Анатолий Вассерман - Монологи эпохи. Факты и факты Страница 6

Но, с другой стороны, Нострадамус весьма интересовался реальной жизнью. А тут получилось, что он просто не может ничего о ней сказать, потому что всё воспринимают как пророчество.

Дальше перескажу статью, опубликованную в журнале «Наука и жизнь» лет, наверно, пятнадцать назад. Мой пересказ далеко не столь увлекателен, как оригинал, но боюсь, что оригинал сейчас даже менее доступен, чем мои слова.

Нострадамус, помимо всего прочего, в какой-то мере мой коллега – политический аналитик и консультант. Похоже, это вообще далеко не худший вариант карьеры для человека, чьи ум и образование столь известны окружающим, что систематически преувеличиваются. В его время самой актуальной политической проблемой была религиозная война по всей Европе между католиками и недавно сформировавшимися протестантами.

Главным оплотом католиков стала Испания – в ту пору величайшая из европейских монархий, владевшая половиной ресурсов Западного полушария. Нострадамус задумался: что будет, если и в самой Испании протестантство войдёт в моду? И начал рассчитывать, как в этом случае обернутся события. Получился большой и очень увлекательный анализ со множеством крайне серьёзных последствий для всей Европы. Но опубликовать его тогда было просто рискованно. Во-первых, Франция – католическая страна, и там за описание перспектив протестантства не похвалили бы. Во-вторых, могли и просто наёмного убийцу подослать в качестве мести за слишком эффектный прогноз.

Но в ту пору – и ещё пару веков после Нострадамуса – в науке бытовал интересный обычай. Чтобы застолбить приоритет, публиковали ключевые формулы открытия в зашифрованном виде. Если в дальнейшем открытие подтверждалось, учёный публиковал ключ к шифру и таким образом доказывал: «Вот ещё когда я всё это придумал!» Ну, а если не подтверждалось, он просто оставлял ключ в секрете и его репутация не портилась.

Нострадамус воспользовался этим же приёмом. Он придумал шифр к своему исследованию.

Например, в тогдашних религиозных войнах колоссальную роль сыграли войска Швеции. Достаточно вспомнить Тридцатилетнюю войну, шедшую с тысяча шестьсот восемнадцатого по сорок восьмой год в основном на территории многочисленных государств, ныне слившихся в Германию. Итоги войны подвёл Вестфальский мир, зафиксировавший правило невмешательства во внутренние дела государства. В частности, было установлено: cuius regio tuius religio – чья власть, того и вера. Так вот: протестантскими стали те государства, где успели побывать шведы, а все прочие так и остались католическими.

Швеция – самая северная страна тогдашней Европы. Поэтому Нострадамус назвал её «северным соседом». Испания у него стала «красной», поскольку красный – основной в Испании геральдический цвет. У него даже появились «красно-красные» – испанские кардиналы, ибо кардиналы ходят в красных мантиях, и так далее.

Получившийся зашифрованный текст Нострадамус изложил в стихотворном виде и опубликовал.

События пошли другим путём. В Испании так и не появилось сколько-нибудь значимого протестантского движения. Соответственно и ключ к прогнозу Нострадамус публиковать не стал. А когда он умер, сработала репутация: его текст сочли пророчеством для будущих времён, а не анализом современных ему событий, и пытались расшифровать, примеряя к каждому новому повороту истории. Только в конце тысяча девятьсот восьмидесятых кто-то из российских историков догадался наконец примерить слова Нострадамуса не к нашим дням, а к его собственной эпохе. Всё сошлось. Но легенды о Нострадамусе так популярны, что реальное содержание его слов до сих пор не знает почти никто, а все предпочитают фантазировать.

Коммуникационная ловушка Ржевские сражения были жизненно необходимы

На поле боя Великой Отечественной войны наша армия мало уступала противнику. Безвозвратные потери – убитые, раненные так тяжко, что вовсе выбыли из армии, умершие в плену – одиннадцать с половиной миллионов человек у нас, восемь и шесть десятых миллиона у немцев и их союзников. Четыре к трём – достойное соотношение.

Демографические потери – включая погибших мирных граждан и спад рождаемости – двадцать шесть и шесть десятых миллиона у нас, одиннадцать и восемь десятых миллиона у противника: пять к двум. Но это – следствие старательного исполнения предначертаний правившей в ту пору национальной социалистической немецкой рабочей партии: освобождение жизненного пространства для высших народов и рас путём истребления низших.

Впрочем, многие считают: немцы истребили столько штатских потому, что военные их не защитили. Может быть, советское командование могло действовать эффективнее?

Серьёзной нашей неудачей в той войне принято считать бои под Ржевом. Задачу занять город поставили восьмого января тысяча девятьсот сорок второго, а решили тридцать первого марта сорок третьего. За пятнадцать месяцев прошли всего две сотни километров. Безвозвратные потери – четыреста тридцать три тысячи человек. Санитарные – раненые, после лечения вернувшиеся в строй – около восьмисот девяноста двух тысяч.

Наступали мы четырежды – в сумме около полугода. Каждый раз – на подготовленную долговременную многослойную оборону. Прогрызается она ценой тяжких жертв – ради глубокого прорыва, дабы разгромить тылы врага и затем легко разбить его войска, лишённые снабжения. Немцы же держали под Ржевом мощные подвижные – танковые и мотопехотные – соединения. Они успевали заткнуть дыры в обороне, выстроить новые системы огня. Поэтому общие немецкие потери под Ржевом чуть ли не вчетверо ниже наших, а в целом по Западному направлению в тысяча девятьсот сорок втором – в два и семь десятых раза (хотя в том страшном году соотношение на других направлениях было для нас ещё хуже). Правда, после каждого нашего удара немцам приходилось пополнять подвижный резерв, снимая силы с других участков фронта. Но и наши силы под Ржевом восстанавливались по нескольку месяцев. Не зря зачастую говорят о Ржевской Мясорубке.

Стоил ли Ржев столь страшной цены?

Увы, стоил. Ибо характер того сражения всецело обусловлен не местными обстоятельствами, а стратегическими – проявляющимися иной раз за многие сотни километров от Ржева – соображениями.

Ржевская группировка контролировала магистрали, связывающие Москву и Смоленск – крупнейшие центры коммуникаций. Причём не только дорог от тыла к фронту, но и рокадных – вдоль фронта. Поэтому под Ржев проще всего было доставлять подкрепления и боеприпасы, а главное – оттуда войска легко перебрасывались на другие участки.

Мы не могли отказаться от атак укреплённой линии по мере накопления свежих сил и боеприпасов. Если бы немцы почуяли нашу пассивность на ржевском фронте – сразу отвели бы войска под Смоленск, а оттуда по рокадам перебросили к Ленинграду или Сталинграду. Нарушение неустойчивого равновесия на любом из этих ключевых участков привело бы не только к захвату самого города, но и к обвалу громадной части фронта. Жертвы многократно превзошли бы все кошмары Ржева.

Удержала немцев от такого манёвра лишь угроза разгрома отступающих нашим ударом вдогонку. Но не только ради такого удара мы не могли перебросить из-под Ржева – ни к Ленинграду, ни к Сталинграду – свои силы. Немцы умели нащупать малейшую слабину в чужих боевых порядках, вклинить в неё подвижные части (а под Ржевом их хватало) и развить наступление. Ржев недалёк от Москвы. Немцы могли повторить ход, сорванный в ноябре–декабре тысяча девятьсот сорок первого. С учётом достигнутого в сорок втором уровня военного искусства и подвижности обеих сторон нам надо было держать под Ржевом силы, в разы превосходящие возможное немецкое наступление – иначе мы не успели бы заткнуть брешь.

Поэтому же нам под Ржевом нельзя было пассивно обороняться. Атакуя, мы вынуждали немцев концентрировать свои силы на угрожаемом направлении, не позволяли им искать места, удобные для прорыва наших позиций.

Обе стороны сознавали: бои под Ржевом не решают никаких задач, важных именно для этого региона. Немцы ещё в Первой Мировой войне намаялись в позиционном тупике Западного фронта. Теперь они вовсе не желали, как в ту пору, сжигать ресурсы в пассивной обороне. Наши военачальники благодаря манёвренному характеру Восточного фронта и Гражданской войны не накопили столь печального опыта, но теоретически знали бессмысленную кровопролитность атаки подготовленных укреплений, за которыми – подвижные резервы. Увы, структура коммуникаций не оставляла в центральной части фронта иного выбора ни нам, ни немцам.

На ясном стратегическом фоне было немало тактических ошибок. Мы – из-за меньшего боевого опыта – ошибались чаще. Только к концу тысяча девятьсот сорок второго – под Сталинградом – мы впервые разгромили окружённого противника. Весной сорок третьего немцы очистили Ржев под угрозой такого же окружения. Но само по себе стремление драться под Ржевом в сорок втором совершенно неизбежно и поэтому оправдано как «деяние, совершённое в состоянии крайней необходимости».