Лев Ительсон - Лекции по общей психологии Страница 144

Но кто сказал, что весь мир должен распадаться на два рода вещей — активные, которые действуют, создают, организуют что-то, и пассивные, которые испытывают эти действия, формируются, создаются ими? Это говорил язык. Какое бы высказывание об окружающем мире ни строили люди, оно (это высказывание) автоматически разлагало вещи, о которых говорилось, на «действователей» (группа подлежащего) и «страдате-лей», на действие и его объекты (группа сказуемого).

А в ту эпоху люди были уверены, что знания о действительности можно получить из слов и рассуждений о словах. (К сожалению, немало людей уверены, в этом и сегодня.) Они уверены были, что вселенная построена по схеме «субъекты действия — объекты их воздействия», потому что так построен язык. Просто они не могли помыслить иного, потому что само их мышление строилось в рамках и средствами обыденного языка.

Итак гипотеза Уорфа как будто подтверждается. Язык действительно навязывает свою модель реальности людям. Значит эта гипотеза верна?

Как большинство по-настоящему глубоких научных догадок, гипотеза Уорфа не допускает такого однозначного ответа о ней.

С одной стороны, в определенных аспектах она верна: бесчисленные факты свидетельствуют, что язык действительно организует реальность в определенные категории.

С другой стороны, совершенно неверно то, что язык рассматривается Уорфом как первичный фактор, который определяет восприятие, представление и понимание мира. Первичны свойства реального мира и практика людей, которая эти свойства обнаруживает.

Язык лишь отражает в своей структуре определенные действительные свойства и отношения реальности. Он устроен так, как устроен реальный мир. Так что, в конечном счете, не язык, а подлинные свойства реального мира определяют, как его воспринимает и представляет человек.

Но все дело в том, что мир бесконечно богаче любой своей ограниченной модели, в том числе — языка. Структура действительности имеет многие всеобщие свойства и отношения. Язык отражает в своих лингвистических значениях только некоторые из этих свойств и отношений. Он не приписывает реальности несуществующих свойств или отношений. Он даже не искажает действительные ее свойства и отношения. Язык только производит отбор. Он фиксирует в своей структуре некоторые из отношений реальности. И человек волей-неволей начинает воспринимать и представлять реальность преимущественно в рамках этих категорий. Итоги, к которым это может привести, мы уже видели, разбирая некоторые ошибки в представлении мира.

Однако, тот же разбор показывает и еще кое-что. Он свидетельствует, что оставаясь в рамках того же языка, мы можем обнаружить ошибки, которые он навязывает мышлению. Так что влияние структуры языковых значений вовсе не такое уж роковое и непреодолимое. Ведь в рамках того же субъектно-объектного языка марксизм создал философию, которая отрицает такое членение действительности в целом, и кладет в основу категорию самодвижения материи, которая сама себя организует, и категорию универсального взаимодействия вещей, в котором каждая является одновременно и субъектом и объектом действия, т.е. подлежащим и дополнением. Правда, для выражения новых типов отношений все же лучше создавать новый специальный я^ык. Но об этом мы будем говорить в следующих лекциях.

А сейчас мы зададимся другим вопросом. Почему язык выделяет именно такие отношения реальности, как «носитель действия» — «действие» — «объект, результат

и орудие действия», а не какие-либо другие? По-видимому, здесь можно назвать две тесно связанные причины: 1) потому что эти отношения были наиболее знакомы народам — создателям современных языков из их совокупного опыта; 2) потому что эти отношения имели для них наибольшее значение, по крайней мере, общественное.

Таким образом, структуры языка и их лингвистические значения несут на себе отпечаток эпохи, когда возникал язык, целей, для которых он создавался, и объектов, которые он описывал. Короче, и парадигматические и лингвистические значения, и структура языка и его способы отображения действительности являются выра^ жением и закреплением определенных ступеней общественной практики народов и всего человечества. Через язык опыт, накопленный человечеством, его знания о мире, его картина реальности и представления о ее структуре не просто передаются каждому человеку, а формируют саму его психику, его восприятие и представление действительности.

Это позволяет нам подступиться к самой темной и трудной проблеме — как все это началось? Уклониться от нее, ссылаясь на эту темноту и трудность, мы не имеем права. Потому что как раз «начало всего этого» — переход к знаковому языковому отражению действительности знаменовал (как мы отмечали в лекции) огромной важности переворот. Он имел решающее значение в развитии человеческой психики, в самом появлении человеческой психики. Этим переворотом датируется принципиальный разрыв человека с животными в способах отражения реальности и регуляции своего поведения.

Существует множество теорий происхождения языка. Одни ученые видят его источник в звукоподражании (сравним слова вроде «топот», «кукушка» и т.п.). Другие считают, что исходный звуковой материал дали эмоциональные звуковые реакции и крики, наблюдаемые у животных (ср. слова «ох!», «ах» и т.п.). Третьи считают, что речевые звуки происходят из выкриков и звуков, издававшихся во время напряженного коллективного труда (ср. «ухнуть»). И так далее...

Как фактически обстояло дело — вопрос темней. Наверное, играли роль все эти факторы, затем, довольно рано, добавилось и сознательное изобретение звуко-

вых обозначений (может быть, сначала, как имен-меток отдельного человека).

Все это очень интересно и открывает широкий простор для всякого рода увлекательных построений. Однако, мы не будем здесь разбирать или сочинять разных гипотез о том, как все это могло бы быть. Поступим лучше, как действуют палеонтологи. По окаменевшим остаткам и отпечаткам древних животных они пытаются восстановить их облик, строение, даже образ жизни.

В языке такими обломками первоначальных древних значений являются корни слов и грамматические структуры. Как окаменевшие отпечатки, они фиксируют способы отображения реальности, ее классификации и организации, присущие нашим далеким предкам — создателям современных языков.

Первый вывод, к которому приводит такое исследование, следующий. Значения слов складывались, когда еще не было понятий. Эти значения вырастали из чувственных образов действительности, т.е. из представлений. Слова выступали здесь в качестве «центров кристаллизации» определенных комплексов представлений. Доказательства этого дает прежде всего изучение древних и современных примитивных языков, в которых процесс словообразования происходит иногда прямо на глазах, специально для той ситуации, о которой идет речь.

К таким языкам относятся, например, многие индейские языки. Первое, что бросается здесь в глаза — это расплывчатость «основ», из которых складывается словарный фонд этих языков. Но эти своеобразные «слова», как правило, не употребляются в речи сами по себе. Для каждого конкретного случая они комбинируются говорящим так, чтобы отобразить определенную ситуацию.

Например, в алгонкинских языках слово «кечика-муп» состоит из двух основ. Начальная основа «кечи» связана с представлением чего-то большого, интенсивного и т.п. Вторая основа «кам» дает смутное представление неопределенного пространства. Конечная частица «уп» — личное местоимение для неживого предмета. Все вместе означает любое «большое безграничное пространство» (например, озеро, море, степь, небо и т.д.). Как справедливо отмечает Блонский: «В конце концов, такое словообразование сильно напоминает испытуемого в психологических опытах, когда он описывает свой смутный образ так: «Я вижу что-то... большое., неопределенное» и т.д.

Практически в алгонкинских языках нет ни имен, ни глаголов, ни склонений, ни спряжений. Категориальные отношения еще не выделились в структуре языка, а обозначаются, как и все остальные отношения, соответствующими значимыми словами. Например, сочетание основ: «уэтчи» (место откуда) + «кесияк» (представляет холод) + «чи» (представляет «место где») + «иши» (обозначает движение к говорящему) 4- «исэ» (выражает быстрое движение) + «ла» (третье лицо единственного числа живого рода), вместе дает слово «уэт-чикесиякчишисэла», объединяющее представления из-места-холод-где-сюда-быстро-перемещается-живое. Это слово означает примерно то же, что русская фраза: «он бежит сюда с севера».

Выдающийся русский лингвист А.А. Потебня подчеркивал связь этого отсутствия грамматических форм с чисто образным значением слова: «... Как зерно растения не есть ни лист, ни цвет, ни плод, ни все это взятое вместе, так слово вначале лишено еще всяких формальных определений и не есть ни существительное, ни прилагательное, ни глагол... слово в начале развития мысли может быть только указанием на чувственный образ, в котором нет ни действия, ни качества, ни предмета, взятых отдельно, но все это в неразрывном единстве».