Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов Страница 65

в Академию лет в семнадцать и обучался до смерти Платона. Это значит, примерно, двадцать лет. Свои собственные сочинения он начал писать еще в Академии и писал много. Очень много. При этом надо отметить, что чем дальше уходил Платон во времени, тем дальше отходил от него Аристотель. Его сочинения создают впечатление, что главная задача жизни Аристотеля – доказать, что он умнее Платона. Поэтому редкое место в его сочинениях не содержит явного или скрытого спора с Платоном. Чаще же всего новая мысль, новый образ начинаются словами: «Платон был не прав, когда…» или «Сократ неверно говорит о…».

В силу этого аристотелизм вполне обоснованно можно было бы назвать ранним платонизмом. Он целиком вырастает из вопросов, поставленных Платоном. Пусть даже отрицая их. Так, в общем-то, многие исследователи и называют его. Но есть одна помеха, если вспомнить основное в платонизме и у Сократа: они обращены к человеку, человек – главное. Это душа платонизма. Для Аристотеля же естественным развитием его школы были слова: «Платон мне друг, но истина дороже». Он сказал ее в ответ на упреки в том, что постоянно нападает на учителя.

В некоторых словарях есть и другая фраза, которую приписывают Платону: «Сократ мне друг, но истина дороже». Это поздняя историческая ошибка. Платону ее приписывают, но создатель – Аристотель. Однако для нас наличие их обеих очень важно, потому что они позволяют высветить суть этих двух школ. Просто вглядитесь в обе и вспомните все, что знаете об отношении Платона к своему учителю. Никогда Платон не предавал его. Более того, все, что он сделал, он сделал, чтобы несправедливый приговор Сократу не стерся из памяти людей.

Можно посмотреть и с другой стороны. Может быть, Платон и был с чем-то не согласен в учении Сократа. Что-то считал слабостями или ошибками. Но он никогда не упоминает их и словно их не видит. Это и не так, и так. Конечно, он их видит, он достаточно самостоятельный мыслитель, но они его не интересуют. Он верит в главное, в цель, а из предложенных Сократом способов выбирает те, что полезны, развивает их и идет, идет дальше. Ему некогда критиковать, ему нет дела до неудач. Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься чужими ошибками и решать чужие задачи. Ее едва-едва хватает, чтобы опробовать находки, если ты хочешь как следует позаниматься собой.

Можно считать, что напутствием Платона всем ищущим истины было: Разрешаю вам никогда не решать чужие задачи – жизни только-только хватает для решения собственных задач!

Сократ был очень дорог Платону. И в этом Платон – наследник подхода древних мистических школ.

Аристотель же всей своей жизнью разрушает эту традицию мистического ученичества. Чтобы предать учителя, он вынужден нащупать в образе мира ценность, которая выше ценности Учителя, как его понимали тогда. Он использует понятие «истины» в совершенно новом значении.

Ему нужна была «истина», которая отменяет «истину» Платона и Сократа. Поэтому «истина» Аристотеля – это то, что противоположно «истине» Платона. И если «истина» Платона вслед за Сократом должна приводить к человеку, противоположная «истина» должна полностью увести от человека, исключить его, даже изучая. Отсюда рождается понятие «объективности» науки и «объективного научного метода».

По сути наука – это то, что пользуется «объективным научным методом» для производства в итоге своей работы особого вида продукции. Он называется «научная истина». У Аристотеля, в общем-то, не было задачи создать науку. Это произошло как бы случайно. У него была задача пересмотреть все учение Платона с помощью «объективного научного метода» в поисках иной истины – «научной», что можно прочитать и как «бесчеловечной». И этому он посвятил жизнь.

Пересмотреть – это же означает увидеть по-другому. Но увидеть то же самое по-другому можно только с другой точки. Точки зрения или точки в пространстве. В данном случае из точки новой вершины, на которую ты хочешь подняться. Вершина, которую занимал Платон, была слишком высока. Создать собственную вершину с пиком «научной истины» оказалось легче, чем забраться выше Платона.

Увидев оттуда все то же самое по-другому, Аристотель на этом не остановился. Он об этом рассказал. Пересмотреть учение, как ни странно, оказывается – пересказать его иначе. То же самое, но так, как вижу я! То же самое! Но учитель ошибается.

А для того, чтобы пересказать, нужен язык. И Аристотель занимается языком науки так тщательно, что два тысячелетия потом именно этот язык занимает умы всей думающей Европы. О нем спорят, его развивают и комментируют. А уж сколько молодых жизней было отравлено зубрежкой!

Причем, язык этот не мог быть тем же языком, которым говорит Платон, а уж тем более его простоватый Сократ с его вечными плотниками и сапожниками. Язык должен был заведомо и явно отличаться. Платон любил язык математики? Он считал его мистическим способом выражать тайные божественные связи мироздания? Аристотель отказывается от математики, но зато создает сопоставимую с ней логику. И логика становится первым языком науки. Сначала в научном построении все должно быть логично, потом это можно записать и математически. Сократ применяет обычную речь, чтобы дать определения понятий. Аристотель создает категории и разрабатывает имена для речи необычной при определении все тех же понятий. И так во всем.

В итоге мы можем дать науке такое определение:

Наука – это то, что рождается из учения Сократа и Платона, если пересмотреть их объективным научным методом и очистить от человека.

Так была создана наука вообще. Так сказать, само понятие о науке, зная которое, ты уже в общем можешь «научно» исследовать любую тему. Аристотель попробовал это разок и ему понравилось. Тогда он занялся этим всерьез и разработал ее отдельные части до состояния самостоятельных наук.

Я слегка посмеиваюсь, чтобы сбить то озабоченно-серьезное отношение к Аристотелю, которое насаждает «официальная» наука. Я все-таки психолог, и моя задача – исследование парадигм науки, а не ее истории. Аристотель, конечно, немало сделал. Но в первую очередь, он позволил родиться сообществу, способному сплотиться вокруг предложенного им стяга.

А это значит, воинственному сообществу, готовому убивать и травить чужих. Аристотель очень даже немало послужил делу травли инаких, например, советской наукой. Вот что пишет об этом современный философ:

«В учебниках по истории философии, написанных в советское время и испытывавших на себе гнет обязательной идеологии, было принято заострять внимание на критике Аристотелем теории Платона. Факт критики рассматривался в качестве удобного повода, чтобы в очередной раз «развенчать» Платона, учение которого следовало подать как «классово чуждое». Ведь если его критикует лучший ученик, каковым, несомненно, и был Аристотель, то некая