Юрий Стрелец - Смысл жизни человека: от истории к вечности Страница 6

«Человечность» – сложный и неоднозначный экзистенциал: «-Далека ли человечность? Едва к ней устремлюсь, она ко мне приходит».48 И тут же: « Учитель вопрошал: – Разве посмею я претендовать на то, что обладаю высшей мудростью и человечностью? Но я стремлюсь к ним ненасытно, учу других без устали, вот это лишь и можно обо мне сказать».49 Выходит, что «человечность» может приходить к устремленному, но обладать ею нельзя, и она остается недостижимой, но путеводной звездой.

Ступени приобщения к человечности обозначаются разными свойствами и признаками «благородства».

«Учитель сказал: – Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду»;50 «Благородный муж предпочитает быть наказанным, малый человек надеется на милость»;51 « – Благородный муж стремится говорить безыскустно, а действовать искусно»;52 «-Благородный муж способствует тому, чтобы в человеке побеждало все, что есть в нем самого хорошего, а не плохое. Малый человек способствует обратному»;53 «-Благородный муж взыскателен к себе, Малый человек взыскателен к другим».54

Наряду с меткими взглядами на благородство, Конфуций предлагает и интегральные этические характеристики правильной, добродетельной жизни, причем, задолго до их более четкого оформления другими мыслителями.

«Цзыгун сказал: – Я не хочу делать другим то, чего я не хочу, чтобы другие делали мне55 («золотое правило нравственности»); «Учитель сказал: – Незыблемая середина – это добродетель наивысшая из всех, но давно уже редка среди людей»56 («золотая середина» Аристотеля);

« – Я не встречал еще того, кто любил бы добродетель так же сильно, как чувственные наслаждения».57

Смысложизненная проблематика не ограничивается индивидуальным контекстом; ее социальный план волнует Конфуция в не меньшей степени;

«Стыдись быть бедным и незнатным, когда в стране есть путь; стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути».58 Широко известная сентенция: – Да будет государем государь, слуга – слугой, отцом – отец и сыном – сын. Она часто трактуется как проявление консерватизма, как неодобрение социальной мобильности людей. Однако, ее можно понимать и по-другому, как призыв к самоопределению, трезвой и реалистичной самооценке, извлечению из существующего положения максимальной пользы и т.д. Для иллюстрации социального смысла государственного устройства жизни людей приведем длинную цитату: «Цзыгун спросил о том, в чем состоит управление государством. Учитель ответил: – Это когда достаточно еды, достаточно оружия и есть доверие народа.

– А что из названного можно первым исключить в случае необходимости? – спросил Цзыгун.

– Можно исключить оружие. – А что из остающегося можно первым исключить в случае необходимости? …

– Можно исключить еду. Смерти издревле никто не может избежать,

Когда ж народ не верит, то не устоять».59

Так, Конфуций не оставляет ни одной сферы человеческого бытия не осмысленной, вне контекста смысложизненной проблематики. Часто цитируется: «-Народ можно принудить к послушанию, но его нельзя принудить к знанию».60 Насилие бесполезно, а осмысление жизни в ее полноте и в противопоставленности смерти доступно лишь «благородным мужам» – представителям не только ученой или знатной когорты общества, но и любому носителю человечности. «Умение найти пример вблизи – вот в чем вижу я искусство человечности».61

Краеугольным камнем и «жень» (человечности) и «вэнь» (воспитанности) в здании конфуцианской этики лежит сыновняя почтительность.

Советский опыт классовой морали продемонстрировал нам противоположный подход к отношению «отец-сын», согласно которому «неправильно» мыслящий и, тем более, поступающий родитель, (а под «неправильностью» мыслилось именно несоответствие нормам классовой, революционной морали), должен быть «поправлен» его более прогрессивным чадом. В ход шел донос на отца в адрес компетентных органов, в результате чего тот подвергался самому суровому наказанию, вплоть до физического уничтожения. Показательным примером здесь может служить дело отца Павлика Морозова. Каким бы это дело ни было в действительности, имело ли место политическое преступление отца или нравственное преступление сына, значение этой ситуации выходит за рамки данной семьи и даже истории нашего общества.

Речь идет о принципиальном предательстве отца сыном, нравственные ориентиры которого сбиты, извращены безнравственными установками общества с его декларацией, что «сын за отца не отвечает», если … вовремя донес на него куда следует, да еще публично отрекся от своего отца.

В этике Конфуция отец является для сына последней и, в этом смысле, абсолютной нравственной инстанцией. Не существует таких принципов и идей, которые могли бы оправдать доносительство на отца. «В последующем эта конфуцианская установка получила закрепление в юридической практике: в I в.до н.э. были изданы законы, предписывавшие детям укрывать родителей, а в средневековом своде китайских законов доносительство на отца, мать, деда, бабку каралось смертной казнью».62

Мы видим, что такая этика утверждает гуманизм конкретных человеческих взаимоотношений, и такая конкретность противостоит абстрактным , но базируется на абсолютных, безусловных принципах, к числу которых относится запрет на доносительство, как таковое. Моральные основания и принципы не должны смешиваться с юридическоправовыми – относительными и условными, по самой своей природе. Иначе, мера данной относительности будет превышена, и станут нравственно возможными и неправовые, и просто бесчеловечные формы взаимоотношений людей.

Главное для Конфуция – сохранение в обществе мира и покоя; в этом ключе и следует понимать его обращенность к ритуалу («ли») и прошлому, как таковому. Жажда перемен не должна посягать на удостоверенные временем порядки. В последних необходимо увидеть их позитивный смысл. «Одна из норма конфуцианского ритуала разрешает детям менять порядки, заведенные отцом, только через три года после его смерти… Конфуций учит тому, что новое надо выводить из старого, что идеалы надо черпать в состоявшемся прошлом, а не в проблематичном будущем… При оценке этой патриархальной, опрокинутой в прошлое нравственной установки следует учесть, что народ, который руководствовался ею, оказался самым многочисленным на земле».63

Таким образом, представления о должном образе жизни индивида базируются на его социальных основаниях; смысложизненные ориентации человека вписываются в более широкий общественный контекст и оцениваются в аспекте блага или вреда, которые могут быть привнесены в целое общественных отношений действиями индивида.

Благородный муж («цзюнь-цзы»), при всей своей нравственной самостоятельности, не должен преследовать только свои эгоистические цели, но, в отличие от низкого человека («сяо жень»), он думает об общем благе государства и его граждан.

Никто не предопределен изначально и окончательно к благородству или низости: правильный путь жизни поддерживается собственными и постоянными усилиями человека соответствовать своему, истинно человеческому назначению.

«Искусство жить» в рассуждениях античных философов

О заслугах философии античности (VI век до рождества Христова – V век после рождества Христова) в деле становления и первой, в европейской традиции, разработки ее проблематики написано много. И действительно, едва ли не все основные направления и парадигмы философствования уходят корнями в размышления древних греков и римлян. Ими исследовались Хаос и Космос, боги и природа, человек и социальные отношения. «Влечение к мудрости» естественно переросло в «любовь к мудрости» (этимология слова «философия»), и, несмотря на скромное обозначение этого благородного рода интеллектуальных занятий, кристаллизовалось во множество учений, принципов, девизов и крылатых слов, убеждающих нас в том, что и сама мудрость присутствует в них в разнообразном освещении и практическом приложении.

Проблема человека всегда занимала в античной культуре достойное, если не главное, место. Происхождение и сущность человека, его отличия от животного мира, предназначение и смысл жизни мыслились как конечная цель философии и в том случае, когда речь шла о сверхиндивидуальных, космологических, например, измерениях мира.

Так, один из прославленных мудрецов64 древней Греции Фалес не только первый стал заниматься астрономией, предсказывая дни затмений и солнцестояний, но и первый объявил душу бессмертной. О предпочтениях ее земного плана Диоген Лаэртский пишет: «Гермипп в «Жизнеописаниях» приписывает Фалесу то, что иные говорят о Сократе: будто бы он утверждал, что за три вещи благодарен судьбе: во-первых, что он человек, а не животное; во-вторых, что он мужчина, а не женщина; в-третьих, что он эллин, а не варвар».65