Владимир Красиков - Насилие в эволюции, истории и современном обществе Страница 6

Представители «классической» биологии, не решающиеся на столь смелые спекулятивные предположения, довольствуются более или менее изученным в рамках парадигм Дарвина-Лоренца, когда агрессия и насилие предстают как физические, видимые, динамичные макровзаимодействия. Они осторожно определяют нижний уровень начала агрессивно-насильственного внутривидового поведения с членистоногих, актиний (сидячих морских кишечнополостных). Здесь клон воюет с клоном, хлеща друг друга ядовитыми стрекалами. Кроме собственно схваток, они демонстрируют сложное многоступенчатое моторное поведение.22 Представители биологических дисциплин резонно указывают на спекулятивность экстраполяций развитых макробиологических явлений на микроуровни (межклеточные, внутриклеточные) или же вообще на иные измерения нашего материального мира (черная дыра «агрессивна» по отношению к любой материи). Бесспорно, сами пределы действия явления устанавливаются в научном познании тем, каким образом мы определяем его сущность.

Э. О. Уилсон в 26 главе своей знаменитой «Социобиологии» отметил, правда, лишь в отношении человека, что такие исторические феномены, как геноцид, сильно зависят от агрессоров, которые должны появляться лишь изредка в немногих поколениях, чтобы направлять эволюцию.23

Эту идею вполне можно применить и к пониманию роли агрессивности и насилия в эволюции живого вообще, тем более что для того есть основания. Выражение «направляет» не означает «по имеющемуся плану» (телеологизм) или же в сторону «прогресса». Вряд ли имеет место в живой природе какой-то линейный прогресс, новые виды появляются в итоге редких, случайных, «счастливых», «золотых» мутаций – из миллиарда миллиардов неуспешных. Простые рептилии доказали свою лучшую адаптивность, живут не хуже и уже гораздо старше млекопитающих, как и древние бактерии, ровесницы жизни на планете вообще.

Как периоды революционного насилия – локомотивы истории (К. Маркс), так, похоже, насилие и его новые формы сопровождает появление новых «империй» живого. Если это и не «причина», то, по крайней мере, «форма» осуществления.

Мы уже упоминали точку зрения эволюционистов (Палмеры) о начале животной (эукариоты) и растительной жизни (фотосинтезные бактерии) как «поглощении» и «внедрении», актах насильственного симбиоза 1800 млн. лет назад.

Другой эволюционный «взрыв» произошел примерно 500 млн. лет назад, когда появилось половое размножение, основанное на перманентной конкуренции-состязательности двух полов, отношения между которыми по определению – балансирование на грани ненависти и любви, агрессии и аффилиации (слияния). Половое поведение – сложнейшая этограмма, в которой агрессия и насилие занимают важнейшее место.

Появлению птиц и млекопитающих сопутствовало новое качество агрессивности и насилия – межгрупповое (межстайное) внутривидовое соперничество, ставшее возможным благодаря становлению развитых форм родительского поведения и коррелированной с ней эусоциальности.

Наконец, последний скачок эволюции и возникновение суперагрессора – homo sapiens (200-150 тыс. лет назад), уничтожившего всех выживших гоминидов (прежде всего неандертальцев), устроившего буквально экоцид против всего, что можно было бы хоть как-то использовать в потребительских целях.

Итак, похоже, что насилие не только присутствует на всех стадиях эволюции жизни на планете, но и играет роль ее ускорителя.

В ключевых фазах эволюции мы видим новые, поведенчески более совершенные формы агрессивности и насилия. Они же, и это надо особо подчеркнуть, всегда сопряжены в своем появлении с также более совершенными формами контроля новой агрессивности – новыми, более оптимальными формами объединений и сотрудничества. Это свидетельствует о том, что агрессивность и насилие – одна из эффективных эволюционных программ самоорганизации жизни наряду с кооперацией и аффилиацией.

Какова система детерминации насилия и агрессии в мире живого и у предысторического человека?

В системе детерминации возможных проявлений агрессивности можно выделить три элемента: физиолого-генетический, социальный и когнитивный.

В отношении физиолого-генетической детерминации агрессивности и склонности к насилию следует сказать следующее: во-первых, установлено, что имеются телесные структуры, вещества и генетический материал – носители целой группы поведенческих реакций, обеспечивающих выживание организма в проблематичных ситуациях. Вместе с тем, и это во-вторых, показана их несамостоятельность, непрофильность, функциональная включенность в более сложный механизм взаимодействия организма со средой.

В первом случае выяснено, что нет какого-то одного «гена агрессивности», агрессия провоцируется многими генами, как минимум 17-ю.24 Ключевая телесная структура, в которой генерируются, принимаются и регулируются реакции страха и агрессии, – amygdala, открытая еще в 1939 (Kluver, Bucy), а основные нейротрансмиттеры, вещества, связанные с агрессией, сопутствующие ей, – тестостерон и сератонин.25

Вместе с тем психогенетики и нейробиологи в один голос говорят о невозможности установления каких-либо прямых однозначных детерминаций патологических проявлений агрессии от подобных структур и веществ, особенно у высокоорганизованных животных и, тем более, человека.

Во-первых, влияние этих структур и веществ весьма неопределенно и многозначно. Так, amygdala (лимбическая система, «палеомаммальный модуль» мозга) «отвечает» не только за агрессию, но и за реакции конкуренции, изоляции, доминирования и подчинения.26

Во-вторых, эта мозговая структура подчиняется неокортексу, высшим психическим функциям, соответственно, хотя жесткое программирование на отделение своих от чужих есть у многих видов, в том числе и у нас,27 наше понимание о том, кого относить к этим категориям, очень эластично.

Наконец, в-третьих, окружающие эксклюзивные средовые факторы могут либо блокировать агрессивность, либо, напротив, ее интенсифицировать. Причем не просто ситуативно, но и изменять прижизненную экспрессию соответствующих «агрессивных генов». Так, психогенетические исследования показывают, что эксклюзивные факторы внешней среды могут серьезно трансформировать врожденные механизмы регуляции агрессивности. Наследственность детерминирует личностный порог активации специфических нервных реакций, связанных с агрессией и насилием. Такими регуляторами являются медиаторные системы головного мозга – моноаминергические системы (зоны), в частности серотониновая система. Ситуации длительных стрессов и конфронтаций провоцируют трансформацию врожденного механизма регуляции агрессивного поведения (функциональное состояние «моноаминергических» генов). Неоднократный опыт агрессии и побед способен разбалансировать эти врожденные механизмы: снижается тормозной контроль, активизируются центры удовольствия. Негативный опыт формирует стратегию подчинения.28

Таким образом, генетическая детерминация агрессивности и насилия хотя и имеет место быть, но носит довольно относительный и условный характер, имея корреляцию с другими детерминантами поведения. Также оказалось поспешным обобщением и положение об особо повышенной агрессивности человека, аналог которой, дескать, мы находим лишь у крыс. Оказалось, что агрессии с летальным исходом нередки и у других видов, которые Лоренц считал естественно «тяжеловооруженными» и имеющими вследствие того сильные врожденные запреты на убийство себе подобных. Лишь паритет рисков (реальная опасность самому быть убитым либо получить серьезное ранение) и постоянный баланс власти – основная адаптация, препятствующая распространению практики убийства себе подобных.29

Кроме того, рассуждая о генетической детерминации агрессивности, необходимо помнить и о том, что наследуется не «чистая» агрессивность. Также врожденным образом в агрессивное поведение животных и человека «вмонтированы» прямые охранительные реакции, предупреждающие чрезмерность агрессивности и даже останавливающие акты агрессии, а также и специальные альтернативные механизмы, предупреждающие жестокость и эгоизм. Это так называемые «гены альтруизма», определяющие возможность такого поведения особи, когда она готова в ущерб себе совершить полезное действие по отношению к представителям своего, а то и чужого вида.

Знаменательно, что, судя по экспериментам,30 число малоадаптивных, миролюбивых, не агрессивных особей – «альтруистов» в сообществах животных примерно одинаково с числом «эгоистов», агрессивно настроенных. Совокупное их число всё же уступает большинству «середнячков», у которых высокоадаптивное, пластичное, конформистское поведение. Эксперимент под названием «шок для соседа» состоял в том, что крысе предлагался хлеб в клетке, оборудованной спусковым механизмом для включения разрядов электротока в соседней клетке, где сидела другая крыса. Как только крыса начинала трапезу, ее соседка получала серию ударов током, которые тотчас же прекращались, когда испытуемая прекращала, хотя бы на время, поглощение пищи. Как известно, крысы – весьма сообразительные животные, и эту связь они устанавливали довольно быстро. По сути, продолжение трапезы было тождественно агрессии, преднамеренному истязанию соседа за кусок хлеба.