Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю - Джорджио Нардонэ Страница 2

Помимо споров между эволюционистами, детерминистами и креационистами[2], а также между психологами, философами, антропологами, биологами, этологами, то, по поводу чего пока ещё все они согласны, что современный человек в процессе умственного и практического прогресса развил иллюзию способности контролировать и управлять всем. Но, как это очевидно, в повседневной жизни, какими бы высокими ни были наши интеллектуальные, научные и технологические способности, которые продолжают расти, эта иллюзия рушится в прах перед лицом невозможности контролировать случай и, например, некоторые заболевания или многочисленные индивидуальные и социальные явления. По факту я могу проходить медицинские обследования, но это не уберегает меня от болезней. Точно так же, каким бы благоразумным ни было мое поведение, я никогда не устраню риск несчастных случаев.

Несмотря на эти очевидные вещи, наша архаичная потребность в безопасности заставляет нас искать утешения во внушающей доверие истине; поиск истины для современного человека, освободившегося от эзотерических и гадательных практик, проходит через познавательное развитие и рациональное мышление. Таким образом, картезианское «мыслю» становится главным инструментом в противостоянии собственной неуверенности и страхам. Однако, когда эта рациональность доводится до крайности, она превращается из ресурса в ограничение; это случается, когда вы пытаетесь применить её к явлениям, к которым ее применение не подходит, таким как иррациональные страхи, сомнения, противоречивые любовные отношения; это ситуации, в которых логика превращается в ловушку.

Может показаться слишком сильным утверждать, что сегодня мы наблюдаем, как современный человек, сталкиваясь с важными решениями, колеблется между двумя крайностями: с одной стороны, он обращается к сомнению и критическому мышлению для достижения конкретных выводов, с другой — к вере в провозглашенные истины: научные, идеологические или религиозные. Однако, взглянув внимательнее, можно заметить, что на самом деле обе эти позиции являются двумя сторонами одной медали или, если хотите, двумя крайностями, которые в конечном итоге соприкасаются друг с другом. Тот, кто делегирует свой выбор защищающей и обнадеживающей вере, должен будет иметь дело со своей собственной ответственностью, и наоборот, тому, кто хочет выбирать свободно, опираясь только на плоды собственного рационального мышления, придется иметь дело с критическими ситуациями, которые логика не может разрешить, полагаясь, таким образом, на решения далекие от рациональных.

Как пишет Сартр: «Мы не всегда делаем то, что хотим, но мы все равно несем ответственность за то, кто мы есть» (1932/2005). Помимо споров о науке или идеологии объектом, на котором необходимо сосредоточить наше внимание, становится изучение мыслительных процессов, которые приводят к выбору и решениям, а также изучение способов, которыми эти процессы могут развиваться в соответствии с их собственной внутренней логикой, от правильных до неправильных, от здоровых до нездоровых, от функциональных до дисфункциональных по своему назначению. Другими словами, речь идет об анализе того, как наша способность рассуждать и разрешать сомнения может вызвать риск возникновения еще более сложных проблем.

Философ и психиатр Жан-Этьен Эскироль утверждал, что в большинстве случаев то, что мы называем безумием, следует понимать как процесс, посредством которого «неправильные исходные посылки, развиваемые с убедительной логикой, приводят к ошибочным выводам» (Esquirol, 1805). Как мы далее постараемся рассмотреть, ход рационального мышления иногда приводит к критическим ситуациям, которые обезоруживают и приводят к «заблуждениям надежды» и даже обращению к вере. Как уже проясняет Ницше (1882/1971) в Веселой Науке, «люди в условиях неопределенности принимают за истинную реальность, которая, как им известно, является ложной, а затем, действуя на ее основе, убеждают себя в ее правдивости». Это и есть тот процесс, который современные логики и психологи определяют как самообман, подчеркивая скорее его пользу, чем недостоверность, лежащую в его основе. Следовательно, мышление, как важнейшая основа человеческой деятельности, может стать, как это часто случается сегодня, источником глубоких страданий: от тирании сомнения до неспособности принять решение, от непрерывного критического переосмысления своих идей до сомнений; эти процессы становятся настоящей психологической патологией.

Всё же очевидно, что человек не может перестать задавать себе вопросы или сомневаться: помимо того, что это является важной чертой нашей естественной эволюции, это ещё и способ управления реальностью и развитием наших способностей.

Сомнение — это трамплин для творческого мышления, но в то же время это движущая сила навязчивых мыслей. В первом случае сомнение управляемо и направляемо, что приводит к открытию новых областей для развития идей; во втором случае с сомнением борются и подавляют его, и поэтому оно становится мучителем, который не дает покоя мыслям.

Однако разница заключается в том, как мы формулируем вопросы и сомнения и как ищем ответы. Рассмотрим, например, историческую «проблему выбора», описанную в средние века философом Джованни ди Буридано: осёл, помещенный в условия наличия двух равноудаленных и одинаковых по размеру стогов сена, умирает от голода, потому что не может выбрать тот или иной стог; этот образ по сей день является примером болезненного способа мышления, в котором преобладают сомнения; конечно, в современном мире, имеется значительная разница — возможности выбора становятся гораздо более многочисленными. Подумайте, как предлагает психолог Барри Шварц, о простом решении купить пару джинсов: мы хотим, чтобы они были удобными, облегающими, узкими, классическими, винтажными…? Сталкиваясь с таким количеством возможностей, выбор становится затруднительным. В данном случае парадокс заключается в том, что по мере увеличения числа вариантов сложность выбора возрастает (Schwartz, 2004). Другой пример — нерешительность относительно того, какой из партнеров является наиболее подходящим, когда у нас их два на выбор, но в действительности они дополняют друг друга: выбор становится невозможным. В области науки мы ссылаемся на сложность выбора между разными, но одинаково обоснованными теориями, объясняющими явление. Это вариант, представленный гиперрационализацией, избыточностью рассуждений, вплоть до неспособности действовать в адекватные сроки: слишком дотошный анализ деталей превращается в ловушку. Это перверсия рассуждений, основанная на предположении, что перед тем, как действовать, необходимо рационально определить наиболее «правильное» решение. Представьте себе, что этот процесс применяется в тех случаях, когда в принципе невозможно получить адекватные и правильные решения, то есть, когда, двигаясь изначально от неправильных вопросов мы воображаем, что придем к правильным ответам. Мы никогда не должны забывать предостережение Канта (1788/1974): «Прежде чем оценивать правильность ответа, нужно оценить корректность вопроса».

К сомнениям насчёт того, что нам еще предстоит сделать, добавляются сомнения относительно того, что мы уже сделали, например,