Яков Канторович - Средневековые процессы о ведьмах Страница 7

Свидетелями могли быть опороченные, подвергавшиеся наказанию, даже малолетние дети. Часто показанием служил бред больных горячкой, с которых снимался допрос. Противоречия в показаниях свидетелей не опорочивали эти показания, если они все свидетельствуют о виновности подсудимого.

Обвиняемому не давалось никаких средств зашиты. Уже в Malleus maleficarum был установлен принцип, освященный потом практикой, — что имена свидетелей сохраняются в тайне и никоим образом не должны быть сообщаемы обвиняемому. По каноническому праву, обвиняемые в колдовстве не имели никакого права возражения против своих обвинителей, кроме отвода на основании «смертельной вражды». Но Malleus сделал и это право фиктивным, благодаря предписанию об укрывании имен обвинителей. Чтобы сохранить форму, судьи в начале допроса спрашивали подсудимого, имеет ли он смертельных врагов и кто они, но ответ обвиняемого оставался без результата для оценки показаний обвинителей или свидетелей. Взятие защитника по свободному выбору подсудимого не допускалось. Одна булла Иннокентия VIII вовсе запрещает иметь защитника. Malleus тоже находит излишней защиту, хотя разрешает суду назначить защитника верного и надежного, т. е. твердого в вере. Защитник, при таких условиях назначенный судом, должен был во всяком случае быть крайне осторожным в способе ведения защиты, чтобы излишним усердием не навлечь на себя подозрение в отрицании колдовства и в покровительстве ведьмам, и самому не подвергнуться участи подсудимого. Затем средства для защиты были вообще очень ограничены, так как защитнику не сообщали никаких списков из актов, никаких данных из допросов свидетелей. Наконец, чем защита могла бы помочь обвиняемому при таких началах, на которых зиждилось судопроизводство по делам о колдовстве — когда виновность подсудимого презумировалась независимо от каких-либо доказательств, и задача суда заключалась только в исторжении от подсудимого признания в возведенном на него обвинении.

В особенности дан был сильный ход процессам по обвинению в колдовстве, начиная с XV в. — с изменением старого порядка судопроизводства и введением тайного инквизиционного порядка — благодаря широкому пользованию пыткой. Этим новым порядком инквизиторам открылась полная свобода действий и полный произвол подвергать преследованию и осуждению всякого заподозренного.

При инквизиционном порядке судопроизводства процесс велся на основании системы формальных доказательств, в числе которых самое важное место занимало сознание подсудимого. Суд обязан был основывать свой приговор на несомненных доказательствах виновности, а самым лучшим доказательством, исключающим всякое сомнение, считалось собственное сознание обвиняемого. Поэтому суд добивался сознания всеми способами и средствами, и к этому сводилась главная его задача. Самым действенным средством для исторжения признания явилась пытка, заимствованная западноевропейской наукой и практикой у итальянцев и вошедшая в законодательства всех стран и в повсеместную практику судов.

Но в то время как по отношению ко всяким другим обвинениям закон допускал применение пытки при известных условиях и только в таких случаях, когда другими доказательствами обвинению было уже дано солидное основание, — в делах, касавшихся обвинения в колдовстве, судебная практика шла гораздо дальше и не руководствовалась никакими правилами закона.

По нормальному порядку к пыткам должны были приступать только в том случае, если злодеяние было заведомо совершено и если существовали достаточные улики и доказательства против арестованного. Применение пыток должно было быть решено особым приговором, и ему должно было предшествовать «устрашение» — сначала словесное (угрозы пыткой при показывании обвиняемому орудий пытки) и затем реальное (прикладывание орудий пытки к телу обвиняемого, но без истязания). Пытка могла продолжаться не более 50 минут и только один раз. Если подвергнутый пытке выдержал ее, не сознавшись, он должен быть освобожден, если во время процесса не появилось новых подозрений, оправдывающих новое применение пыток.

Все эти предварительные действия, установленные законом, как некоторая гарантия личности подсудимого при применении столь важной меры, как пытка, — по отношению к обвиняемым в колдовстве могли не применяться. В процессах о ведьмах пытки применялись во всех случаях — на основании одного подозрения и при первом допросе. Пытка была в руках судей главным и единственным средством, можно сказать, что она была душой процессов о ведьмах. Ниже мы подробнее остановимся на применении пытки и приведем акты и протоколы некоторых процессов, рисующие картину невероятной, ужасной жестокости судей и палачей и бесконечного мученичества несчастных жертв средневекового мракобесия.

Дальнейшими видоизменениями инквизиционного процесса у подсудимого отнималось право апелляции. Инквизитору запрещалось обнаружить милость и снисхождение. Никакое раскаяние не должно было изменять приговора, даже если судьи убеждались в искренности обвиняемого. Суд тогда ему объяснял, что судебно ему не верят. Осужденные наказываются смертью на костре. Кроме того невинная семья осужденного лишалась всего имущества, которое конфисковывалось и поступало в пользу доносчиков, членов суда и инквизиторов. В одной булле Иннокентия VIII говорится, что сыновьям еретика должна быть оставлена только одна жизнь и то как милость.

Тогдашняя судебная процедура имела в своем арсенале для достижения признания еще другое средство, именно обман и ложь. При допросе обвиняемого допускалось употреблять всевозможные обманные уверения, ложные обещания, хитрости, фальшь. Hexenhammer советует, например, обещать обвиняемому, что если он сознается, то его не приговорят к смерти; когда же потом дело доходило до приговора, то судья, давший это обещание, мог предоставить другому судье подписать смертный приговор; или судья должен, чтобы привести обвиняемого к признанию, обещать ему «милость», но при этом думать — милость для меня или для государства; или он должен обещать обвиняемому помочь ему долго жить и при этом думать о вечной жизни на том свете. Судья также может пользоваться исповедью обвиняемого и для этого прибегать к услугам духовника и через него, именем Бога, вызывать у обвиняемого раскаяние в грехах и это раскаяние считать признанием. Или же судья должен подсылать к обвиняемому в тюрьму ловких людей, которые бы вкрадчивыми речами или другими искусными приемами вовлекли его в откровенность и вырывали у него какое-либо неосторожное слово, служившее затем доказательством виновности его. Все это считалось не только дозволительным, но и обязательным для судьи, потому что уличить ведьму и искоренить колдовство — дело, угодное Богу, и по инквизиторскому принципу, цель оправдывает средства.

Существование ведьм предполагалось повсюду — в каждом доме, в каждой семье. Требовалось только их распознать, выследить, уличить и арестовать. Странствующий инквизитор, или «комиссар ведьм», переходил с одного места в другое и везде старался собирать сведения о ведьмах — на основании допросов окольных людей, доносов, слухов Кроме того, он вывешивал объявление на дверях церкви или ратуши, в котором каждый обязывался, под страхом отлучения от церкви или уголовного наказания, в течении 12 дней доносить на всех, кто чем-либо вызывал подозрение в прикосновенности к колдовству, — если о ком-либо. ходил дурной слух, или было что-либо подозрительное в поведении, или существовал какой-либо признак, повод предполагать, что данное лицо состоит в сношениях с нечистыми силами. Доносчику обещалось благословение неба и денежное вознаграждение и гарантировалось, что имя его будет держаться в секрете. В некоторых местах в церквях имелись особые ящики, с отверстиями посредине, куда можно было бросать анонимные доносы. В случаях, когда до суда доходили сведения об усиливающемся распространении колдовства в какой-нибудь местности, судьи назначали специальные комиссии, которые отправлялись в зараженную местность для непосредственного собирания сведений путем повального допроса всех жителей и с целью быстрого и энергичного приостановления заразы.

Улики, на основании которых велось преследование, были большею частью вроде следующих: один уверял, что на подсудимую давно уже смотрят в деревне подозрительно; другой показывал, что прошедшим летом разразилась гроза как раз в то время, когда подсудимая возвращалась с поля; третий, присутствуя на свадьбе, почувствовал внезапно боли в животе, а впоследствии оказалось, что подсудимая в это время проходила мимо; у четвертого после ссоры с нею заболела скотина, и невежа-врач объяснил эту болезнь «ночной порчей», следствием колдовства.

Чаще всего обвинение основывалось на факте вреда, будто бы причиненного подсудимой свидетелю лично или его имуществу. Причинную связь находили в таких случаях удивительно легко. Если у крестьянина заболевало дитя или скот, если урожай пострадал от града, и ведьма под пыткой сознавалась, что она с помощью дьявола нанесла порчу дитяти, скоту или производила град, то все было ясно. Причинная связь между фактом порчи и сознанием ведьмы не подлежала никакому сомнению, и участь ведьмы была решена. Достаточно было подозрения, что обвиняемая только пожелала кому-нибудь неприятностей, и если затем с ним действительно что-либо неприятное случалось, то было ясно, что виновата ведьма. Если подсудимая прикасалась к человеку, который впоследствии заболевал, то доказательство ее виновности было налицо.