Р Лэнг - Расколотое Я Страница 14

"Пограничный" случай - Дэвид

Я дам простой отчет о Дэвиде с минимальными комментариями, поскольку хочу, чтобы читателю стало совершенно ясно, что подобные люди и подобные проблемы существуют в действительности, а не являются моей выдумкой. Этот случай также может служить основой для более общего обсуждения, проводимого ниже.

Когда я увидел Дэвида, ему было восемнадцать. Он был единственным ребенком в семье, и его мать умерла, когда ему было десять лет. С тех пор он жил с отцом. После средней школы он поступил в университет на философский факультет. Его отец не видел смысла в консультациях сына у психиатра, так как, на его взгляд, ходить на прием к психиатру ему было незачем. Однако у руководителя группы юноша вызывал беспокойство, поскольку, по-видимому, галлюцинировал и вел себя иногда довольно странно. Например, он посещал лекции в плаще, накинутом на плечи; он носил трость; его манера поведения была исключительно нарочитой; его речь в основном состояла из цитат.

Описание его отцом было весьма скудным. Он всегда был совершенно нормальным, и отец считал, что его теперешняя эксцентричность объяснялась просто юностью. Он всегда был очень хорошим ребенком, который делал все, что ему велели, и никогда не доставлял никаких хлопот. Мать была к нему сильно привязана. Они были неразлучны. Он был "очень мужественен", когда она умерла, и во всем помогал отцу. Он вел хозяйство, готовил еду, покупал большинство продуктов. Он "принял" место матери или "перенял" его до такой степени, что проявил ее способности в вышивании, вязании и в украшении дома. Отец хвалил его за это и отзывался о сыне очень одобрительно.

Юноша был самым что ни на есть фантастическим с виду персонажем -этакий юный Киркегор в исполнении Денни Кея. Волосы были слишком длинные, воротничок слишком высокий, брюки слишком короткие, ботинки слишком большие, а вдобавок подержанный сценический плащ и трость! Он был не просто эксцентричен -я не мог избавиться от впечатления, что этот молодой человек играет в эксцентричность. Все это производило эффект

манерности и надуманности. Но зачем кому-то понадобился подобный эффект?

На самом деле он был уже опытным актером, поскольку играл ту или иную роль по крайней мере со времени смерти матери. До этого, по его словам, он "просто был таким, каким его хотела видеть она". О ее смерти он сказал так:

"Насколько помню, я бьл довольно-таки обрадован. Вероятно, я ощущал некоторую грусть.-Во всяком случае, мне бы хотелось так думать". До смерти матери он был просто тем, чем хотела его видеть мать. После ее смерти быть самим собой для него стало не легче. Он рос, полностью принимая как само собой разумеющееся, что то, что он называл своим "я", и его "личность" являются двумя совершенно разными вещами. Он никогда всерьез не представлял себе другой возможности и равным образом принимал как само собой разумеющееся, что все остальные устроены сходным образом. Его взгляд на человеческую природу в целом, основанный на собственном переживании самого себя, заключался в том, что каждый является актером. Важно осознать, что это устойчивое убеждение или предположение в отношении людей руководило всей его жизнью. Такое мировоззрение сделало для него очень легким быть кем угодно по желанию матери, поскольку все его поступки просто составляли часть той или иной роли, которую он играл. Если говорить о том, что они принадлежали его "я", то они принадлежали лишь ложному "я", тому "я", которое играло в соответствии с ее волей, а не с его.

Его "я" никогда прямо в его поступках не проявлялось. По-видимому, суть в том, что он вышел из детства, с одной стороны, со своим собственным "я", а с другой стороны, с тем, "какого хотела от него мать", с "личностью". Он начал с этого и сделал своей целью и идеалом совершить как можно более полное разъединение своего собственного "я" (которое знал только он) и того, что видели в нем другие люди. В дальнейшем он был вынужден придерживаться такого курса из-за того, что вопреки себе всегда ощущал себя робким, застенчивым и легко ранимым. Вечно играя какую-то роль, он обнаружил, что может в какой-то мере преодолеть свою робость, застенчивость и ранимость. Он обрел уверенность в том соображении, что, чего бы он ни делал, он не является самим собой. Таким образом, он использовал ту же самую форму защиты, которая уже упоминалась: в попытке ослабить тревогу он усугублял условия, ее вызвавшие.

Важным пунктом, который он всегда держал в уме, было то, что он играет роль. Обычно у себя в голове он играл роль кого-то другого, но иногда он играл роль самого себя (своего собственного "я"), то есть он не был просто И спонтанно самим собой, но играл себя. Его идеал - "никогда не выдать себя". Как следствие этого, он практиковал по отношению к другим самые что ни на есть уклончивые двусмысленности в ролях, которые играл. Однако по отношению к самому себе его идеалом являлась как можно большая искренность и честность.

Вся организация его бытия основывалась на разъединении внутреннего "я" и внешней "личности". Нужно отметить, что такое положение дел существовало в течение нескольких лет, но его "личность", то есть образ поведения с другими, не казалась необычной.

Видимая кажимость не могла раскрыть того факта, что его "личность" была не истинным самовыражением, но в основном набором олицетворений. Роль, которую, по его мнению, он играл главным образом в школьные годы, была ролью необычайно развитого ребенка с острым умом, но несколько равнодушного. Однако он говорил, что, когда ему исполнилось пятнадцать лет, он осознал, что это действующее лицо становится непопулярным, поскольку "оно имело злой язык". Соответственно он решил видоизменить эту роль в более приятного персонажа и сделал это "с хорошими результатами".

Однако его попытки поддержать такую организацию своего бытия подвергались угрозам с двух сторон. Первая угроза очень серьезно его не волновала. Она заключалась в риске спонтанности. Как актер, он всегда хотел быть отстранен от роли, которую играл. Тем самым он ощущал себя хозяином ситуации, при полном контроле сознанием своих выразительных средств и поступков, точно рассчитывая их воздействие на других. Быть спонтанным значит просто быть глупым. Это означало отдавать себя во власть другим людям.

В детстве он всегда очень любил разыгрывать разные роли перед зеркалом. Теперь он продолжал играть роли перед зеркалом, но при этом позволял себе погружаться в роль, которую играл (становиться спонтанным). Как он чувствовал, здесь таилась его гибель. Роли, которые он разыгрывал перед зеркалом, всегда были женскими. Он одевался в сохранившиеся от матери платья. Он репетировал женские роли из великих трагедий. Но потом он обнаружил, что уже не может не играть роль женщины. Он поймал себя на том, что вынужден ходить по-женски, говорить по-женски, даже видеть и думать так, как могла бы видеть и думать женщина. Таково было его нынешнее положение, и этим он объяснял свой фантастический наряд. Поскольку, до его словам, он обнаружил, что вынужден одеваться и действовать в теперешней манере, чтобы приостановить процесс поглощения себя женской ролью. Не только его поступкам, но даже его собственному "я" угрожала потеря столь лелеемого контроля и господства над своим бытием. Почему он был вынужден играть эту роль, которую ненавидел и над которой, как он знал, все смеялись, он понять не мог. Но такая "шизофреническая" роль была единственным убежищем, которое он знал, от полного поглощения женщиной, находившейся внутри него и, как казалось, всегда стремившейся выйти наружу.

Таков тип личности, которую мы будем обсуждать на последующих страницах. Очевидно, что нельзя будет понять тип личности, самым "типичным" представителем которой является Дэвид, без более подробного рассмотрения такого вида шизоидной организации. В случае Дэвида нам пришлось бы описать подробно природу его собственного "я", отношение этого "я" к "личности", важность для Дэвида быть "застенчивым" и "ранимым", смысл его обдуманных и нарочитых олицетворений и путь, которым женская чуждая "личность" начинает вторгаться в его "личность" -явно автономно и бесконтрольно -и угрожать существованию даже его собственного "я".

Основная трещина проходит между тем, что Дэвид называл своим собственным "я", и тем, что он называл своей "личностью". Эта дихотомия встречается снова и снова. То, что индивидуум по-разному определяет как "собственное", "внутреннее", "истинное", настоящее "я", переживается как отделенное от всей деятельности, наблюдаемой другими,-того, что Дэвид называл своей "личностью". Для удобства такую "личность" можно назвать ложным "я" или системой ложного "я" индивидуума. Причина, по которой я предлагаю говорить о системе ложного "я", состоит в том, что "личность", ложное "я", маска, "фасад", личина или персона, которые могут носить подобные индивидуумы, состоят из смеси всевозможных частичных "я", ни одно из которых не развито столь полно, чтобы обладать своей собственной всесторонней "личностью". Близкое знакомство с подобной личностью открывает, что ее наблюдаемое поведение может объединять полностью обдуманные олицетворения наряду