Владимир Дружинин - Варианты жизни. Очерки экзистенциальной психологии Страница 13

Но формирование представления о детской жизни как подготовке к «жизни взрослой» следует отнести к XIX в. Стиль отношений родителей и детей XIX – середины XX в. де Моз характеризует как «социализирующий». Ребенка учат приспосабливаться к жизни, овладевать знаниями и навыками, пригодными для будущего. Отцы чаще интересуются своими детьми и даже освобождают матерей от хлопот, связанных с воспитанием. Как правило, именно отец является главным транслятором ценностей культуры и образцом для подражания.

В начале XVIII в. начальное образование становится обязательным. К концу XIX – началу XX в. закон об обязательном начальном образовании приняли все европейские страны. XX в. в России стал не только веком катастроф, но и «эрой образования»: обязательное неполное среднее, а затем и обязательное среднее образование стало естественным. Но недалек день, когда нормой станет высшее образование. К этому приближаются ведущие страны мира.

С возрастанием максимально необходимого для «настоящей жизни» багажа культуры, с усложнением профессиональных навыков и увеличением системы знаний срок «подготовки к жизни» удлиняется. Способности человека как вида вряд ли изменились с эпохи неолита.

Стало общим местом научное положение о невиданном в животном мире продолжительном периоде «детства» человеческого индивида.

Удлинение периода детства по отношению к времени всего жизненного цикла целесообразно: увеличивается возможность обучения и приобретения нужных знаний, умений и навыков для полноценной жизнедеятельности в обществе.

Но в ходе исторического развития человечества увеличивается и социальное время, отводимое обществом на социализацию.

Изобретена сложнейшая система организации периода ученичества и воздвигнуты многочисленные барьеры, препятствующие включению личности в жизнь общества. Жестко ограничивается возраст, по достижении которого индивид получает права на работу по найму, на вождение автомобиля, покупку спиртного и сигарет, участие в гражданской жизни и т. д. Но главное – определяются требования к уровню квалификации, подтвержденной документом.

Система отбора на работу формализуется. Знаменитая фраза М. Салтыкова-Щедрина: «Русский человек состоит из души, тела и бумаг» применима сегодня не только к русскому человеку, но и к любому жителю планеты Земля или, по крайней мере, – «цивилизованного мира».

По мере развития цивилизации срок вступления в подлинную жизнь все дальше отодвигается от даты рождения к старости.

Система социального продвижения личности создана для того, чтобы скомпенсировать биологическую инволюцию его как организма. Чем ближе человек к старости, тем больше у него должно быть социальных возможностей, иначе жизнь становится невыносимой, а болезни и годы делают свое дело.

Оптимальное сочетание психофизиологических и социальных возможностей для самореализации сегодня приходится на возраст 35–45 лет (возраст «акме»). Но человека подводит психофизиологический фундамент, а социальная конкуренция вкупе с недостатком способностей и компетенции часто приводят к задержке или краху карьеры. Социальная компенсация – расширение возможностей с продвижением по лестнице общественной иерархии – не срабатывает.

Как правило, люди старших возрастов занимают доминирующие позиции в общественной структуре. Эта тенденция тем более выражена, чем более консервативным и нединамичным является общество. Достаточно вспомнить «геронтократию» в СССР эпохи застоя.

Никто не желает лишиться социальных возможностей, потому «старшие» прибегают к возможным ухищрениям и даже к прямому насилию, дабы не допустить молодую поросль «наверх». Главное средство для этого: искусственно затянуть период «преджизни».

Бунт молодых середины 1960-х гг. против «власти стариков», потрясший Западную Европу и Северную Америку, не был обусловлен только дурным воспитанием и молодежной жаждой бунта.

Тяга молодежи включиться как можно раньше во «взрослую жизнь» всегда использовалась политическими проходимцами и авантюристами, а иногда и правящей верхушкой для решения своих проблем. Пример первого типа – российская Великая Октябрьская социалистическая революция. Пример второго типа – «культурная революция» в маоистском Китае.

Ярким примером длительной «тренировочной жизни» является становление научного работника. До 17–18 лет он обучается в средней школе. Затем следует обучение в вузе, которое охватывает в зависимости от страны пребывания, программы вуза и вида специальности период от 3,5 до 8 и более лет. Выйдя в 21–27 из стен вуза, специалист может претендовать в лучшем случае на вспомогательную работу в научной лаборатории. Чтобы стать полноценным научным сотрудником, он должен поступить в аспирантуру и, проучившись там 3–4 года, защитить кандидатскую диссертацию (на Западе – докторскую). Однако и это еще не все: окончивших аспирантуру и защитивших диссертацию много, а уровень трудности научной деятельности, вероятно, настолько высок, что в США и ряде стран Европы существует институт постдокторантуры – стажировки (2–3 года) под руководством профессора в научной лаборатории. После ее завершения исследователь становится полноценным ученым. В России до сих пор существует двухстепенная система оценки квалификации научных работников, и неслучайно первый уровень называется кандидатским. Кандидат – не настоящий ученый (доктор), а лишь полуфабрикат, неподлинный ученый. Разумеется, если принимать всерьез средневековую систему так называемой аттестации научных работников.

Чин служит компенсацией отсутствия талантов. Премии и звания в сфере искусства, как правило, присуждаются после того, когда пик творчества уже прошел и телега движется под гору. И дело не только в запоздалой оценке по заслугам, когда «награда находит своего героя». Оценка была и прежде: аплодисменты, цветы, популярность у публики. Суть в том, насколько важную роль играют социальные компенсаторы утраты творческих возможностей: они придают личности психологическую устойчивость.

Поэтому чем быстрее иссякает творческий потенциал, тем больше жажда наград и званий. Но полная сил молодость вынуждена ждать, терпеть, продлевая самою себя до 30–35, а то и 40–50 лет. Мое поколение помнит 30–45-летних «молодых людей» на съездах ВЛКСМ конца 1980-х гг. и видит «молодых ученых» или рок-музыкантов 1990-х гг. с лысиной, сединой и признаками инсульта.

Продление подготовки к настоящей жизни приводит к деформации личности: не только той, чью «молодость» продлевают, но и тех, кто активно этому продлению способствует. Не забуду фразу академика, моего научного руководителя, сказанную мне – 30-летнему кандидату наук: «Вот когда станешь самостоятельным человеком – доктором, тогда и выбирай себе научные темы».

Своеобразная задержка психического развития, причиной которой является непомерно длительная социализация и профессионализация личности, а также искусственная система «торможения» перехода от «жизни подготовительной» к «жизни настоящей», приводит к различным аномалиям восприятия жизни и отношений к ней.

Наиболее типичными являются «молодежный бунт», реакция эмансипации от родителей и от общественного контроля, уход в андеграунд и другие молодежные формы организации жизни, в крайнем варианте – асоциальное поведение и криминализация.

Можно смириться и ждать наступления «подлинной жизни». В этом случае мечта «Стану взрослым – куплю себе велосипед» – может осуществиться, когда велосипед будет уже не нужен. Но я думаю, что наиболее типичная трансформация образа мира – «вся жизнь – учеба». Молодой человек привыкает к роли «вечного ученика», а жизнь превращается в подготовку к ней и ожидание прибытия поезда по расписанию. Тип вечного студента, способного ученика, который легко входит в роль послушного подмастерья, помощника, но, овладев началами, меняет место работы или учебное заведение, – очень распространен. «Время целокупно, а то, что будет – только обещанье» (О. Мандельштам). Вся жизнь превращается в поиск, обусловленный страхом начать «подлинную жизнь». Человек превращается в обещание стать кем-то. Но это обещание, как и большинство других, не выполняется.

Хуже, когда человек настолько травмирован ожиданиями «настоящей жизни», что жизнь становится для него тягостной. Он чувствует себя, как заключенный в одиночке, отсчитывающий дни и часы до освобождения. Сегодняшний день тягостен, потому что неполноценен. Где-то в другом месте другие люди живут настоящей жизнью, а он довольствуется суррогатом.

Значение имеет только будущее, а настоящее должно миновать как можно быстрее. И события, этапы жизни мелькают, как километровые столбы в окне экспресса. Достижение конца каждого этапа не приводит к снятию напряжения, ибо за ним еще один этап, и кажется, что дорога уходит в бесконечность. Накопленный опыт «тренировочной жизни» оказался неадекватно перенесенным на «жизнь настоящую». Те, кто спешил стать большим и сильным, быстрее повзрослеть и прикоснуться к «настоящему делу», те, кто воспринимал учебу в вузе как неизбежное зло, вынужденную отсрочку перед вступлением в «большой мир», продолжают в дальнейшем прыгать по лестнице целей. Но это – лестница в небо, за вершиной – пропасть.