Н. Синевирский - СМЕРШ (Год в стане врага) Страница 6

Выбрать подходящую линию тяжело. Наши коммунисты действуют на свой риск. Если бы я записался в компартию — меня бы нагрузили пропагандной работой и у меня не оказалось бы ни капли свободного времени. Известные мне секретари компартии не имеют никакой связи с русской компартией — это значит, что я бы утонул в будничной работе, не выполнив задания. Где искать исходную точку? Лучше всего было бы, если бы мне удалось попасть в Москву, но это невозможно. Между Карпатской Русью и Советским Союзом существует граница — настоящая граница, с собаками и конными патрулями.

Будет ли Карпатская Русь присоединена к Советскому Союзу или останется в рамках Чехословакии — вопрос пока не решен. Чехи в некоторых районах проводят частичную мобилизацию. Русские ограничиваются пропагандой добровольного вступления в Красную армию. Большинство идет к чехам. Свободовцы,[6] побывавшие дома, своими рассказами о советских концлагерях сильно подорвали коммунистическую пропаганду за присоединение.

Наблюдается определенное расслоение населения на две части — за русских и за чехов.

По моему мнению, несмотря на то, что сторонники чехов представляют большинство — выиграют коммунисты. Власть везде в их руках.

Что же мне делать? Ждать случая? Глупости. Надо действовать. Но как действовать без определенных возможностей?

25 ноября.

Вера рассердилась на меня. В сердцах наговорила мне много лишнего. Почему я не женюсь на ней? Для нее это очень простой вопрос, для меня же это сложная проблема. Я понимаю Веру, понимаю очень хорошо, потому мне и жаль ее. Она была так деликатна, что до сих пор ни разу, даже намеком, не затрагивала этого вопроса. Но зато сегодня высказалась определенно. «Или ты женишься на мне, или я тебя больше знать не хочу». Пылкий характер Веры может привести к серьезным осложнениям в наших отношениях.

Я сознаю свою вину. У Веры, как и у подавляющего большинства женщин, одна цель в жизни — выйти замуж.

Если бы я был честным человеком, я не морочил бы ей голову. Сказал бы: «Наши пути расходятся, и потому устраивай свою жизнь без меня». Я этого не сделал, потому что люблю ее, люблю беззаветно. В этой любви расплываются все мои решения. Из-за Веры я до сих пор ничего не сделал. Мои друзья высмеяли бы меня, узнав, до какой степени я бессилен в своих чувствах.

Нет, Вере никогда не понять, почему я не женюсь на ней.

Большевики заморили в концлагерях тысячи наших невинных людей. Что бы они сделали со мной, если б узнали, кто я такой? Прав, да, мало данных, что они докопаются до истины — у меня партизанское удостоверение и рекомендации от видных коммунистов. Но могут быть случайные срывы. Вере нельзя знать, что я близок к смертельной опасности. Пусть лучше порвутся наши отношения, пусть на смену любви придет ненависть.

Борьба за Россию — не эмигрантская игра в политиков. Нет, это серьезная борьба не на жизнь, а на смерть.

Я не один. Нас много. Победит тот, кто выдержит до конца. В руках большевиков огромные средства и легионы преданных исполнителей, не знающих ни пощады, ни милости. С нами же миллионы терроризованных, обнищавших, обездоленных и обманутых простых русских людей.

Кто-то должен вести с угнетателями борьбу. Кто-то должен рисковать своей жизнью. Мне поздно отказываться от борьбы. В немецких тюрьмах СД я понял, что сильная и благоустроенная Россия не нужна иностранцам и что они готовы на все, лишь бы растерзать, раздробить и раздавить Россию. С большевиками должны бороться сами русские, любящие и понимающие Россию.

В глазах большевиков я был бы несравненно меньшим преступником, если бы они меня поймали в форме гонвейда, с винтовкой в руках, а не таким, какой я теперь.

Вера, не понимающая всего этого, не должна из-за меня попасть им в руки. Пусть она натворит еще больше глупостей, пусть, чтобы заставить меня страдать, она изменяет мне. У меня слишком много решимости и силы, чтобы перенести все это, хотя бы и с болью в сердце.

28 ноября.

«С каждым днем все радостнее жить». Вербую добровольцев в Красную армию.

Градоначальник Мукачева, товарищ Драгула, мною доволен. Не знаю, какими судьбами этот старый преподаватель гимназии оказался в должности градоначальника. Его замучили разные собрания. Говорить он не умеет ни по-русски, ни по-украински, ни по местному, хотя он и не венгерец.

Коммунисты, окружившие его плотной стеной, смеются над ним. Георгий С. рассказал мне вчера интересный случай из жизни Драгулы.

— Представьте себе, в большом зале кинотеатра, в присутствии тысячи учеников, мой Драгула выступил с речью: «Всьтупайте в рад Красной армии и да хранит вась Господь Бог. Хай живет компартия России, хай живет Червенна армия, хай живет товарищ… майор Сталин!» Весь зал рычал от удовольствия, а мой Драгула даже не смутился…

Мне легко работать с этим стариком, таким же далеким от понимания окружающей его действительности, как Красная Москва от мировой революции.

Завтра мне исполнится 25 лет. Нужно будет пригласить знакомых и распить с ними токайское, подарок Мишки Котрича.

Придет ли Вера? Сомневаюсь. Упрямства в ней больше, чем настоящей любви.

Я старался угодить гостям. Жаль, что не присутствовала Вера. С ней было бы веселее.

Никита М. ругал русских. С возмущением рассказывал про случай с о. Иоанном Мучичкой.

— Ты знаешь, как любил Мучичка русских во время господства венгров. Слушая его тогда, можно было подумать, что русские не люди, а ангелы. И вот, эти ангелы нагрянули ночью на Мучичку. Раздели его донага, избили до потери сознания и ушли, оставив его лежать на улице. Чорт знает, что творится вокруг.

Я рассказал своим гостям про историю с Федей: про допросы в Станиславской тюрьме, про Колыму, про голод и неслыханные условия жизни в советских концлагерях.

Гости слушали меня внимательно. Никита то и дело хмурился и качал головой.

В одиннадцать часов ночи гости начали расходиться. Я проводил Никиту — с ним мне нужно было поговорить наедине.

На обратном пути, у ресторана «Звезда», я встретил Веру. Она шла под руку с полупьяным лейтенантом.

Увидев меня, она смутилась, но смущение ее прошло быстро. Поравнявшись со мною, она прошла, не ответив даже на мое приветствие. Полупьяный лейтенант навалился на нее всем своим телом и сыпал матерной бранью.

Мною овладело жгучее презрение и к лейтенанту, и к самому себе. Так оно и есть! Грош мне цена, а весь мир и ломанного гроша не стоит! Выпить надо, да не так, как принято в приличных домах, а по-настоящему, так, как пьют в «Короне», как пьет Андрей Горняк со своей красивой венгеркой.

Я-то, дурак, молился, глядя на Верку, а этот лейтенантик через полчаса разденет ее донага…

Прав Андрей Горняк. С женщинами нельзя церемониться. Какая разница между Веркой и венгеркой Андрея? Никакой. Венгерка даже во многом лучше Верки. Не притворяется, не разыгрывает святую.

Я медленно приближался к «Короне». Пьяные рожи подозрительно смотрели на меня. Запах блевоты, пота и разлитого вина перекинулся на другую сторону улицы.

Огромными усилиями воли я прогнал от себя и образ лейтенанта, раздевающего Верку, и образ красивой венгерки, плутовски оглядывающей свои жертвы.

Пусть грязные люди валяются в этих вонючих ямах. Сколько горя пришлось бы мне перенести, если б я женился на Верке. Надо благодарить судьбу, что показала мне подлинную, без маски, гаденькую подленькую Верку.

И я был хорош! Столько лет возился с девчонкой и не мог разгадать её.

11 декабря.

Мне смертельно надоели все эти собрания, совещания, постановления, решения, резолюции, инструкции и директивы.

Погода не меняется. Дождь идет и днем и ночью. Улицы превратились в непроходимые лужи. Люди ходят сгорбленные, хмурые и молчаливые.

С приходом русских цены возросли в десять раз. Если б не рынок, пол города погибло бы от голода. Уже в пять часов утра на базаре стоят кучки баб из соседних сел, предлагают мукачевцам молоко, яйца, сыр, сало, сливки и другие продукты сельского хозяйства. Цены ломят такие, что верить не хочется. Где только совесть у людей?

В десять часов начинается самый живой товарообмен. Голодные жители города меняют платья, ботинки, костюмы и другие вещи на продукты питания. За деньги же, кроме яблок, ничего нельзя купить.

Лейтенант пограничных войск говорит, что точно такие же рынки существуют и в Советской России. «Особый вид социалистической торговли — добавляет он, двумысленно улыбаясь.

Мне кажется, что лейтенант не любит советскую власть не потому, что она творит столько вопиющей несправедливости всем народам России, а потому, что ему «дали по шее». Когда-то он работал в НКВД.

За «небольшой срыв» его перевели в пограничные войска.

Впрочем, он точно такой же, как и тысячи других советских граждан: молчаливый, осторожный в суждениях, изворотливый.