Александр Смыкалин - Колонии и тюрьмы в советской России. Монография Страница 9

Хотя включение левых эсеров в СНК не изменило политики в целом, тем не менее решение ряда вопросов сопровождалось упорной борьбой мнений. Относительно ВЧК, например, левые эсеры справедливо считали, что этот орган следует подчинить НКЮ РСФСР, т. е. его деятельность не только должна быть законодательно регламентирована, но и находиться под соответствующим контролем. Особенно большое влияние эсеры в первые дни советской власти оказали на формирование системы исправительно-трудовых учреждений. Как считает А. С. Кузьмина, «процесс слома старой тюремной системы затянулся вплоть до лета 1918 года…»[52]. Это объяснялось тем, что руководство НКЮ длительное время (по март 1918 г.) находилось в руках левых эсеров.

6 января 1918 г. НКЮ принял постановление о создании тюремной коллегии «для заведования всеми отраслями тюремного быта и выработки основных начал реформы тюремных учреждений»[53].

Вместе с тем на практике реформирование пенитенциарных учреждений России затянулось и до мая 1918 г. продолжало действовать Главное управление мест заключения (ГУМЗ). В отчете НКЮ VII Всероссийскому съезду Советов говорилось: «Деятельность Главного управления местами заключения в первые 7–8 месяцев после Октябрьской революции как бы замерла, застыла, сведясь к переписке с местами; на местах же ограничились назначением комиссаров тюрем»[54].

Дело в том, что после победы советской власти на местах Советы и Военно-революционные комитеты стали назначать в тюрьмы комиссаров для контроля за деятельностью тюремной администрации. В основной же массе пенитенциарных учреждений страны сохранялась прежняя, царская администрация. Даже в 1925 г. продолжали работать 6 % царского надзирательского состава[55].

Большевистское правительство в первые месяцы после революции освободило всех политических заключенных, в то же время пресекая любые попытки освободить осужденных за тяжкие уголовные преступления.

Невзирая на то, что тюрьмы в рассматриваемый период подчинялись районным Советам, организация управления тюремным делом отличалась большим разнообразием. В Западной Сибири, например, была упразднена бывшая тюремная инспекция и образована коллегия по управлению местами заключения[56]. На Урале, в Екатеринбурге, были созданы исправительно-трудовой подотдел и подотдел принудительных работ губернского отдела юстиции[57]. В условиях правового нигилизма и хаоса, вызванного социальным переворотом, имелись и другие случаи революционного правотворчества трудящихся масс.

Вместе с тем необходимо отметить, что российская пенитенциарная система уже имела глубокие теоретические основы, заложенные известными русскими юристами С. В. Фойницким, Н. С. Таганцевым, С. П. Мокринским, С. В. Познышевым и др.[58] Однако в силу отрицания всего старого, буржуазного многие идеи не были восприняты новой советской наукой исправительно-трудового права. На рубеже 1917–1918 гг. шел процесс постепенной трансформации пенитенциарной политики в политику исправительно-трудовую, основная идея которой заключалась в перевоспитании осужденного путем использования общественно-полезного труда как ведущего средства исправления. Именно эта идея и легла в основу нового наименования «исправительно-трудовое право»[59].

Постановлением Народного комиссариата юстиции от 24 января 1918 г. «О тюремных рабочих командах» принудительный труд в тюрьмах вводился в ранг государственной политики. Это вполне соотносилось с идеей коммунистического общества «Не трудящийся да не ест». Следовательно, труд провозглашался одним из основных способов исправления осужденного. Государство получало, как покажет дальнейшая практика пенитенциарной системы, двойную выгоду: идеологическое перевоспитание личности и решение экономических задач за счет заключенных. Именно на трех китах – кара, трудовое воздействие, политическое и культурное воспитание – строилась исправительно-трудовая политика молодого Советского государства.

Выступая на Всероссийском съезде работников пенитенциарного дела в 1923 г., нарком внутренних дел А. Г. Белобородое говорил: «Если бы вопросы труда были для нас лишь вопросами педагогики, а не вопросами жестокой необходимости, мы, несомненно, достигли бы меньше, чем достигли в настоящее время»[60].

Забегая вперед, необходимо отметить, что с 1920 г. в советских исправительно-трудовых учреждениях применялась так называемая прогрессивная система исполнения наказания, согласно которой положение осужденного зависело от его поведения. Эта система не была изобретением советских пенитенциаристов, она уже снискала известность в мировой практике тюремного заключения. Сущность данной системы на Западе заключалась в делении срока отбывания наказания на несколько этапов. Примерные поведение и труд на предыдущем этапе давали новые льготы и послабления режима на последующем. Так сочетание принципов принуждения и убеждения уже в те годы легло краеугольным камнем в фундамент пенитенциарной системы страны. Но, безусловно, нужно помнить и о том, что расколотое гражданской войной общество не было социально однородным. Уже тогда перед советскими судами ставилась задача внимательно отслеживать классовую принадлежность подсудимого, от чего в большинстве случаев зависел приговор и его исполнение в системе ИТУ страны.

Один из видных теоретиков и практиков советской пенитенциарной системы К. Ширвиндт писал: «… по отношению к нашим „классовым врагам“ основные принципы нашей пенитенциарной политики остаются в полной силе; если прохождение этапов прогрессивной системы обставляется для них большими трудностями и они ставятся в условия более жесткого режима, то, конечно, не может быть и речи о том, чтобы мы отказались в отношении к ним от принципа, согласно которому меры социальной защиты должны быть лишены признаков (курсив мой. – Л. С.) мучительства»[61]. Так закладывалась теоретическая база под произвол и массовые репрессии в отношении «классовых врагов».

О какой объективности в исполнении приговора могла идти речь, если руководитель Наркомата юстиции РСФСР Н. В. Крыленко в 1924 г. на съезде работников юстиции говорил: «… относительно осужденных из классово-враждебных элементов… исправление бессильно и бесцельно…»[62]. Принцип дифференцированного подхода при индивидуализации ответственности был сформулирован и в ряде работ В. И. Ленина, высказавшего мысль о создании системы мер государственного воздействия для различных социальных слоев общества.

Изменилась и структура управления пенитенциарными учреждениями России. После выхода из состава правительства левых эсеров (март 1918 г.) вместо ГУМЗ в составе НКЮ РСФСР был образован Центральный карательный отдел (май 1918 г.). Впрочем, название не совсем верно отражало сущность данной структуры, поскольку, как уже отмечалось, задачи этого подразделения были гораздо шире. Функции губернских тюремных инспекций передавались местным карательным отделам, входившим в состав губернских комиссариатов юстиции. Заведующие губернскими карательными отделами назначались местными Советами, но право их утверждения принадлежало Центральному карательному отделу НКЮ. Одной из важнейших задач перестройки мест заключения была организация труда заключенных. Эти функции выполняли два ведомства: вышеназванный Центральный карательный отдел и частично Главное управление принудительных работ при НКВД[63].

Привлечение к общественному труду осуществлялось как в тюрьмах, так и в новосозданных сельскохозяйственных колониях. В циркуляре от 24 мая 1918 г. говорилось: «Наша цель – перелом не только всей системы управления местами заключения, но и в самой постановке отбывания наказания. И ясно, что такой перелом возможен только при теснейшем сотрудничестве центральных и местных органов»[64].

Анализ первых циркуляров по пенитенциарным учреждениям России выявляет стремление изжить дух прежней карательной системы. Однако тюрьмы должны были сохраниться как орудие подавления классовых врагов и преступных элементов.

Итак, берется курс на уничтожение или преобразование дореформенных тюрем и на устранение царившего в них произвола. В соответствии с циркуляром Центрального карательного отдела НКЮ № 9 от 1919 г. «О тюремном режиме и привлечении к ответственности виновных в незаконных притеснениях заключенных» все формы мучительства заключенных запрещались. Одновременно был издан ряд актов, ведущих к рационализации лишения свободы и проведению принципов целесообразности. Все больше внимания уделялось разумному использованию труда заключенных. Согласно декрету «О тюремных рабочих командах»[65] из числа работоспособных лиц в местах заключения образовывались команды для необходимых государственных работ. Циркуляр Центрального карательного отдела № 32 от 7 августа 1918 г. подробно регламентировал создание тюремных мастерских, организацию работ вне тюрем и оплату труда заключенных сообразно существующим профсоюзным тарифам. Как следствие этого в 1919 г. в качестве меры поощрения был введен зачет двух дней работ за три дня срока наказания.