Артем Желтов - «Если», 2015 № 02 Страница 9

— Я хочу наверх, — тихо, но твердо ответил дед, — Наверх хочу… понимаете?.

— Понимаю.

Наташа видела — дед, только что получивший инъекцию, еще малость не в себе.

— Проститься…

— Зачем же обязательно наверх? — Наташа собралась было напомнить, что большой смотровой экран дает полный эффект присутствия в любом месте, в любом времени года.

— Проститься. С Москвой.

— Наверх — вам будет очень трудно. Вы полежите, вам станет легче, тогда…

— Нет. Наверх.

Мишка, проводив врача, подошел к дедовой постели.

— Ты слышал? — шепотом спросила Наташа. — Он наверх просится. Бредит, наверно.

— Это невозможно, дедушка, — твердо сказал Мишка. — Там, наверху, плохо сейчас, холодно… Туда никто не поднимается. И входы закрыты.

— Хочу наверх. Возьми с моего счета, заплати, пусть откроют.

— Дедушка, это не так просто. Ты полежи, приди в себя. Вот в июне потеплеет, тогда мы вместе…

— Я должен проститься с Москвой. Заплати им… сколько мне там осталось… я должен…

— Дедушка, сейчас зима.

— Я знаю. Найми какой-нибудь снегоход…

— Дедушка!.

Мишка повернулся к Наташе, безмолвно попросил: да помоги же как-нибудь, скажи ему, что это невозможно. Наташа развела руками: что можно объяснить человеку, который еще не пришел в себя?

Старик закрыл глаза и лежал неподвижно. Врач сказал, что опасность миновала, лекарства действуют, но трогать деда сейчас не стоит, пусть отлежится. Главное — чтобы ему какая-нибудь дурь в голову не ударила, чтобы не вскочил и не поплелся искать пятый угол.

Наташа достала из кармана крошечный пульт, жестом показала Мишке: надень очки. Он надел и через несколько секунд увидел текст: «Нужна сиделка». Мишка кивнул. Действительно, дед слишком долго просидел в крошечной квартирке один. Всякие мелочи приносила ему пневмопочта. Два-три раза в неделю курьер доставлял продукты — но не станешь же долго разговаривать с курьером. Сашка заглядывал в его виртуальную гостиную каждый вечер — спросить, как дела. Другой внук, Эрик, появлялся реже. Наверно, дед общался со старыми приятелями, хотя точно Мишка этого не знал.

Дед с его затеями и воспоминаниями был Мишке неинтересен. Он мог уделить старику три минуты в сутки — этого хватало, чтобы считать долг выполненным. А Мишка вообще постарался изгнать из своей жизни все обременительное. Даже завтрашний день в этой жизни был лишним — на что он, если сегодняшнего вполне хватает?

Он сдвинул очки и посмотрел сверху на худое морщинистое лицо. Дед всегда был сухощав, теперь еще больше усох, и странно гляделись на узком лице огромные бурые с проседью усы.

Наташа прислала сообщение: о том, что свяжется с сервис-центром насчет сиделки. Мишка опять кивнул. Наташа, подойдя к квазиокну, в котором колыхался океанский простор, села в кресло и занялась переговорами.

— Дедушка, — позвал Мишка. — Ты чего? С тобой все в порядке?

— Да, — отозвался дед. — Уже лучше. Но это ненадолго. Я же знаю.

Тут на кухне загудела пневмопочта, брякнул о стенку ловушки патрон. Мишка достал из него браслет, отцепил инструкцию (ни одного слова, только цифры и картинки), разобрался и довольно ловко надел деду аппарат на левую руку.

— Теперь тебе совсем хорошо станет, — пообещал он деду. — И надолго!

Наташа жестом поманила его за дверь.

— Ты не поверишь, сразу нашли сиделку, — сказала она. — Но временную. Она может прийти сейчас на два часа. Ничего, за это время достанем постоянную. Ее уже к нам отправили, только просили встретить у служебного лифта. А то объяснить, как на третьем этаже расположены квартиры, лично я не в состоянии.

— Идем!

Как-то так вышло, что они пробежали к лифту, взявшись за руки. Бежать пришлось метров двести. Они успели вовремя — двери разъехались, и вышла женщина в форменном голубом платье с эмблемкой на груди: красный крест и красный полумесяц в белом квадрате. Женщина несла большую цветастую сумку.

— Анна Романовна? — спросила на всякий случай Наташа, — Миш, расскажи про деда.

— Деда зовут Федор Васильевич. Он, кажется, без людей чуток одичал. В школе полвека отработал учителем истории, в библиографическом колледже преподавал, читал какой-то исторический курс в театральном институте, студенческий театр консультировал… С ним есть о чем поговорить. Вы его как-нибудь расшевелите, а то он чуть ли не помирать собрался, — попросил Мишка Анну Романовну. Это была, как ему показалось, довольно бодрая дама лет семидесяти, с красиво уложенными светло-русыми волосами, в меру подкрашенная, как и положено женщине, еще не поставившей на себе крест.

— Найдем общие темы, — пообещала сиделка. — Я тоже в школе работала.

Беседуя о часовых ставках в школе и в сервис-центре, дошли до дедовой квартиры и обнаружили, что дверь заперта. А ведь, выбегая, Мишка ее успел заблокировать.

— Он вставал! — догадалась Наташа, — Наверно, он никого видеть не хочет!

— Мне это не нравится, — Мишка соединил очки с камерами видеонаблюдения в квартире. — Слушайте, его там нет!

— Может, в туалет пошел?

Мишка связался с «умным ковром», который отслеживал все перемещения хозяина и даже изменения в походке, не говоря уж о датчиках температуры и пульса. Ковер выдал схему последнего маршрута.

— Он сбежал! — запаниковал Мишка, — Дошел до двери, разблокировал — и все! Точно, наверх полез. И его больше нет!

— Погоди, погоди! Его перехватят! Его не выпустят! — попыталась успокоить Наташа, — Ну, подумай сам, как он может подняться наверх? Ведь теперь зима!

— Идем в диспетчерскую, пусть при нас снимут показания со всех камер!

На камерах слежения в «Сокольниках» не экономили. В замкнутом пространстве всякое недоразумение опасно — и люди, зная о присмотре, довольно жестко себя контролировали. Особенно на самом нижнем, техническом, этаже. Были случаи — человека, спьяну повредившего выходное отверстие вентиляционной системы, просто выпроводили из корпуса наверх, не побоявшись судебного процесса. Другого чудака, из баловства вставившего палку в бегущую дорожку, тоже нашли и тоже отправили наверх со всем имуществом; хорошо хоть, дело было летом.

Все шестнадцать корпусов «Сокольников» соединялись на втором, четвертом и шестом жилых этажах — ну и, само собой, на техническом. Схемы висели в коридорах возле лифтов и у начала бегущих дорожек. Если дед вздумал самостоятельно выбраться наверх, то не в своем девятом корпусе. Для этого ему пришлось бы пройти через людные места — школьный коридор и операционный зал «Максим-банка» на втором этаже. И миновать охрану — этаж, где учатся дети, очень берегут, и выход наверх там, наверно, вообще зацементировали. Дед, сам бывший учитель, должен это понимать. Хотя — способен ли он сейчас понимать?

Из девятого корпуса можно перейти в тринадцатый и в пятый. И дальше — в первый, второй, десятый, четырнадцатый, а по служебному переходу — и в шестой. Круглые толстые башни корпусов диаметром в полкилометра стоят, довольно приблизительно соблюдая указанный на схеме порядок. Это хорошо заметно, если лететь над Сокольниками на вертолете. Самих башен, конечно, не видно, их только сканер разглядит, но есть шестнадцать выходов наверх, из них три огромных — для наземного транспорта. У деда может хватить сил добраться до большого выхода, они бывают открыты даже зимой.

А потом — смерть.

По внутренней сети каждый день передают про погоду наверху, но кого интересуют эти краткие сообщения в левом верхнем углу экрана?

Чтобы выйти наверх в январе, нужны унты — не игрушечные, для стройных девичьих ножек, а настоящие: меховые, огромные, тяжелые. Никакие пластиковые ботинки их не заменят. Нужен теплый комбинезон, очень желательна длинная и тяжелая меховая шуба, к ней шапка с ушами, рукавицы… У кого в «Сокольниках» найдутся эти совершенно бесполезные для нормальной жизни доспехи? Разве что у богатых дам в гардеробах — модные хвостатые меховые безрукавки.

И даже если дед каким-то чудом раздобудет одежду — прощание с Москвой завершится на первом же километре. Потому что Москва занесена снегом, сугробы — в человеческий рост, а снегоход, если он вдруг кому-то потребуется, нужно заказывать заранее.

Все это Мишка и Наташа знали.

В диспетчерской на техническом этаже их выслушали, поняли, пустили к экранам.

— Сколько тут работаю, впервые слышу, что человек зимой додумался прощаться с Москвой, — сказал старший смены, крепкий лысый дядька, — Еще летом — куды ни шло…

— Ну, когда «Сокольники» только поставили, находились дурные головы, лазили наверх, — возразил напарник. — Не верили, что там минус сорок пять. Им казалось, дуракам, что их обдурили, уговорили купить квартиры в корпусах, а наверху — как раньше. Но, с другой стороны, за двадцать лет Москва потеряла всякий смысл, и торчим мы тут по глупой привычке. Знаешь, как выпивоха, которого жена давно из квартиры выгнала, напьется — и опять в свой старый дом… Привычка!