Вадим Нестеров - Иван Грозный Страница 9

Положение и впрямь было отчаянным, а татарские послы вели себя с неслыханной бесцеремонностью. Вместо привычных подарков крымский хан прислал Ивану только простой нож – намек был более чем прозрачен. Не менее оскорбительным было и послание хана. В нем хан, издеваясь, писал, что искал встречи с Грозным, но тот бегал от него и хан не нашел царя даже в Москве: «И хотел есми венца твоего и главы, и ты не пришел, и против нас не стал. Да и ты похваляешься, что, де, яз – Московской государь, и было б в тебе срам и дородство, и ты б пришел против нас и стоял» [27].

Можно представить, каково было Ивану с его гипертрофированным самолюбием прилюдно выслушивать такое от «басурманского пса». Крымский хан требовал отдать ему Казань и Астрахань. Грозный, понимая отчаянность положения, в котором он оказался, готов был пожертвовать Астраханью, но отдать Казань не соглашался. Отказаться от нее, пожертвовать своей первой и самой славной победой означало перечеркнуть все свои достижения на посту правителя. Чтобы выиграть хоть немного времени, ему приходилось, глотая оскорбления, заискивать перед татарами: дарить послов пирами и шубами и на недвусмысленные оскорбления отвечать льстивыми речами. «Мы з братом своим з Девлет-Киреем царем в братстве и дружбе быти хотим и Асторохани для любви брату своему хотим поступитися» [27], – напутствовал Грозный уезжающих послов.

Татары уехали, но еще месяц после переговоров, то есть почти два месяца после пожара, до 20 июля, с улиц продолжали убирать трупы и хоронить погибших москвичей. Город пришлось заселять заново, в приказном порядке отправляя на жительство в столицу обитателей других городов страны.

Иван прекрасно понимал, что главное сейчас – безотлагательно ликвидировать анархию и хаос в стране. События страшного 1571 г., судя по всему, убедили его, что главная причина «оскудения» княжества – опричнина. Так или иначе, в середине 1571 г. было инициировано расследование – царь приказал собрать все жалобы на опричников и произвести по ним розыск. Вскрывшиеся масштабы злоупотреблений ужаснули его. Но пока никаких радикальных решений не принималось – не время для потрясений.

Главным сейчас было подготовиться к лету 1572 г. Все прекрасно понимали: на следующий год крымский хан обязательно вернется со всем войском, чтобы добить смертельно раненного, как ему думалось, противника.

Весь год собирались войска, сформированные отряды немедленно отправлялись на «засечную черту». Чинились старые и возводились новые укрепления на Оке. В который раз в своей истории обескровленная страна неведомо откуда находила в себе силы, чтобы отринуть на время грязь и распри и сплотиться перед смертельной угрозой.

В апреле царь лично проводит смотр собранного воинства. Впервые опричные и земские войска объединены в одну армию, а опричные и земские воеводы должны служить бок о бок в одних полках. Командующим армией поставлен уцелевший при пожаре в Москве Михаил Иванович Воротынский, один из лучших полководцев, прославившийся еще при взятии Казани. О нем Андрей Курбский, сам незаурядный стратег, отзывался так: «Муж крепки и мужественой, в полкоустроениях зело искусны» [6]. Сам Грозный с армией не остался, уехал в Новгород.

Между тем в Крыму собрали огромную армию – недостатка в охотниках отправиться на передел России не было. Девлет-Гирей неоднократно заявлял, что идет в Москву «на царство», а его приближенные уже поделили русские города между собой – кому достанется Рязань, а кому – Суздаль. Татарская рать была усилена турецкими военными – султан предоставил в распоряжение крымского хана 7 тысяч отборных янычар. Иноплеменниками, кстати, подкрепили и русские силы – царь прислал Воротынскому отряд из 7 тысяч немецких наемников. Но в целом силы оставались неравными – в разоренной стране удалось собрать только около 25 тысяч воинов, в то время как у татар было самое малое 40 тысяч сабель.

Битва при Молодях

Русские встретили татарскую конницу на Оке 27 июля 1572 г. Два дня шла драка за переправы, наконец лихие ногайцы прорвали растянутую оборону у Сенькиного брода. Затыкать прорыв бросился со своим передовым полком воевода Дмитрий Хворостинин, но опоздал. Основные силы татар уже успели переправиться и, разбив заступивший путь полк воеводы Никиты Одоевского, ушли по серпуховской дороге к Москве.

Надо сказать, что Хворостинин хоть и числился в опричнине, но занимался большей частью вовсе не душегубством в Москве. Все эти годы он воевал с татарами на южных рубежах, там и заработал репутацию, пожалуй, лучшего военачальника на Руси: как писал позже английский путешественник посол Флетчер, Хворостинин – «главный у них муж, наиболее употребляемый в военное время» [26]. Его воинские таланты были настолько велики, что позволили Дмитрию Ивановичу сделать блестящую для его худородства карьеру. Правда, именно Хворостинину принадлежит и своеобразный рекорд – в истории он остался «чемпионом» по количеству поданных против него местнических тяжб, никого другого так часто не ставили командовать войсками в обход более знатных претендентов.

Упустив прорыв, Хворостинин неотрывно шел за татарским войском, выжидая удобный момент. Следом за ним, бросив обоз, двинулся в погоню и Воротынский с основными силами – никак нельзя было допустить татар до Москвы.

Момент Хворостинин улучил только в 45 верстах от столицы, возле села Молоди, – напав на арьергард татарского войска, он нанес татарам тяжелое поражение. Именно после этого хан прекратил наступление на Москву, решив сначала разделаться со «вцепившимися в хвост» русскими. Основные силы татар легко опрокинули полк Хворостинина, но тот, отступая, увлек татар к развернутому Воротынским «гуляй-городу» – так на Руси называли вагенбург, подвижное укрепление, образующееся из сцепляемых в круг повозок. Отступающий Хворостинин прошел под самыми стенами «гуляй-города», а кинувшихся вдогонку татар встретила спрятанная в укреплении русская артиллерия, изрядно выкосившая преследователей. Озлобленные татары ринулись на приступ.

Это была прелюдия решающего сражения – большая часть татар штурмовала «гуляй-город», оставшиеся бились в поле с дворянским ополчением. Отличился суздальский сын боярский Темир Алалыкин – он взял в плен одного из самых высокопоставленных крымских вельмож Дивея-мурзу, главу рода Мангитов, второго по знатности после правящих Гиреев. Русские все-таки отбились, но утром их ждал сюрприз – никакого продолжения штурма не последовало. Татары, пользуясь превосходством в численности, взяли русскую армию в кольцо и замерли в ожидании. Разгадать их план не составляло труда – татары узнали, что русские бросили обоз и остались без припасов, а с учетом того, что кольцо окружения затрудняло и снабжение войска водой, надо было только подождать. Подождать, пока обессилевшим русским придется выйти из укрепления, чтобы принять бой в чистом поле. При разнице сил исход был предрешен. Пленный Дивей-мурза, издеваясь, говорил Воротынскому, что, будь он на воле, он бы выморил противника из «гуляй-города» за 5–6 дней.

Губительная для русских осада длилась уже двое суток, и в «полкех учал быти голод людем и лошедем великой» [14], ели убитых лошадей. Спас армию Воротынского московский воевода князь Токмаков. В Москве, до которой было рукой подать (сейчас Молоди – село в Чеховском районе Московской области), естественно, знали об отчаянном положении русской рати. Хитрый московский воевода отправил Воротынскому «ложную грамоту», в которой сообщал, чтобы «сидели безстрашно» [14], потому как на подмогу идет огромная новгородская рать во главе с самим царем. На деле, конечно, грамота адресовалась не Воротынскому, а татарам. Московский гонец был схвачен, подвергнут пыткам и казнен, жизнью заплатив за дезинформацию.

А наутро татары пусть и не повернули назад, как надеялся Токмаков, но все-таки отказались от идеи взять русских измором и возобновили активные действия.

2 августа все силы были брошены на штурм «гуляй-города». После нескольких неудачных атак хан велел своим воинам спешиться и под предводительством янычар атаковать вагенбург в пешем строю. Этот последний натиск был страшен, татары и турки, выстлав склоны холма мертвыми телами, пробились к самым стенам импровизированной крепости. Они рубили стенки повозок саблями, пытались их опрокинуть: «…и татаровя пришли к гуляю и изымались у города за стену руками и тут многих татар побили и руки поотсекли бесчисленно много» [8].

И тут произошло событие, решившее исход этого судьбоносного сражения. Как выяснилось, Воротынский решил воспользоваться тем, что вся татарская армия сосредоточилась на одной стороне холма, и предпринял крайне рискованный маневр. Он оставил руководить обороной «гуляй-города» Хворостинина, а сам с «большим полком», незаметно пройдя по дну лощины, вышел в тыл Крымской Орде. Два удара последовали одновременно – как только Воротынский ударил с тыла, сразу же «из гуляя города князь Дмитрей Хворостинин с стрельцы и с немцы вышел» [8] и атаковал со своей стороны. Попав «в клещи», войско Девлет-Гирея не выдержало и побежало. Оба отряда русских: и земца Воротынского, и опричника Хворостинина ринулись следом – добивать.