Аллан Фромм - Способность любить Страница 2

С другой стороны, когда мы говорим, что мужчина лю­бит свой гольф, свой музыкальный центр и свою жену, мы подчеркиваем еще что-то во всех этих видах любви. Мы говорим, что, хотя все они отличаются друг от друга, у них есть и нечто общее. Когда мы используем слово «любовь» для обозначения всех этих видов отношений, мы признаем, что у них есть общая особенность.

Давайте установим, что же есть общего во всех видах любви. Назовем это общее для удобства привязанностью. Если мы скажем, что все эти виды любви, хобби, дея­тельности, интересов выражают привязанность, нам бу­дет легче увидеть общее в любви мужчины к гольфу и в любви к жене.

Привязанность означает, что два объекта каким-то об­разом прикреплены друг к другу: будут ли это два куска дерева, скрепленные гвоздями или винтами, или два чело­века, преследующие общие интересы, или индивид и дея­тельность, с которой он связан каким-то интересом или желанием.

Интерес или желание индивида могут послужить той силой, которая сближает и образует узы привязанности. Но привязанность не обязательно начинается с интереса или желания. Мужчина может начать играть в гольф из желания завязать связи в обществе или продвинуть какую- то деловую сделку; сама игра может его не интересовать. Она ему не нравится, но он продолжает в нее играть по одной из тех причин, которые заставили его ею заняться. С другой стороны, если он играет часто и особенно если проявляет в игре мастерство или чувствует связанный с ней какой-то вызов, его привязанность к игре может усилиться.

Точно так же мужчина и женщина могут невольно встре­титься в офисе, или в отпуске, на конференции и, как часто бывает в кино, вместе пережить много душераздирающих приключений за ночь, за неделю или за несколько месяцев, прежде чем обнаружат, что привязаны друг к другу. Муж­чина вдруг понимает, подобно профессору Хиггинсу в «Моей Прекрасной леди»[1], что «привык к ее лицу», что эта женщи­на его интересует. У него возникла привязанность.

Эта привязанность может продолжать приносить ему радость, удовлетворение, комфорт, удовольствие, как и при первом ее осознании. Но все может получиться и по-друго­му. Мы все знаем любовь (некоторые даже испытали ее), которая приносит горе, боль, раздражение — все что угодно, кроме радости, и тем не менее мы остаемся привязанными. Подобно двум кускам дерева, мы остаемся соединенными. Больше того, когда двух человек разрывает развод, они ча­сто идут на это не в искренней попытке улучшить жизнь, не для того чтобы избавиться от источника своего несчас­тья, а скорее из мстительности. Развод — самый вырази­тельный способ сказать бывшему мужу или бывшей жене: «Я тебя не люблю». Если бы люди были заинтересованы только в разрыве привязанности, развод осуществлялся бы самым спокойным и быстрым способом. Но они затягива­ют процедуру, спорят из-за условий и часто продолжают сражение и после того, как разведутся по закону. Таким образом, хотя брак прекратился, привязанность на самом деле не была разорвана.

Даже когда два человека сохраняют брак и продолжают любить друг друга, любовь эта не всегда приносит радость. Они страдают от трений, разочарований, потери иллюзий и часто от нестерпимой скуки друг с другом. Человек, кото­рый любит свою работу, тоже способен скучать и страдать от ее однообразия, однако работу не бросает. Романтичес­кий влюбленный на самом пике своей страсти способен испытывать боль, не меньшую, чем счастье, а иногда и боль­шую. Во всех этих случаях привязанность сохраняется не­зависимо от того, приносит она удовольствие или нет.

Таким образом, хладнокровный взгляд на любовь обна­ружил некоторые значительные ее аспекты. Все наши раз­новидности любви, все то, что мы описываем словами «я люблю» по отношению к объекту, к деятельности или к личности, — все это имеет общее — привязанность. Эта привязанность, даже когда мы называем ее любовью, не обязательно дает нам радость и счастье.

Но если она не приносит нам радости, счастья, удо­вольствия, почему мы остаемся привязанными? Какие же желания удовлетворяет эта привязанность? И удовлетво­ряет ли желания вообще? Возможно, любовь возникает по другим причинам, из других потребностей и мотиваций? Как мы начинаем любить, как создаем эту самую привя­занность?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы снова должны взгля­нуть на себя как на любящих.

Любовь и любящий

Одна из самых замечательных встреч в Стране чудес про­изошла у Алисы с Чеширским котом, сидящим на дереве. Она поболтала с ним, и вдруг кот начал исчезать — вначале исчез хвост, потом понемногу исчез и весь кот и осталась только его улыбка. Алиса удивилась: она видела кота без улыбки, но никогда не видела улыбку без кота.

Мы тоже можем выразить сомнение: можно отвечать на вопросы о любви и изучать любовь без любящего. Един­ственный способ понять любовь — изучать влюбленных и то, как они любят. В отличие от кота в «Алисе в Стране чудес», мы не позволим объекту нашего изучения исчез­нуть. Наши усилия понять любовь начинаются с понима­ния нас самих в качестве любящих.

Не нужно говорить о том, что в жизни мы испытываем много различных чувств, помимо любви. Все наши пере­живания, весь наш опыт действуют на нас и на наши отно­шения с другими людьми. Мы не можем изолировать один набор чувств и переживаний и рассматривать только его. Любовь существует в контексте всей нашей жизни, всего опыта. Иными словами, чем лучше мы понимаем челове­ческую природу вообще, тем потенциально мы более спо­собны понять любовь.

Таким образом, ответ должен быть у психологов, посколь­ку их задача — изучение природы человека. Однако две тысячи лет исследований этого объекта не дали ответов на вопросы. Одна из причин в том, что долгие годы психоло­гия была лишь отраслью философии и физиологии. Лишь в конце XIX века психология обрела независимость и приня­ла современную форму. Сегодня мы, конечно, зсе призна­ем, что человеком, которому психология в наибольшей сте­пени обязана свободой от прежних уз, был Зигмунд Фрейд. Любопытно, что именно Фрейд написал о любви больше, чем любой другой исследователь.

Большинство связывает имя Фрейда не с любовью, а с сексом, но на самом деле Фрейда прежде всего интересова­ла любовь. Секс он рассматривал лишь как почву, на кото­рой вырастает любовь; главной его темой была любовь.

Фрейд считал, что индивида легче всего понять в терми­нах истории его любви, что любовная жизни индивида — его лучшая психологическая био1рафия. Фрейд считал так­же, что любой невроз в той или иной степени связан с на­рушениями способности любить.

Когда в самом конце XIX века Фрейд впервые изложил свои идеи относительно природы человека, они произвели на мир самое взрывное впечатление. В то время викториан­ские ценности были на вершине своего развития. Некото­рые полагали, что даже разговоры о любви, даже объектив­ный ее анализ, какой проводил Фрейд, убивают любовь. Любовь должна оставаться священной и не подвластной воп­росам и исследованиям. Особенно отвратительными показа­лись утверждения Фрейда, что во всех наших мотивациях отчетливо присутствует секс. Хуже всего было то, что он приписывал сексуальные чувства невинным маленьким де­тям и даже младенцам. И какой смысл объяснять людям, что большая часть того, что они говорят и делают, значи­тельная часть их повседневного поведения исходит от чувств, которые они сами не осознают, от опыта, который они не помнят, от какой-то части сознания, о наличии которой они и не подозревают? Если мы считаем человека живот­ным, то не может ли он быть хотя бы разумным животным?

Не только неосведомленные непрофессионалы, но и многие врачи и ученые были шокированы тем, что природа человеческого существа, в том числе их самих, раскрыва­лась подобным образом. Прошло несколько десятков лет, совсем немного по сравнению со всей историей науки, и эти идеи, которые вначале считались нелепыми, сегодня общепризнаны.

С таким же предубеждением люди отнеслись к автомо­билю, который появился приблизительно в то же время. Нам по-прежнему не все нравится в автомобилях: они уно­сят человеческие жизни, они ежедневно отнимают много долларов, сидеть в дорожных пробках очень неприятно; но автомобиль с нами. Очень многое в работах Зигмунда Фрейда по-прежнему вызывает споры и несогласия, но его общий взгляд на человека считается общепринятым. Сегодня не нужно быть «ортодоксом», не нужно называть себя «фрей­дистом», как не называю себя и я, чтобы поддержать опи­сание природы человека, развитое Фрейдом. Он не только углубил наше понимание самих себя, но он придал значе­ние терапевтическим усилиям клинической психологии и психиатрии, и они, несомненно, достигли значительных результатов и помогли миллионам, страдавшим от психи­ческих нарушений. До Фрейда такие психические заболе­вания, по существу, не лечились.