Светлана Штейникова - Ключи к счастью Страница 13

В возрасте 4 месяцев меня забрали к себе бабушка и дедушка по материнской линии. Из немногословных рассказов на эту трудную семейную тему следовало, что именно в это время за моим отцом приехала на Урал из теплого Крыма его мама. Вернее, она приехала за всеми нами: мамой, папой и мной. Всё уже было готово к отъезду, но тут включилось мамино желание пострадать. На этой почве была устроена семейная драма с гордым выкидыванием в лицо отца и свекрови всех денег с отважным заявлением: «Я и одна не пропаду…».

Женская гордость в русской интерпретации завсегда принимает крайние формы дури. В общем, мамины амбиции превзошли даже её собственные ожидания. И таким образом она осталась без денег, без квартиры, без мужа и перспектив. У ней осталась только я. Страдание умножилось, когда испарилась последняя надежда, что отец вернется. Поезд ушел по расписанию, и папа уехал со своей мамой на родину – в Крым. Осознав, что первая часть «Марлезонского балета» исполнена бездарно, мама решила взять реванш, создав тем самым для себя окончательно трагическую историю…Но тут в эту художественную самодеятельность вмешались «неведомые силы» в образе моего дедушки, который прекратил спектакль и закрыл занавес.

Вот таким образом бабушка с дедом в 60 лет обзавелись мной – беспокойным грудным ребенком, которого любили больше жизни. И это не преувеличение, а лишь малая часть той правды, которую я могу про них сказать.

Мой дед Василий Павлович Юнышев был поистине святым человеком с золотым характером. Бабушка – Мария Деонисовна бедрами и характером была крута, и именно она постоянно плакала с привываниями: «сирота ты моя, сиротинушкааааааааааа…». Этот вой рвался из неё наружу со всей мощью русской женщины – жертвенницы и страдалицы. Хотя я и не понимала значение этого слова, все же начинала ей подвывать, проникаясь состоянием «баушки», как я её звала. Сидя у ней на коленях, обнявшись, мы громко и истерично ревели на весь дом. Дедушка, смахивая скупую слезу с одного глаза (второй был стеклянный), выходил из дома и мел двор. Его метла ходила в такт нашим истошным воплям. Обессиленные от слез, мы шли спать. Засыпала я, только держась за руку бабушки или деда. Что это было? Наверное, страх, который записался в каждой клеточке моего детского тела. Бабушка добавила в этот страх ещё и пресловутое русское страдание со звучным названием «сирота», и я – совершенно здоровый ребенок получила «карму» с подачи самых близких мне по роду людей. А вернее, страдание и жертвенность, долгие годы определяли мою жизнь.

Фамилии моей настоящей никто не знал. Я тоже её не знала. Да и кому нужна фамилия на последней улице небольшого рабочего уральского городка, где все просто зовут друг друга по имени или семейной принадлежности. Я была Светка Юнышевых. «Девка, ты чьих будешь?» – задавали мне вопрос незнакомые люди. И я отвечала – «Юнышевых». Деда с бабушкой все уважали, поэтому и ко мне сразу начинали относиться уважительно, но с жалостью в голосе, отходя, говорили – «сирота». А я все это слышала и не понимала, почему меня надо жалеть. Ведь я была совершенно здорова, ухожена и нормально одета. Я выглядела лучше многих моих подружек по улице. Да и жили мы богаче многих.

Отца своего я никогда не видела. Все родственники говорили, что я похожа на него, а у меня не было даже его фотографии. Я видела только его картины, сохранившиеся у бабушки с дедом, и знала, что папа высылает бабушке и дедушке по 30 рублей каждый месяц на мое содержание. Если учесть, что дед получал пенсию 60 рублей, а бабушка всего 6 рублей, так как никогда официально нигде не работала, то я была вполне себе богатой сиротой. В общем, я не имела ни малейшего понятия что такое «папа». Отца мне заменил дед. До 7 лет он был моим отцом, а бабушка – мамой. Я, конечно, не звала их мамой или папой, но не испытывала от этого никакого дискомфорта.

Невозможно страдать по тому, чего не знаешь.

Меня любили дедушка и бабушка безусловной любовью. Но окружающие люди старательно вбивали в меня слово «сирота». С их точки зрения я должна была страдать.

Они не осознавали, насколько мне повезло в жизни – я росла в любви и свободе.

Мне никогда не ставили условий и не говорили высоких слов о любви. Я могла заниматься всем, чем желала. Когда не было ещё телевизоров, мы долгими зимними вечерами слушали радио, играли с дедом в карты, и я самозабвенно рисовала цветными карандашами на листочках в клеточку платья для бумажных кукол, которых я тоже сама рисовала и вырезала. Конечно, это были платья принцесс и королев, которых я никогда не видела, но откуда-то знала, какие они. Я сама придумывала ткани, их рисунок, фактуру, тщательно вырисовывала каждую бусинку, бинтик, завиток и т. д. Наряды никогда не повторялись. И я рисовала всем девочкам на улице платья для их бумажных кукол. Но мои, конечно, были самые красивые. Я вырисовывала крохотные туфельки с розами и короны, которых тоже никогда не видела.

Откуда я все это знала? Конечно, из своей голограммы. Мое сердце знало всё.

В 5 лет бабушкина старшая сестра – баба Анна, очень большая рукодельница, научила меня вязать крючком, вышивать на пяльцах и шить куклам платья. Потом я сама научилась вязать спицами. Я просто наблюдала, как бабушка вяжет носки, и методом «тыка» дошла до этой простой премудрости. Своей куклы у меня не было до 8-го класса, поэтому я шила и вязала одежду на соседских кукол. Это занятие впоследствии принесло мне вполне ощутимые материальные дивиденты. В 12 лет я заработала свои первые деньги, связав и вышив шапочку своей подруге. Её мама мне заплатила. Вы думаете, я страдала от того, что у меня не было куклы? Ничуть. Вселенная в лице дяди Миши, брата моей мамы, дала мне невероятного европейского пупсика и детский гарнитур с зеркалом – трюмо, что в те годы было роскошью поистине мировых масштабов. И все девочки приходили играть ко мне в куклы.

Я была эпицентром их любви: рисовала куклы и одежду, шила и вязала настоящим большим куклам, у меня была мебель для кукольного домика и резиновый пупсик, у которого двигались ручки и ножки. Я была счастлива, потому что могла играть любой их куклой в обмен на свои «сокровища». И мне не приходило даже в голову страдать от того, что нет своей большой куклы. Я была уверена, что она будет. У меня был её мыслеобраз. Так и случилось.

Шить на швейной машинке я научилась в школе на уроках труда в 11 лет. Да так хорошо научилась, что в 14 лет я уже шила за деньги своим подругам. И я до сих пор помню, сшитые самостоятельно платья для своих выпускных 8-го и 10 – го классов. Таких платьев точно ни у кого не было. И впоследствии, когда у меня уже были дети, а в стране перестройка, я шила одежду своим коллегам и знакомым, что было очень неплохой добавкой к зарплате. И это, не считая того, что я и мои девочки были всегда одеты «с иголочки» и обвязаны во все возможные одежки: от пальто до носок. И шубы я шила, и шапки.

Чему дали возможность проявиться мои дедушка и бабушка? Творческой самореализации – Любви к себе. Я делала все, что можно было сделать руками всю свою сознательную жизнь. И я не считала это никогда страданием. Это было мое хобби, которое я делаланастолько профессионально, что мне за это платили деньги, значительно облегчающие мою жизнь.

Я не знала букв и не умела писать до самой школы.

Но я с 5 – ти лет отлично играла в карты со всеми, кто только встречался на моем пути и умел играть в них. Карты были моей детской страстью наравне с рисованием, лазанием по деревьям, заборам, сугробам и гулянием в поле или по лужам под дождем. Я не стала азартной игроманкой, потому что система жизненных координат ведет меня самым кратчайшим путем по моей природе Любви. Я просто радовалась, когда выигрывала и не сильно огорчалась, если проигрывала.

Чему меня научила игра у карты? Проигрывать, наблюдать, запоминать, какие карты уже вышли из игры, блефовать и просчитывать какие у кого козыри. Но самое главное – заранее принимать поражение. Я играла с взрослыми людьми, поэтому изначально была готова принять проигрыш.

Это очень важный момент – заранее сказать себе, что, если вы не выиграете в этой игре – мир не рухнет. Это лишь значит, что система ваших жизненных координат заботится о вас именно таким образом.

Столь же большой любовью, как карты, у меня пользовалась книга «Русские поэты». Каждый вечер на ночь мне дедушка читал стихи Жуковского, Дельвига, Баратынского, Кольцова, Языкова, Лермонтова, Пущина, Пушкина. «Конек – Горбунок» Ершова и сказка А.С. Пушкина «Жених» были моими любимыми произведениями. Не зная ни одной буквы, я знала наизусть стихи русских поэтов, которых изучают сейчас только филологи в высших учебных заведениях.