, слушайте, если хотите. Я ожидала пятого ребенка, когда муж потерял работу. Помню даже, как все это было, хотя с того вечера прошло уже десять лет. Пришел мой Джон домой, сел на стул, смотрит на меня, что-то хочет сказать, а не может — губы трясутся…

Он был сборщиком хлопка, мой Джон. Один из тех, кто летом кочует вслед за солнцем. С детства, с двенадцати лет он собирал хлопок и другой профессии не имел. Сельскохозяйственный сезонный рабочий, вот кто он был с двенадцати лет. Таким, как он, даже пособий по безработице не дают.

Через месяц мы уже недоедали. Жили тем, что получали в церкви из благотворительного фонда. Занавешивали окна, чтобы маленькие думали, что еще ночь и не просили есть…

Скоро совсем плохо стало. И тогда мой Джон сделал то, что делают многие негритянские мужчины, у которых нет больше сил смотреть, как голодают их дети. Он ушел из дому. Бросил нас. Скрылся. Да, сэр, бросил, хотя очень любил нас. И вот только тогда, лишившись главы семьи, я получила по закону право на пособие. Вот только такой ценой, ценой отказа от мужа, получила я право на помощь.

Знаю, что потом Джон уехал искать работу на север. Где-то в штате Иллинойс заболел и у мер…

Давно это было, мистер… Подросли мои старшие, ушли из дома. Улица — теперь их дом. Недоучились, не определились в жизни. Не на кого им было опереться, не было рядом отцовского плеча…

Честно вам скажу, порой не хочется жить, но ведь младшие со мной. Может быть, их выведу в люди. Если не потеряю работы…

Дорогой аппендицит

Боли начались под утро. У Роберта Флинта сомнения не было: это аппендицит. Еще год назад врач после обследований и анализов посоветовал: «Не тяните, молодой человек, не обманывайте сами себя, все равно скоро придется лечь на операционный стол». Роберт тогда не решился. Подумал: авось пронесет! Да и денег лишних не было. Какие у студента деньги? Тогда к врачу его только боль и загнала. Сильная была боль в боку, и он испугался.

За привилегию узнать, что у него «созрел» аппендицит, Роберт тогда отдал врачу 75 долларов. Для студента это огромные деньги. Роберт привык ценить каждый цент, еще когда работал шофером грузовика.

Он и сейчас в каникулы подрабатывает то тут, то там. Летом легче сезонную работу найти: больше туристов, больше требуется рабочих рук в кафе, в кемпингах, в отелях, в такси-парках, на заправочных станциях. Летом Роберт восполняет свой счет в банке — сбережения, накопленные за время работы шофером грузовика. Иначе нельзя. За учебу надо платить, за койку в общежитии надо платить, надо питаться и одеваться. А папы богатенького у Роберта нет. У него вообще никакого отца нет, ни богатого, ни бедного.

И вот, пожалуйста, снова боль в боку. Да такая, что хоть кричи. Кое-как до рассвета Роберт дотерпел, а стало светать, разбудил Глена — дружка по общежитию. Глен его и отвез в больницу.

В приемной — полумрак. Роберт, скорчившись на диванчике, слышал, как Глен отвечал на вопросы дежурного в халате. Имя?.. Адрес?.. Религия?.. Название банка?..

Глен подскочил к Роберту:

— Давай чековую книжку…

А у Роберта уже сознание мутится. Глен пошарил у Роберта по карманам, отыскал книжку, и опять к дежурному. Снова Роберт слышит, как они там разговаривают: «Название банка… Номер счета… Залог четыреста долларов…»

— Подпиши чек, — толкает Глен Роберта — Четыреста долларов залога…

Только после того, как получили чек, приняли Роберта в больницу. Сперва — анализы, подготовка. А через три часа сделали операцию, удалили ему аппендикс. Дело-то нехитрое.

Держали его в больнице пять дней. Вливали в вену физиологический раствор. Брали кровь на исследование. Потом сняли швы и пожелали всего доброго.

Но нет, не выписали, а пригласили к кассиру. Тот протянул Роберту уже приготовленный счет. Роберт взглянул и закачался. Вот как этот счет выглядел:

Хирургу — 300 долларов.

Ассистенту хирурга — 150 долларов.

Рентген — 22 доллара.

Анализы — 11 долларов 75 центов.

Физиологический раствор — 20 долларов.

Обезболивание — 58 долларов.

За койку и питание — 545 долларов.

За телевизор в палате — 15 долларов.

Итого: 1121 доллар 75 центов.

Это почти столько, сколько было в банке на счету у Роберта. Аппендицит съел почти все. Чем теперь платить за учебу, за койку в общежитии? Тут действительно закачаешься…

Кассир молча смотрел на бледного, растерянного Роберта. Кассир все понимал, и ему было жалко парня.

— Может быть, у вас есть медицинская страховка? — спросил кассир. — Она бы покрыла часть расходов.

— Разве у таких, как я, бывает страховка? — махнул рукой Роберт.

Все это я знаю, потому что лежал с Робертом в одной палате: у меня тоже удалили аппендицит. Мне он стоил 1112 долларов. Но я — гражданин Советского Союза, и по Конституции имею право на бесплатную медицинскую помощь. Даже за рубежами моего государства. Оно и заплатило за меня хозяевам вашингтонской больницы.

Было это в 1972 году. С тех пор, по официальным данным, стоимость медицинского обслуживания в США возросла чуть ли не в полтора раза.

В специальном послании президента конгрессу в марте 1974 года говорилось:

«Повсюду в стране средняя суточная плата за пребывание в больнице превышает сейчас 110 долларов.

Роды и послеродовой уход в среднем обходятся в тысячу долларов.

Стоимость лечения больного раком на последней стадии болезни превышает 20 тысяч долларов».

В августе 1975 года американские газеты сообщили, что стоимость одного дня пребывания в больнице уже достигла 131 доллара. В эту сумму не включена плата за лечение. Это только за койку и питание. С тех пор цены подскочили еще выше. По официальным данным, с начала 50-х годов стоимость медицинского обслуживания в США увеличилась более чем в десять раз.