Александр Гордон - Диалоги (июль 2003 г.) Страница 64

А.Г. Но если группа крови Б?

П.И. А вот если группы совпали…

А.Г. Здесь начинается игра с вероятностью.

П.И. Да, совпадение группы крови ещё не означает, что мы нашли именно того, кто оставил след. Дело в том, что избирательность этих систем, я имею в виду традиционных биологических, серологических, в данном случае, систем очень невысока, потому что у каждого второго-третьего будет та же самая группа. Это значит, что мы сузили круг, условно говоря, подозреваемых. У нас отпали другие…

А.Г. То есть мы трём четвертям дали алиби.

П.И. Да, совершенно верно, но у нас достаточно большое множество оставшихся людей, которые обладают общностью признаков по данной системе. То есть уровень полиморфизма в данной системе невысок. А генетические признаки, те, которые применяются при криминалистической идентификации, очень высокополиморфны. Хотя, между прочим, они тоже являются группоспецифичными. Пока ещё нет такого метода, который позволил бы однозначно идентифицировать конкретного человека. Но, тем не менее, эти признаки разделяют гораздо более маленькие группы.

А.Г. Однозначно – то есть с вероятностью сто процентов?

П.И. Да. Один из всего возможного потенциального множества анализируемых лиц.

А.Г. Всё-таки я возвращаюсь к своему вопросу. Предположим, если вам нужно определить преступника по слюне на сигарете или по волосам (если там есть луковица, насколько я понимаю), которую он оставил на месте преступления, то вы можете это сделать с известной долей вероятности, достаточной или недостаточной для того, чтобы суд принял в рассмотрение результаты этой экспертизы.

П.И. Да.

А.Г. А если вам ничего не известно об этих останках. Каким образом вы можете их идентифицировать, кроме как сказать, что это белый мужчина?

П.И. Совершенно правильно. Вы действительно правы, идентифицировать можно, только разрабатывая какую-то следственную версию или просто версию. То есть, верифицируя варианты, проверяя, тот ли этот вариант. Если же эксперту принесут, скажем, в мешке какие-то костные фрагменты и скажут, идентифицируй их, он не сможет этого сделать. Он только сможет выявить, установить какой-то комплекс индивидуализирующих признаков и скажет: вот этот комплекс я могу зафиксировать, и если у меня будет подходящий объект сравнения, то мы тогда ответим на вопрос, соответствуют идентифицирующий и идентифицируемый объекты друг другу или нет. Другой вопрос, что в идеале этот комплекс признаков может быть очень мощным для того, чтобы сказать, что я могу оценить дискриминирующий потенциал, то есть избирательность, специфичность этого комплекса признаков, и он у меня таков, что я выберу вам одного человека из всего населения земного шара. Вопрос только в том, чтобы найти этого человека. То есть вы мне будете по одному эти 6 миллиардов представлять, и если у меня хватит сил и времени (тот самый рычаг архимедов, которым я могу перевернуть Землю), так вот, мы будем поочерёдно отбраковывать каждого, кто не подходит, и найдём того, кто подходит. Вопрос только в избирательности индивидуализирующей системы.

А.Г. Тут возникает вот ещё какой вопрос, коль мы говорим о человеческих останках. Расовая или национальная принадлежность ограничивает круг поисков среди этих 6 миллиардов или нет?

П.И. Это непростой вопрос. Ну, во-первых, круг поиска сразу ограничивает пол. Биологический пол человека устанавливается молекулярно-генетическими методами гораздо точнее, чем антропологическими или какими-то другими. Этническая принадлежность, в принципе, может быть установлена, но вряд ли это установление на данный момент носит абсолютный характер, за исключением вполне определённых характеристик, известных из фундаментальной науки. Например, серповидно-клеточная анемия, она свойственна определённым этническим группам, а другим не свойственна. На уровне генов тоже такие варианты есть, но это не носит общий характер. В целом, ситуация такая: чем крупнее этнические группы, тем их легче отличить. Например, расовые группы. Можно отличить индивидуума негритянского происхождения от кавказоида, то есть от человека белой европейской расы, или же от монголоида. Но уже на уровне каких-то популяций, этногрупп более мелкого масштаба, это может быть очень трудно. Ещё и потому, что вообще-то мало у нас чистых популяций, то есть эндемичных, изолированных популяций.

А.Г. Каким бы вы назвали идеальный объект для сравнения? Кроме известной, принадлежащей этому индивидууму части биологической ткани, которая была взята при его жизни, и точно известно, что это его ткань. Что по родству идёт вслед за этим?

П.И. На сегодняшнее состояние, да?

А.Г. Да, да.

П.И. Вы говорите о прямой идентификации, и это идеальный случай, когда у нас есть объект и какой-то, скажем, фрагмент, предположительно, происходящий от этого объекта, и мы можем напрямую посмотреть совпадение или несовпадение признаков. Если этого нет, то возможна так называемая непрямая идентификация. Мы этим достаточно много занимались, потому что эта проблема существует. Вот мы сказали, что практически нет баз данных по тем объектам, которые приходится идентифицировать. Приходится рассматривать идентификацию немножечко с другой точки зрения, в другом аспекте. Если присмотреться, то получается, что непрямая идентификация, по сути, аналогична прямой идентификации. Вопрос только в том, что в случае прямой идентификации соответствие признаков стопроцентно прямое. (Не будем брать осложнённые какие-то варианты). А в случае идентификации по родственным связям достаточно знать законы генетики, чтобы представлять, как признаки одного объекта, скажем, родителя, могли бы отразиться в другом объекте, в ребёнке, например, или в родственнике. Вот если эти закономерности представлять, то есть смотреть на сопоставление этих признаков через призму, так сказать, того пути, который прошли эти признаки и как они трансформировались, если знать весь этот ход, то в конце концов мы тоже можем выйти на идентификацию, и это используется. Другой вопрос, что это может быть очень сложно, а в каких-то случаях и невозможно, пока мы не обладаем всеми возможными знаниями и инструментом, чтобы проследить реперные точки, понять эти признаки в движении. Поэтому сейчас возможно не всё, далеко не всё, но что-то мы уже можем.

А.Г. Возвращаюсь к вопросу – как технологически происходит эта процедура?

П.И. Технологически это лабораторная кухня молекулярно-биологическая, это выделение ДНК из тканей, ну а в организме каждого индивидуума во всех клетках тела ДНК одинакова. Поэтому нам безразлична тканевая принадлежность ДНК, мы можем сравнивать волос с кровью или с частицами эпителия, и это очень важно с точки зрения криминалистики, потому что для других систем нет такой свободы. Ведь признаки на уровне ДНК – первичный уровень, наследственная информация. Потом они как-то трансформируются, превращаются в белки, в признаки, которые мы называем фенотипическими, и они могут меняться в зависимости от дифференциации ткани, могут оказаться разными даже по причине патологического процесса. А ДНК – нет. Её нельзя изменить, ничего на неё не действует, кроме онкологических заболеваний, которые несовместимы с жизнью. Поэтому любые ткани мы можем сравнивать между собой. ДНК можно получить в химически чистом виде. Это биохимия, это химия, если хотите. Прозрачный водный раствор, макромолекулы полимера, полианиона. Поэтому, применяя физические и химические способы анализа, можно те или иные параметры этого вещества изучать. Вопрос только в том, чтобы вещества было достаточно. Потому что, как известно, с молекулами может работать физика, но нас здесь меньше интересуют параметры физические, потому что они характеризуют полимер в целом, и они одинаковы даже не то, чтобы у одного вида, а у многих видов. А вот химия работает с веществом, то есть с совокупностью молекул. И если у нас мало этих молекул, то могут быть проблемы, мы не сможем проанализировать химические свойства вещества.

А.Г. Мало – это сколько?

П.И. Мало – это довольно ощутимое число молекул, но это мало.

А.Г. А переводя на простой, человеческий язык, грубо говоря, один волос – это достаточно?

П.И. Я вам приведу пример, чтобы было понятно, о чём идёт речь. При анализе останков из Екатеринбургского захоронения, я напомню, что это кости, пролежавшие в земле более 70 лет, после долгих усилий нам удалось из порции кости в 5 грамм выделить 20 пикограмм ДНК. Один пикограмм – это 10 в минус 12-й степени грамма. По расчёту, это буквально считанное количество молекул. Так вот, с таким количеством ДНК молекулярному биологу, генетику нельзя работать никаким методом, кроме одного – методом энзиматической амплификации ДНК, полимеразной цепной реакции. Тогда мы можем увеличить, наработать одинаковые копии интересующего нас гена или фрагмента, и тогда уже изучать его как обыкновенное вещество химическими методами.