Забытый язык - Эрих Зелигманн Фромм Страница 17

все еще, конечно, в пределах той же личности – играет решающую роль. Возможно даже определить, из какого источника берется материал для свежего толкования сна. Самозванцем является сновидение, король и есть сновидец, а тенденция к морализированию выдает смутное представление о наличии вопроса в скрытом содержании сна и о запретных желаниях, жертвах подавления. Связь, в которой сновидения появляются во время моего анализа невротиков, доказывает без всяких сомнений, что в основе сна лежат воспоминания раннего детства видящего сон. Только в детстве было время, когда родственники, няни, слуги и посетители видели нас без одежды и мы не стыдились своей наготы[8]. В случае многих более старших детей можно наблюдать, что отсутствие одежды их возбуждает, а не вызывает стыд; они смеются, прыгают, шлепают себя, не обращая внимания на мать, которая их урезонивает: «Фи, как стыдно, ты не должен этого делать!» Дети часто обнаруживают желание показать себя; едва ли возможно пройти по деревне и не повстречать ребенка двух-трех лет, который не поднял бы свою рубашечку перед путником, словно в его честь. Один из моих пациентов сохранил воспоминание о сцене из детства: когда ему было восемь лет, он, раздевшись перед сном, захотел потанцевать в комнате своей маленькой сестренки; ему помешала служанка. В историях детства невротиков стремление обнажиться перед детьми противоположного пола играет важную роль; при паранойе навязчивое ощущение, что за человеком наблюдают, когда он одевается или раздевается, может быть напрямую связано с этим опытом; среди страдающих извращениями есть такие, у кого детский импульс превратился в симптом: это эксгибиционисты.

Детство, когда чувство стыда неизвестно, кажется нам раем, когда позднее мы оглядываемся на него; сам рай – не более чем массовая фантазия детства человека. Вот почему в раю люди наги и не стыдятся этого до того момента, когда в них просыпаются стыд и страх, за ними следует изгнание из рая и начинается сексуальная жизнь и развитие культуры. В этот рай сновидения могут вернуть нас каждую ночь; мы уже позволили себе предположить, что впечатления самого раннего детства (от доисторического периода до примерно четырех лет) жаждут воспроизводства ради самих себя, возможно, без дальнейшей привязки к содержанию, так что их повторение есть исполнение желания. Таким образом, сновидения о наготе есть сны эксгибиционизма.

Ядро сновидения об эксгибиционизме задается собственной личностью, которая проявляется не как личность ребенка, а как та, какой она является в настоящем; идея отсутствия одежды возникает инстинктивно, благодаря наложению многочисленных более поздних ситуаций, когда человек не полностью одет, или в силу цензуры тех элементов, когда добавляется присутствие людей, которых человек стыдится. Я не знаю ни одного примера, когда снились бы истинные свидетели этих детских обнажений: сон едва ли является просто воспоминанием. Как ни странно, те индивиды, которые являются объектами нашего сексуального интереса в детстве, исключаются из всех воспроизведений – в сновидениях, при истерии или неврозе навязчивых состояний; только паранойя восстанавливает наблюдателей и фанатично уверена в их присутствии, хоть они и остаются невидимыми. Те, кем они во сне заменяются, – «многочисленные незнакомцы», не обращающие внимания на предлагаемый им спектакль, демонстрируют именно противоречащее желание, обращенное на того единственного интимно известного индивида, кому предназначалось обнажение. Более того, «множество незнакомцев» часто возникает в сновидениях, показывающих самые разнообразные связи; как противоречащее желание они всегда олицетворяют «секрет». Как мы увидим, даже восстановление прежнего состояния дел, возникающее при паранойе, согласуется с этой контртенденцией. Человек больше не один; он положительно относится к тому, что за ним наблюдают, но наблюдатели остаются «множеством чужих, удивительно неразличимых людей».

Более того, в сновидении эксгибиционизма находит место подавление. Неприятное ощущение от сна есть, конечно, реакция со стороны второй психической системы на тот факт, что сцена эксгибиционизма, подвергшаяся цензуре, тем не менее была успешно продемонстрирована.

Единственным способом избежать этого ощущения было бы воздержаться от оживления этой сцены.

Сновидение о монографии по ботанике

«Сновидение. Я написал монографию об одном растении. Книга лежит передо мной, и я в этот момент разворачиваю сложенную цветную иллюстрацию. В каждый экземпляр книги вложено засушенное растение, как будто взятое из гербария.

Анализ. Утром накануне я видел в витрине книжной лавки новую книгу, называвшуюся «Род цикламена», – несомненно, монографию об этом растении. Цикламены, подумал я, любимые цветы моей жены, и я упрекнул себя за то, что так редко вспоминаю о том, чтобы принести ей цветы, которые ей очень нравятся. Мысль о том, чтобы принести цветы, напомнила мне историю, которую я недавно вновь рассказал в кругу друзей и которую использовал как доказательство в пользу своей теории о том, что забывание часто определяется бессознательной целью и всегда позволяет догадаться о тайных намерениях того человека, который забыл.

Молодая женщина привыкла получать букет цветов от мужа на свой день рождения. Однажды этот знак внимания не появился, и она расплакалась. Ее муж, войдя в комнату, не мог понять причины ее слез до тех пор, пока она не сказала ему о том, что это был ее день рождения. Он хлопнул рукой по лбу и воскликнул: «Прости, я совершенно забыл. Я сейчас же пойду и принесу тебе цветы». Однако женщину это не утешило: она поняла, что забывчивость мужа – доказательство того, что она больше не занимает того же места в его мыслях, что раньше. Эта дама, фрау Л., повстречалась с моей женой за два дня до того, как я увидел свой сон, сообщила ей, что чувствует себя хорошо, и справилась обо мне. За несколько лет до того она у меня лечилась.

Теперь у меня возник новый поток мыслей. Однажды, вспомнил я, я действительно написал что-то вроде монографии о растении, а именно – диссертацию о растении кока (1884), которая привлекла внимание Карла Коллера к обезболивающим свойствам кокаина. Я сам указал на такое применение алкалоида в своей опубликованной статье, но не провел достаточно полных исследований, чтобы развивать тему дальше. Это напомнило мне о том, что утром после того, как я увидел сон, – я до вечера не нашел времени интерпретировать его, – я видел что-то вроде сна наяву о кокаине. Если у меня когда-нибудь разовьется глаукома, думал я, нужно будет поехать в Берлин и подвергнуться операции, инкогнито, в доме моего друга (Флисса), пригласив хирурга, которого он мне порекомендует. Этот хирург, который не подозревал бы о том, кто я такой, стал бы, наверное, говорить, как легко делать такие операции с тех пор, как введен в употребление кокаин; я не подал бы ни малейшего намека на