Валентин Рич - Приключения словес: Лингвистические фантазии Страница 5

Фольклор

Распространеннейшим видом народного творчества в СССР были, как и в Киевской Руси, граффити, то есть надписи на стенах. Но в отличие от Средневековья, когда темные народные массы испещряли надписями стены храмов, в просвещенную коммунистическую эпоху люди, потеряв такую возможность вследствие закрытия и разрушения таковых, оставляли рукописную память о себе, нередко сопровождаемую изображениями сексуальных фантазий, на стенах общественных туалетов. Не становясь в позу чистоплюя и не отрицая определенного общественного интереса, который представляет этот вид фольклора, я все же решил не выносить его образчики на страницы «Я — Энциклопедии» — по той чисто эгоистической причине, что лично мне он никогда не доставлял удовольствия. Единственным исключением оказалась надпись, которую я обнаружил в 1946 году на стене туалета Ленинградского Дома писателей имени Герцена:

Я так хочу отдать мочу,что, отдавая, хохочу.

Тогда же уцелевший в блокаду ленинградский писатель Семен Бытовой сообщил мне, что в конце двадцатых годов на той же стенке красовалось двустишие заглянувшего в туалет Владимира Маяковского:

Хер ценавашему Дому Герцена.

Кстати уж, среди ленинградских литераторов ходило неизвестно кем сочиненное четверостишие, касавшееся особы вышеупомянутого ленинградского писателя:

Семен Михайлович Буденный.Семен Михалыч Бытовой.Один для жизни создан конной,Другой — для жизни половой.

С большим количеством фольклора мне довелось столкнуться в армии, в которой я находился шесть лет — с 1940-го по 1946 год. Наиболее глубокий пласт его относился к временам досоветским. Например, песня «Поручик»:

Раз ехал в поезде один военный,обыкновенныйпоручик-франт.По чину своему он был поручик,от дамских ручекбыл генерал.Сидел он с края,все напевая:Провирвиртуци-туци-нацинаци-туци вирвирца.Жизнь как с перцем,шишкой вертим,ламца-дримца-опцаца!

На станции одной, весьма серьезнаи грациозна,вошла мадам.Поручик увидал великий шанеци сразу к ручкаммадам припал.Поручик хочет,мадам хохочет.И началось провирвиртуцитуци-наци вирвирца.Жизнь как с перцем,шишкой вертим,ламца-дримца-опцаца!

Вот поезд подошел к желанной цели.Гляжу я в щели:мадам уж нет.Сидит поручик весь в изнеможенье,с опухшим хероми без штиблет.По-гиб по-ру-чик-чик-чик-чикот дам-ских ру-чек-чек-чек-чек,и подцепил он триппертуцитуци-наци вирвирца.Жизнь как с перцемшишкой вертим,ламца-дримца-опцаца!

С царских времен дошла до нас и другая бытовавшая в армии песня, которая не могла быть сочинена ранее Первой мировой войны, поскольку в ее тексте упоминается боевое средство, до 1915 года не применявшееся:

…А там, на комбаторском пункте,отравленный хлорной волной,под разбитой треногой буссолиумирал командир молодой.

Припев же этой песни:

Марш вперед, друзья, в поход, батарея, стройся!Звук лихой зовет нас в бой.Заряжай, не бойся! —

был явно содран с известного в армии Российской империи «Марша черных гусар»:

Марш вперед, друзья, в поход,черные гусары!Звук лихой зовет нас в бой,наливайте чары!

Да и вся песня артиллеристов пелась на мотив этого марша, начинавшегося словами, впоследствии, лет через сто после их сочинения, вдохновившими Эльдара Рязанова на роскошное начало роскошного фильма:

Оружьем на солнце сверкая,под звуки лихих трубачей,по улицам, пыль поднимая,проходил полк гусар-усачей…

Дожил до моего призыва в Красную Армию и фольклорно-песенный пласт времен Гражданской войны. Чаще всего в полку, в который меня определили, пели модернизированного в Гражданскую войну дореволюционного «Пулеметчика», сконструированного по принципу, авторство которого нередко приписывается родившемуся, по меньшей мере, тридцатью годами позже мастеру однострочного стиха Владимиру Вишневскому. Запевала провозглашал первую строку песни, а затем хор повторял ее, причем дважды —

Запевала:

Я пулеметчиком родился, в команде «Максима» возрос.

Хор:

Я пулеметчиком родился, в команде «Максима» возрос.Я пулеметчиком родился, в команде «Максима» возрос…

Модернизация же заключалась в том, что после первого куплета в нашем полковом варианте следовали слова, которые были рождены именно в Гражданскую войну: «Мы в бой поедем на тачанке и пулемет с собой возьмем». Как известно, тачанка — изобретение Нестора Махно.

В 1945 году, вскоре после Дня Победы, я услышал однажды, как шедшая в баню соседняя батарея завершила эту старую историю новеньким, политически выверенным призывом: «Вперед! Мы — сталинцы лихие, не в первый раз нам наступать!»

В армии мне довелось значительно пополнить и мои знания по части блатного фольклора, достаточно убогие в школьные годы, потому что в школьной среде гораздо более широким распространением пользовался городской фольклор.

Дореволюционный:

Ах, мать моя — артистка,отец мой — капитан,сестренка — гимназистка,а сам я — хулиган.

Я мать свою зарезал,отца свово убил,а младшую сестренкув колодце утопил.

Нэповских лет:

У Лукоморья дуб срубили.Златую цепь в Торгсин снесли.Русалку паспорта лишили.Кота в пушнину превратили.А лешего сослали в Соловки.

Тридцатых годов:

Мустафа дорогу строил,Мустафа по ней ходил.А Жиган его зарезал.А Жиган его убил.

Русский характер, в отличие, скажем, от древнегреческого, вообще не склонен к катарсису или, в отличие от американского, — к хеппи-энду. Путинское «мочить в сортире» в этом смысле обнажает его русское нутро, можно сказать, до самого дна. Разин топит свою княжну. Ермака топит Кучум. «Варяг» топит сам себя. А «братец Иванушка»? А «Бесприданница»? А «Леди Макбет Мценского уезда», исхитрившаяся не только сама прыгнуть в воду, но и утянуть на дно своего неверного возлюбленного? Без большой натяжки, мокрое место можно назвать общим местом русского гения. Но я немного отвлекся.

Одной из самых колоритных фигур, встретившихся мне в моей армейской жизни, был Вася Минченко — бывший вор, начавший войну командиром орудийного расчета, а закончивший капитан-лейтенантом медицинской службы.

В годы войны Вася прославился многими подвигами, но более всего тем, что в разгар блокады, когда Ленинград лишился электроэнергии, пробрался в немецкий тыл и вывез оттуда в расположение нашей части немецкую походную электростанцию. А до войны, когда мы коротали наши дни в полковом военном городке в Девяткино, он любил петь нам, вчерашним школярам, настоящие ленинградские блатные песни, с настоящим блатным приплясом, которого, к сожалению, я не могу здесь воспроизвести. Кое-что из его репертуара с тех пор застряло у меня в памяти:

…Сижу я цельный день скучаю,в окно железное гляжу,а слезы катятся, братишки, постепеннопо исхудавшему лицу…

…Бедный мальчишка с разбитой башкоютри дня уж на нарах лежал.Бедный мальчишка с разбитой душоюиз центра кассацию ждал.

И еще —

…Зачуха Сонька, и что ты задаесся?Подлец я буду, на тебя упал.Я знаю всех, кому ты отдаесся,мне Ванька-Грач по блату рассказал…

«На тебя упал» — на фене, блатном жаргоне, означает «влюбился». Это типичное заимствование из английского языка: по-английски «влюбиться» — fall in love, буквально «упасть в любовь». Подобные заимствования, скорее всего, пришли к нам через портовые города, по большей части, через Одессу, но, как видно, кое-что и через Питер.

Строение речи

Начавшиеся в конце девятнадцатого века великие открытия в области строения вещества, продолженные в двадцатом, привели к пониманию единой природы массы и энергии, вплотную подведя к признанию принципиальной принадлежности к той же единой категории явлений так же информации. Важнейшей уликой в пользу такого понимания мироустройства служит учение о мемах — единицах информации, ведущих себя подобно генам живых существ. Это учение перекидывает мостик от явлений биологических к явлениям социальным.