Ролло Мэй - Сила и невинность: в поисках истоков насилия Страница 17

Позиция "я-только-слуга" сохраняется и во втором сне: поскольку она спасает Раби от мужчины, она должна доставить этому мужчине "удовольствие". Странная "логика несправедливости" характерна для таких людей, которые принуждены принять тот факт, что у других есть все права, а у них — никаких. Эта "логика" есть прямая противоположность утверждения ценности собственной личности; Мерседес всегда a priori согласна; даже спасение себя есть акт, предполагающий, что она даст мужчине некоторую компенсацию. Единственное, что она может дать, единственное, чего желает мужчина и чем она может с ним расплатиться, — это секс, эксплуатация, которую мужчина принимает как плату. Плата, в данном случае, есть единственное, что у нее есть своего, с чего она может начать. Если она скажет "нет", если она заберет все свое, она что-то отнимет у мира.

Но наиболее важной в этом сновидении является роль ее матери. Она толкает девушку к мужчине. Сон говорит, что ее мать не просто знает о том, что происходит, знает о проституции, но активно содействует этому.

Вскоре после того, как Мерседес начала проходить терапию, она забеременела от мужа. После этого я заметил потрясающе интересное явление. Каждые две недели, приходя на прием, она сообщала о том, что у нее начались вагинальные кровотечения — что было, по ее убеждению, медицинским симптомом, предвещавшим выкидыш. При этом каждый раз она рассказывала сновидение, в котором ее мать, или, реже, отец или кто-то другой, атаковали ее и пытались убить. Повторяющаяся одновременность такого рода снов и кровотечения, как предвестника выкидыша, поразила меня.

Сперва я пытался вызвать гнев, который, я полагал, молодая женщина должна испытывать по отношению к своим убийцам. Мерседес сидела, мягко соглашаясь со мной, но совершенно ничего не чувствуя. Выяснилось, что она была совершенно неспособна сознательно в ярости ополчиться на мать или отчима, или всех прочих, кто в ее снах был готов ее убить. Это, опять же, противоречит всякой логике: когда кто-то намерен вас убить, вы должны чувствовать ярость; в этом-то и состоит биологическое назначение ярости — эмоциональной реакции на разрушение кем-то вашей способности быть.

Уловив во втором сновидение некоторую подсказку, я предположил, что определенного рода борьба с матерью была причиной постоянных выкидышей у Мерседес, и она втайне чувствовала, что если бы у нее появился ребенок, ее мать или отчим убили бы ее. Рождение ребенка влекло за собой смерть от их рук.

Но мы были поставлены лицом к лицу с неотложной практической проблемой, с решением которой нельзя было медлить. Часто требуется несколько месяцев теории на то, чтобы на практике обрести убедительность в глазах пациента и начать воздействовать на него, даже если не заботиться о корректности этого — мы же осознавали вероятность спонтанного выкидыша. Нужно было как-то высвободить гнев, и единственным другим человеком в комнате был я. Поэтому я решился, не вполне осознанно, выразить мой гнев вместо Мерседес.

Всякий раз, когда у нее начиналось вагинальное кровотечение и она рассказывала соответствующее сновидение, я начинал словесную контратаку против тех, кто пытался ее убить. Я атаковал главным образом ее мать, но также и все прочие фигуры, появлявшиеся в снах время от времени: чего добиваются эти негодные люди, пытаясь ее убить за то, что у нее будет ребенок? Эта сука, ее мать, должно быть все время знала о проституции и, как это было и во сне, толкала ее на это. Она сознательно жертвовала дочерью, чтобы удержать ее отчима при себе, или с какой-то другой целью. И после всего этого Мерседес (продолжал я) старается изо всех сил угодить всем и каждому, подчиняясь даже сексуальной эксплуатации! И, вдобавок, эти люди еще пытаются запретить ей иметь единственное, чего она хочет ребенка!

Я дал выход ярости, которую сама она не осмеливалась выразить. Я связал себя с тем слабым обособленным элементом, который, надо признать, существует в каждом человеческом существе, хотя у Мерседес он поначалу практически отсутствовал.

Сначала она продолжала сидеть молча, несколько удивляясь выражаемому мной гневу. Но кровотечение останавливалось. Всякий раз, когда у нее возни кал страх выкидыша и появлялись характерные сны, я снова переходил к атаке, выражая агрессию, которую она не могла или не осмеливалась выразить. Некоторые из этих снов, имевших место во время беременности, были таковы:

Мой отец бил меня, чтобы нанести вред ребенку. Он был в ярости от того, что у меня будет ребенок. Мой муж не пришел мне на помощь.

Я дралась с женщиной. Я была парализована. Я лишилась голоса и перестала контролировать эмоции. Мой отец не оставлял меня в покое. Я кричала на мать и на отца. Матери я кричала: "Если ты намерена помочь мне, помоги. Если нет, оставь меня в покос".

Через три или четыре месяца Мерседес сама начала чувствовать агрессию и выражать свой гнев на тех, кто нападал на нее во сне. Это было так, словно она позаимствовала у меня образ своего гнева; в этом смысле мой гнев был ее первым опытом принятия себя. Она по отдельности называла своих родителей: свою мать, отца и отчима, — и говорила им в недвусмысленных выражениях, чтобы они не звонили ей и не беспокоили ее до тех пор, пока не родится ребенок. Это действие удивило меня — я не рассчитывал на него специально, но я был ему рад. Я увидел в нем проявление вновь обретенной Мерседес способности принимать себя и отстаивать свои права.

За месяц до того, как должен был родиться ребенок, появилось некоторое реальное подтверждение того, что Мерседес родит. "У Линды Берд (дочери тогдашнего президента) есть ребенок", — был один сон, и "У меня появилось занятие" — второй. Когда же в то время ей случилось увидеть сон про отчима ("Он разозлился и взял нож"), она явно не сильно его боялась: "Ну и что?" — только и сказала она.

Ребенок в целости и сохранности родился в положенное время, к огромной радости Мерседес и ее мужа. Они выбрали ему имя, которое, как "Прометей", означает новый этап в истории человеческого рода. Она и ее муж, насколько я мог понять, совершенно не сознавали его значения. Но я думаю, оно было подходящим, в самом деле — родилась новая раса людей!

Необходимо сделать некоторые разъяснения по поводу моего гнева. Я не разыгрывал роль — я искренне чувствовал гнев по отношению к ее матери и отчиму. Взаимоотношение в терапии может быть уподоблено магнитному полю. Это поле включает в себя двух человек — пациента и терапевта. В него привносится сновидение. Требовался гнев, направленный против разрушителей, фигурирующих в этом сне. Лучше, если пациент сам способен разгневаться. Но если он — как в случае Мерседес — не умеет гневаться, то терапевт, чувствующий такой же гнев, может выразить его. К тому же я не просто "тренировал" Мерседес, формируя у нее "паттерны привычек", посредством которых она сама смогла бы гневаться. Нет, мы "играли на сохранение" — чтобы сохранить плод в ее утробе. И это не было также просто "катарсисом" или отреагированием в обычном смысле слова. На карту была поставлена жизнь — жизнь ее ребенка.

За что боролась эта женщина? К чему в ее снах эти нескончаемые бои с кулаками и ножами? Ответ одновременно прост и глубок: она сражается за свое право жить, жить как личность, обладающая автономией и свободой, которые неразрывно связаны с бытием личности. Она борется за свое право быть — если использовать этот глагол в его полном и могущественном значении, — и быть, если надо, против всей Вселенной, в смысле Паскаля. Эти выражения — право быть, борьба за свою жизнь — слишком бедны, но это единственные выражения, которыми мы располагаем.

Драки были языком улиц, на которых росла Мерседес. Она знала, что не может отстоять себя иначе, нежели утверждая себя грубой силой кулаков. Позже она признала, что не могла бороться с матерью без терапии: "Я получила от Вас силу противостоять моей матери". Хотя очевидно, что когда ей это удалось, это была ее сила, и именно она была тем, кто противостоял матери.

Здесь есть и еще один момент. Мерседес, отличаясь от обычного пациента в психоанализе, могла считать свои сны частью отдельного мира (и именно это было тем недостатком, который находили в ней отвергшие ее аналитики). Это напоминало "магический мир" некоторых пациентов. Она могла поэтому держаться так, словно у нее не было настоящего гнева.

Но отсутствие ярости и связанного с ней беспокойства требовало серьезной платы — ее бесплодия. Принять этот гнев сознательно было для Мерседес испытанием, с которым она была неспособна справиться: это потребовало бы от нее признания, что мать была ее злейшим врагом. Ее мать действительно спасла ей жизнь, когда она была маленькой девочкой, мать была кормилицей семьи, после того как отца Мерседес не стало. Поэтому Мерседес не могла себе позволить никакой враждебности по отношению к ней, она не могла жить двойной жизнью, обычной для пациентов из среднего класса, действующих по двойным стандартам. В результате она получила от меня не просто позволение без осуждения бороться за то, чтобы быть, она получила от авторитетного человека первичный опыт своих прав и своего бытия, который прежде (возвращаясь к первому сновидению) у нее отсутствовал. То, что я дал выход своему гневу, было выражением моей веры в то, что она — личность со своими правами. Говорить об этом мне не пришлось, поскольку она поняла это из моих действий.