Юрий Росциус - Дневник пророка? Страница 6

Решающее значение придавалось тому, чтобы намерения напасть не были распознаны. Сухопутные войска СССР предполагалось уничтожить посредством быстрого выдвижения танковых клиньев, Предписывалось предотвратить отступление русских боеспособных войск.

Путем быстрого преследования намечалось оттеснение русских войск до линии, с которой русские (ВВС не смогут совершать налеты на Германию.

Конечная цель — создание барьера против Азиатской России по линии Волга — Архангельск,

Эффективные действия русских военно-воздушных сил должны быть предотвращены нашими мощными ударами уже в самом начале операции.

Поскольку успех плана «Барбаросса» зависел от внезапности нападения, требовавшей соблюдения максимальной секретности, принимался ряд мер. Так, сам план был исполнен всего лишь в девяти экземплярах, три из которых находились у командующих ВВС, ВМФ, СВ, а шесть хранились в суперсейфах рейха.

Доктор исторических наук полковник М. И. Семиряга в книге «Преступление века» (М., 1971.— С. 9) пишет о подготовке к вторжению:

«Характерным моментом на этом подготовительном этапе была исключительная секретность предпринимаемых гитлеровцами мер, на что особо обращалось внимание в „Директиве по дезинформации противника“ в феврале 1941 года. Ни одна война прошлого не готовилась так скрытно, как гитлеровская агрессия против нашей страны».

«Директива…», например, рекомендовала маскировать концентрацию войск Германии на границе СССР подготовкой к десанту на по бережье Британии (по плану «Морской лев») и захвату Греции (операция «Марита»). Даже союзников Германия не информировала о своих намерениях напасть на СССР. Исключение было сделано лишь для Йона Антонеску.

Поэтому рассказы о «почти открытой подготовке Германии к войне с СССР», видимо, следует отнести к категории гипертрофированных слухов.

При рассмотрении сообщений зарубежной прессы и радио следует, видимо, делить их по принадлежности к лагерю сторонников или противников Германии. Первые, завися от нее, дудели в ту же дуду, работая на «хозяина», служили ему не только верой и правдой, но и… неправдой.

Что же касается противников, то оценка их заявлений если не невозможна порой, то крайне затруднительна в силу неочевидности побуждающих к тому или иному заявлению причин, симпатий, антипатий, интересов, преследуемых ими в данном случае целей и т. п.

«Перепутаница…»

Судите сами. Как, например, расценивать заявление, зафиксированное в дневнике Геббельса, найденном советскими воинами в 1945 году в Берлине? (Ржевская Елена. Берлин, май 1945.— М., 1975.— С. 58):

«13 июня (1941 г. — Ю. Р.). Большая сенсация. Английские радио станции заявляют, что наше выступление против России просто блеф, за которым мы пытаемся скрыть наши приготовления к вторжению в Англию».

Как отнестись к этому заявлению? Ведь упомянутая нами выше «Директива по дезинформации противника» предлагала, в частности, маскировать концентрацию войск на границе в СССР подготовкой к выполнению плана «Морской лев», то есть к десанту на побережье Британии! Принять за успех дезинформации?

Но к этому, видимо, следует добавить другое сообщение (История второй мировой войны 1939–1945. — М., 1974. — Т. 3. — С. 352).

«В расчете на помощь со стороны Советского Союза министр иностранных дел А. Идеи пригласил к себе 13 июня (обратите внимание — 13-го же! — Ю. Р.) советского полпреда И. Майского и по поручению премьер-министра заявил, что если в ближайшем будущем начнется война между СССР и Германией, то английское правительство готово оказать полное содействие Советскому Союзу…»

Как же теперь, в свете второго сообщения, рассматривать первое? Его восприятие меняется при сопоставлении текстов, дат, мотивов. Ну а если вспомнить сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, то получим сплошную «перепутаницу», выражаясь языком детей-словотворцев.

Кстати, Геббельс в своем дневнике (Ржевская, цит. раб. — С. 67) неоднократно обращается к вопросу маскировки истинного состояния дел. Так, 18 июня того же года он пишет:

«Вопрос о России становится все более непроницаемым. Наши распространители слухов работают отлично. Со всей этой путаницей получается как с белкой, которая так хорошо замаскировала свое гнездо, что под конец не может его найти!»

Какая уж тут «почти открытая подготовка»? Кстати, если дело об стояло именно так, если Германия, полагаясь на силу и безнаказанность, делала все открыто, не таясь, зачем нужен был аппарат разведки? К чему гибель таких светлых и преданных идее и Родине людей, как Лев Маневич («Этьен»), Рихард Зорге («Рамзай»)? Мы не говорим уже о расходах на разведку.

Неведомое тогда стало известно ныне. Разведка не дремала. Полученные нередко ценой человеческой жизни разведданные незамедлительно поступали к руководству страны, чье отношение к ним трудно охарактеризовать и описать. Вот как описал детали беседы с И. В. Сталиным в начале июня 1941 года, проходившей в присутствии начальника генштаба, генерала армии Г. К. Жукова, Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, с мая 1940 по июль 1941 года бывший наркомом обороны.

Высказавшись весьма пренебрежительно по поводу предъявленных ему документов, свидетельствующих о реальной угрозе и дате вторжения, Сталин сказал, имея в виду Рихарда Зорге:

«Более того, нашелся один наш… (тут „хозяин“ употребил нецензурное слово), который в Японии уже обзавелся заводиками и публичными домами и соизволил сообщить даже дату германского нападения — 22 июня. Прикажете и ему верить?»!

Бедный Рамзай! И мог ли что-то подобное предвидеть чародей — Лева Федотов? Кому приснится такое? В каком бреду?

Более того, Анастас Иванович Микоян рассказал доктору исторических наук Г. Куманеву:

«Когда незадолго до войны в Москву из Берлина на несколько дней приехал наш посол Деканозов, германский посол Ф. Шуленбург при гласил его на обед в посольство… На обеде, кроме них, присутствовали лично преданный Шуленбургу советник посольства Хильгер и переводчик МИД Павлов.

Во время обеда, обращаясь к Деканозову, Шуленбург сказал:

— Господин посол, может, этого не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение 22 июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией…

Обед на этом был свернут. Деканозов поспешил к Молотову. В тот же день Сталин собрал членов Политбюро и, рассказав нам о сообщении Шуленбурга, заявил: „Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов“.

Таким образом, без какого-либо внимания было оставлено и это весьма необычное предупреждение…» (Газета «Правда», 22 июня 1989 г. № 173/25891, «22-го на рассвете…». Г. Куманев. Доктор исторических наук).

Неверие «Хозяина» (либо, если хотите, его беспробудная уверенность в собственной непогрешимости) находит хорошее отражение в подобострастных глазах его прихлебателей разных рангов. Они верноподданнически льстиво нарушают одну из главных христианских заповедей — «Не свидетельствуй ложно!». Процитируем докладную записку Берии Сталину:

«21.06.1941 года… начальник разведупра, где еще недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Голиков жалуется… на своего подполковника Новобранца, который врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий на нашей западной границе… Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!..»

Обратите внимание на язык, «информативный» характер донесения — его назойливый, как комариный писк, лейтмотив «чего изволите?». Давно уже нету ни Сталина, ни Берии, но мы тоже помним это дорого обошедшееся народам России мудрое предначертание «Хозяина». Помним, не можем, не имеем права забыть никогда!

Только в ночь на 22 июня, под давлением новых угрожающих сведений, Сталин наконец разрешил Наркомату обороны дать в округа директиву о возможном нападении немцев 22–23 июня и о приведении всех частей в полную боевую готовность, не поддаваясь при этом «ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения».

Однако непосредственно в войска директива поступила с большим опозданием, фактически уже после вторжения врага на нашу территорию. Таким образом в рассуждения Левы (аналитические либо имевшие характер «природного дара») жизнь внесла страшные, невосполнимые и незабываемые коррективы.

Так или иначе, но начавшиеся было в 1940 году реорганизация и перевооружение армии не были закончены к началу войны. Недоставало стрелкового оружия, орудий, танков, не существовало четкой военной доктрины. Лихо мы пели о том, что-де нас не стоит трогать, что мы спуску не дадим! Считали, что войну будем вести на чужой территории, малой кровью и т. п. Готовясь к войне на чужой территории, мы наши запасы — оружие, боеприпасы, обмундирование, технику, горючее «предусмотрительно» запасли на краю своей территории — поближе к местам предполагаемых боев. Ну и… поплатились за это!