Фрейд Зигмунд - Очерки об истерии Страница 2

Нередко такая взаимосвязь настолько ясна, что становится совершенно очевидным то первоначальное событие, которое вызвало к жизни именно этот и никакой иной истеричный феномен. С такой причиной он связан самым очевидным образом. Так, взяв самый банальный пример, если какой-то мучительный, возникший во время еды аффект подавляется, то он приводит к появлению тошноты и рвоты, а затем такая истеричная рвота может продолжать проявляться в течении многих месяцев. Девочка, находящаяся в больнице и испытывающая там сильную тревогу от столь многого для неё незнакомого, впадает в сумеречное состояние. Она начинает видеть вокруг себя пугающие галлюцинации, её собственная правая рука, свисающая через подлокотник кресла, полностью онемевает, а немного позднее у девочки появляется парез3[ii] этой руки с контрактурой4[iii] и анастезией5[iv]. Девочка хочет помолиться, но язык становится словно каменный; в конце концов ей все же удаётся по-английски проговорить детскую молитву. Когда позднее выявилась тяжелая, необычайно сложной формы, истерия, то девочка начала говорить, писать и понимать всё сказанное другими людьми только по-английски, в то время как родной язык в течении полутора лет был ей совершенно непонятен. – Тяжело заболевший ребенок наконец-то уснул, мать огромным усилием воли пытается вести себя очень тихо, чтобы не разбудить его; но как раз из-за такого намерения (“истеричное контр-желание”!) она внезапно производит резкий шум, щелкая языком. Позднее эти звуки начинают появляться и в других ситуациях, причём у матери ребёнка продолжает сохраняться желание вести себя очень-очень тихо. Спустя некоторое время вместо резкого щелканья появляется тик, который в течении многих лет сопровождает появление у нее малейшего душевного волнения. – Высокоинтеллигентный мужчина ассистирует хирургу во время растягивания в наркозе анкилозного (неподвижного) тазобедренного сустава своего брата. В то мгновенье, когда сустав с треском начинает поддаваться усилиям врача, этот мужчина ощущает сильнейшую боль в своём собственном тазобедренном суставе, продолжающую с тех пор беспокоить его в течении почти целого года. Подобных примеров можно привести немало.

В других же случаях взаимосвязи не столь просты; обнаруживается лишь, так сказать, символическая связь между побудившим событием и патологическим феноменом, подобная той, которая легко формируется у здорового человека в виде реакции на травму, когда например к душевной боли присоединяется еще и невралгия6[v], или за пережитой сильной эмоцией, появившейся при замеченном посторонними людьми нечистоплотном поступке, следует рвота. В нашей лечебной практике мы не раз встречали больных, которые могли очень эффективно использовать такой способ символизации. – Но бывают случаи, где вначале кажется, что не может быть никакой речи о детерминации; как раз сюда относятся типичные истеричные симптомы, наподобие Hemianasthesie (односторонней потери чувствительности) и сужения поля зрения, эпилептиформных конвульсий и много чего другого. Наши взгляды на эту группу феноменов мы оставляем для последующего более углубленного обсуждения.

Такие наблюдения по-видимому достаточно хорошо доказывают аналогию патогенеза обычной истерии с происхождением травматического невроза и оправдывают расширенное истолкование понятия “травматической истерии”. Действительной причиной заболевания при травматическом неврозе, конечно, является не малозначащая физическая рана, а пережитый больным аффект испуга (ужаса), психическая травма. На основании проведённых нами исследований можно заключить, что для многих, если не для преобладающего большинства истеричных симптомов, можно выявить поводы вызвавшие их к жизни. Эти поводы являются ничем иным как психическими травмами. В качестве таковых могут быть любые переживания, cопровождающиеся мучительными аффектами ужаса, страха, стыда, психического страдания, и только от впечатлительности соответствующего человека (как и от позднее упоминаемого еще одного условия) будет зависеть то, окажется ли это переживание травмой. Нередко среди провоцирующих развитие истерии факторов вместо одной большой травмы можно обнаружить наличие нескольких частичных травм, несколько сгруппировавшихся вместе однородных поводов, которые только в своей общей совокупности могут осуществить травматическое воздействие и лишь постольку вынуждены составлять единое целое, поскольку сами по себе они образуют только фрагменты единой истории страдания. В других же случаях даже на первый взгляд безразличные обстоятельства, которые лишь в результате их совпадения с действительно патологически повлиявшим событием или со временем особой чувствительности организма, приобретают особую значимость в качестве травмирующего фактора, что вообще-то им не присуще, но отныне они будут прочно удерживать за собой травмирующее влияние.

Однако строго закономерную взаимосвязь психической травмы (давшей повод к болезни) с истеричными феноменами нельзя рассматривать только как одно из явлений в истории жизни невротика, скажем считая, что травма в качестве провоцирующего агента создаёт симптом, который затем становится самостоятельным и далее уже существует независимо. Скорее мы должны утверждать, что психическая травма, или воспоминание о ней, действует наподобие чужеродного тела, которое в течении достаточно длительного времени после своего проникновения продолжает действовать в качестве активного агента. Доказательство этого мы видим в одном необычайно обращающем на себя внимание феномене, который в то же время придаёт нашим взглядам большое практическое значение.

А именно, мы нашли, к нашему огромному удивлению, что отдельные истеричные симптомы мгновенно и безвозвратно исчезают, если у пациента удаётся в полной мере пробудить воспоминание о вызвавшем их к жизни событии, да при этом еще вызвать сопровождавший мучительную сцену аффект; остается только добиться от больного желания изобразить самым подробным образом это событие, облечь свой аффект в слова. Воспоминание вне переживания прежних эмоций почти всегда ни к чему не приводит; психические переживания, которые протекали когда-то прежде, должны быть воспроизведены столь живо, насколько это только возможно, достигая интенсивности statum nascendi, а затем больной должен до конца “ выговориться”. При этом, если мы обратимся к патологических феноменах, ещё раз в своей прежней интенсивности проявятся судороги, невралгии, галлюцинации – чтобы затем уж исчезнуть навсегда. Отказы в работе определенных психических функций, параличи и отсутствие кожной чувствительности также полностью устраняются, конечно это происходит не без того, чтобы на какой-то срок не было заметно временного усиления их активности.

Не вызывает сомнений, что о существовании подобного рода психотерапии догадывались Delboeuf и Бине7[vi], в чём убеждают приводимые нами ниже цитаты: “On s`expliquerait dиs-lors comment le magnйtiseur aide а la guйrison. Il remet le sujet dans l`йtat oщ le mal s`est manifestй et combat par la parole le mкme mal, mais renaissant. » ( Delboeuf. “Животный магнетизм», Париж, 1889 г.). – “…peut-кtre verra-t-on qu`en reportant le malade par un artifice mental, au moment mкme oщ le symptome a apparu pour la premiиre fois, on rend ce malade plus docile а une suggestion curative. » (Бине. «Изменения личности», Париж, 1892 г., стр. 243). – В интересной книге П. Жане8[vii], называющейся «Психологический автоматизм» (Париж, 1889 г.) можно найти описание лечения истеричной девушки посредством применения метода, во многом аналогичному нашему.

У читателя может довольно легко сложиться впечатление, что речь здесь идёт просто о каком-либо не намеренном внушении; у больного существуют большие надежды на то, что посредством лечебной процедуры он наконец-то будет полностью освобождён от страдания, и это ожидание, а не само по себе появление способности выговориться, является якобы действительным фактором исцеления. Но всё происходит совсем не так. Первый опыт подобного рода, когда таким способом был до конца проанализирован необычайно сложный и запутанный клинический случай истерии, посредством последовательного устранения всех симптомов, вызванных определенными, конкретными событиями, относится еще к 1881 году, то есть к до-“ суггестивному” периоду в психиатрии. Полное исцеление пациентки стало возможным только благодаря спонтанному аутогипнозу, вызываемому самой больной, что каждый раз приводило наблюдавшего за всем этим врача в необычайное изумление.

Обращая высказывание: cessante causa cessat effectus мы вероятно имеем право на следующее умозаключение. Вызвавшее патологическую реакцию событие каким-то образом продолжало воздействовать ещё в течении многих лет, и не только косвенно воздействуя через целую цепочку промежуточных, чем-то связанных между собою звеньев-причин, а напрямую и активно пробуждая заново прежние переживания, наподобие того, как и в более поздние времена воспоминание о пережитом психическом потрясении вызывает у пострадавшего человека обильный поток слёз. Мы можем сказать, что истерики чаще всего страдают от реминисценций (от пережитого в далёком прошлом).