Игорь Беленький - Мэрилин Монро Страница 56

Чтобы понять, с кем именно свели Мэрилин, кого после Джеймса Дахерти ей вновь по чьему-то капризу определили в мужья и какова драма этих отношений с Ди Маджо (а они были драматичными), следует, по-моему, всмотреться в обоих, а затем оглянуться на окружающий их мир. Существует масса фотографий, где запечатлена вместе эта самая знаменитая пара Америки тех лет. Наиболее популярна из них та, что снята в мэрии после брачной церемонии, — поцелуй новобрачных, сильно напоминающий «постельный» эпизод Роуз и Джорджа Лумиса в «Ниагаре». Однако куда выразительнее две другие фотографии. По тем или иным причинам, но опубликовать их здесь не удалось, а вот рассказать о них, на мой взгляд, необходимо.

На одной из них как бы разыгрывается знакомство белокурой мисс Америка со своим будущим супругом, мистером Америка. Аккуратная пышная блондинка «останавливает» автомобиль, за рулем которого — кумир бейсбольных болельщиков. Это чуть ли не буквальная иллюстрация зануковской Идеальной Девушки, ждущей Идеального Мужа ради детей. Легенда, как видим, прямо противоположна реальному знакомству (со «свахой» Дэйвидом Марчем). Но что интересно: даже на этой шуточной версии легенды мисс Америка почему-то ловит своего Идеального Мужа на… шоссе, точно завзятая проститутка! Еще интереснее — внешность Ди Маджо. Мы привыкли сегодня к победоносным богатырям Арнольду Шварценеггеру и Силвестру Сталлоне, воплощениям мистеров Америка. Но в кумире сороковых, Джо Ди Маджо, этой чемпионской победоносности нет и следа, хотя он и действительно чемпион. Перед нами узколицый человек, некрасивый, с длинноватым носом, хотя и не лишенный обаяния; он явно смущен неожиданно выпавшей ему ролью и не против поскорее закончить всю эту «комедию». Павильонность, постановочность этой сцены сегодня бросается в глаза, но тогда фотография воспринималась с энтузиазмом, потому что, как и фильмы, в основном павильонные, многим казалась естественной.

На другой фотографии мы наблюдаем как бы бытовую сторону тех же отношений. Парочка сидит на подоконнике: он тверд, суров, знать не желает фотографа и лишь терпит, когда же наконец кончится эта пытка; она, полная чувственной энергии, ластится к нему, не обращая на фотографа ни малейшего внимания. Спектакль этот (а это — спектакль, несмотря на то, что фотография документальна) характерен тем, что рассчитан и на читающую, и на смотрящую публику, которая каждый следующий фильм Мэрилин воспринимает как продолжение событий на журнальных фотографиях, а каждую новую фотографию рассматривает как кадр из очередного фильма. Позднее Рой Крафт, сотрудник «фоксовского» отдела по рекламе, назовет развод Мэрилин и Ди Маджо «подлинной кинопостановкой». Но разве все девять месяцев «легальных» отношений Джо и Мэрилин не были одним нескончаемым фильмом без пленки? И если Мэрилин играла в этом «фильме» (его можно назвать даже хэпенингом) роль, близкую Роуз, то есть ту, какую, с одной стороны, от нее и ожидали, а с другой — она выбрала себе сама, то есть роль разрушительницы чужих планов (или жизней? или судеб?), то Джо Ди Маджо наотрез отказался играть какую-либо роль. Ему нужна была не исполнительница «хэпенингов», а жена. Это и предстает перед нами со всей очевидностью на фотографиях, об этом же говорят его биографы: «…из по-домашнему узкого спортивного мирка он перемещался теперь в куда более суровый и стремительный мир Голливуда. Голливуд он не любил. Для него он был слишком откровенен, шумен, обнажен. Но он выбрал голливудскую «звезду», только-только ставшую «звездой», — обольстительную, остроумную, любящую внимание и стеснительную, которая нуждалась (или полагала, что нуждается) в счастливой семье, «звездной» карьере, культуре, и материнстве, и во всем этом сразу. Он же, как всем известно, нуждался в самой прекрасной домохозяйке в мире». Но были ли шансы на эту идиллию?

Мэрилин и тогда уже воспринималась не просто как «кинозвезда», каких в Голливуде за всю его историю водилось предостаточно еще со времен Мэри Пикфорд, но как носительница принципиально нового жизненного стиля, предвестница новых времен с их моралью, вкусами и привычками, решительно чуждыми тем, что вошли в плоть и кровь Джо Ди Маджо. Правда, первая его жена также была голливудской актрисой и… блондинкой. Совпадение? Но Доротея Арнольдина Ольсен (по экрану — Дороти Арнолд) никогда не была «звездой». Пик ее карьеры — участие в фильмах, о которых не знают и историки кино. Кто и когда слышал, например, о «Секретах няни»? Но главное — с того времени, когда зритель наслаждался этими самыми «Секретами», атмосфера в Голливуде стала примечательно меняться, доказательством чему может служить хотя бы та же «Ниагара» или более поздние «Джентльмены предпочитают блондинок». Да и сам факт, что Мэрилин, пусть и с трудом, но смогла стать «звездой», уже свидетельствует о смене настроений. Чтобы не изобретать колеса, я приведу короткое описание Голливуда (старого и нового), данное одним современным журналистом, довольно болтливым и ироничным, но в этой болтливости и в этой иронии на редкость органичным и соответствующим предмету своего описания.

«Комиссия Хейса постановила, что пара, независимо от того, супруги они или нет, не должна быть показана вместе на двуспальной кровати. Голливуд стал страной односпальных кроватей даже для благонравных мужланов… Любая актриса лишь на очень краткий миг могла появиться [на экране] в ночном халате… Поцелуи должны были быть предельно краткими, секунд на пять, и губы целующихся обязаны быть плотно сжатыми. Ни один режиссер не имел права показывать глубину женских бедер, а тем более пупок… Разрешение, данное Кларку Гэйблу, произнести в финале фильма «Унесенные ветром» «Пошла ты к черту!» стало общенациональным разочарованием. (Гэйбл произнес эти слова, и нация пережила.)… С другой стороны, за пределами съемочных павильонов не было кодекса Хейса, чтобы продиктовать принципы протестантской нравственности. В особняках на Холмби-хилз и в прибрежных виллах на Малибу скрипящие пружины кроватей под вертящимися телами служили, так сказать, дополнительными аргументами студийным боссам, от которых молодые актрисы усваивали то, как, на взгляд начальства, им следовало вести себя, если они хотят попасть наверх. Любой встал бы в тупик перед контрастом между благообразными поцелуями на экране и реальными половыми связями, между моралью на людях и в частной обстановке. Для Мэрилин Монро это было особенно мучительно, ведь она росла, не зная систематического воспитания. Сегодня Голливуд, конечно, совсем другой, да и секс стал, строго говоря, куда тривиальнее. Сегодня Сьюзен Саммерс игриво позирует для «Плэйбоя», а Джули Эндрюс со всем своим рождественски изысканным очарованием обнажает упругую грудь в фильме «S.O.B.», поставленном не кем-нибудь, а собственным мужем».

Журналист уловил главные противоречия массовой продукции Голливуда сорокалетней давности: между живой, повседневной интимной жизнью, которая и до сих пор влечет массы людей в кинотеатры, и ее экранным вариантом; между функцией экрана раскрывать и показывать реальность и фильмами в кинотеатрах, именно эту живую реальность скрывавшими и утаивавшими. Эти противоречия стали полностью чужды и уже малопонятны в позднейшие времена, наступившие вслед за сексуальной революцией шестидесятых годов. Но в годы сороковые и в начале пятидесятых живая повседневная жизнь и застывшие экранные фантазии (вроде «Кони-Айленд» с Бетти Грэйбл или «Встретимся в Сент-Луи» с Джуди Гарланд) являли собой настолько разительный контраст, что в конце концов даже у самых инертных и маловосприимчивых в массе зрителей не могли не вызвать элементарного недоверия к экрану. Помимо всего прочего, этим и объясняется резкое падение посещаемости кинозалов в начале пятидесятых годов[41].

Итальянец по крови и по воспитанию, Ди Маджо относился к наиболее консервативной части зрителей, в то время как его будущая жена, которой он прочил место «самой прекрасной домохозяйки», находилась, что называется, на переднем крае массовой культуры, самим своим существованием обозначая перемены и в фильмах, и в жизни. Рыбак по происхождению и спортсмен по профессии, испорченный успехом простолюдин и тем же успехом избалованный обыватель, Ди Маджо воспитывался как раз на обычных фильмах, в которых нравственная атмосфера в такой же степени соответствовала повседневной жизни, как 56 «хитов», выбитых Ди Маджо в 56 играх подряд (абсолютный рекорд), соответствовали месячному улову его братьев. Профессию своей будущей жены он воспринимал просто как средство «просперити», нечто вроде бейсбольной биты, с помощью которой он добился огромных гонораров, и искренне полагал, что в жизни актриса такова, какова она на экране. Подобную ожившую выдумку он и увидел в Мэрилин и свято поверил, что ему удастся создать с ней счастливую семью. Между тем Мэрилин, истинная выдумка природы, на себе испытала, что значит уподоблять собственную жизнь экранным вымыслам. Поэтому, с одной стороны, она в последних своих фильмах постаралась разрушить экранные фантазии собственной личностью — характером, чувственностью, живой аурой гармонии, а с другой — вела жизнь, демонстративно противопоставленную всему тому, на чем воспитывался ее будущий муж.