Лев Клейн - Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность Страница 21

Парень пресек это знакомство, а через некоторое время списался со своим ровесником К. Тот приехал к нему «и с той поры я знаю, что это ОН». «ОН» живет на другом конце Польши, они общаются по почте. Но «секс не имеет для нас такого уж большого значения. Мы понимаем друг друга, иногда ссоримся, но мы вместе, терпеливо снося разлуку. К. - это тот человек, по которому я тоскую, мы согласовываем свои взгляды, интересы — мы просто счастливы.»

(Miody «S.» 1997: 24)

4. Ненавидимая любовь

Но однополая любовь — это ненавидимый род любви. Его ненавидят и презирают массы обычных людей, преследуют и карают власти в ряде стран, еще не так давно — ив нашей. Известный американский активист движения голубых против СП ИД а Ларри Крамер в книге «Репортаж из всеобщей катастрофы» (Kramer 1990: 232) пишет:

«Удивляюсь, почему так много голубых требуют, чтобы наша жизнь и деяния показывались непременно «положительно», когда на деле мы прошли через такой ужас. Евреи требуют от себя и от мира постоянно помнить об их мучительной истории. Гомосексуалов ненавидели религия, государство, страна, мир, история, родители, семья и товарищи. (Это страшная уникальность ситуации геев: могут ли евреи вообразить, чтобы их ненавидели собственные родители только за то, что они евреи?)»

Порою ненавистна эта любовь и самим «голубым». «Покажите мне счастливого гомосексуалиста, и я покажу вам веселого покойника», — повторил за одним писателем тот «голубой» витеблянин, письмо которого в журнал я цитировал в предисловии (Голубая гостиная 1992: 18). «Семейство однополых невозможно, — с горечью констатировал Евгений Харитонов. — Почему плохо одному. Нет никого рядом и не о ком позаботиться. Холодно жить на одного себя… я живу один зачерствел перестал понимать простые жизненные заботы людей, потому что у меня их не было» (Харитонов 1993: 200, 203, 204).

Оригинальный петербургский режиссер и писатель-концептуалист Евг. Харитонов, живший в советское время и при жизни не могший опубликовать ничего (всё печатается посмертно), отличался двумя особенностями — нескрываемым гомосексуализмом и идейным антисемитизмом, с этаким патриотическим и почвенническим уклоном. Впрочем, антисемитизм его был странным: он не только признавал за евреями силу (это для антисемитов равносильно сигналу об опасности), но и признавался, что с детства водился именно с евреями, потому что и сам был по воспитанию, по интеллигентности, по удаленности от среды как бы евреем (Харитонов 1993: 208–209). Националистам заранее отвечаю: да нет, у него чисто русское лицо.

Он вообще уподоблял «голубых» евреям (Харитонов 1993: 248): та же повсеместность и та же отчужденность. Как и евреи, «гомики»- часто на виду, они — пища для анекдотов, предмет зависти и ненависти толпы (там юдофобия — тут гомофобия). Впрочем, до него и до Крамера эту идею подробно развивал Марсель Пруст (1993а: 27–30): педерасты избегают друг друга, ищут общества людей, которые были бы им во всем противоположны и которые не желают с ними общаться, вместе с тем они окружают себя такими же, как они, потому что их преследуют, потому что их срамят, даже в истории им доставляет удовольствие напомнить, что и Платон был таким же, в чем они опять-таки уподобляются евреям, которые аналогично напоминают о еврействе Христа…

Строжайшими запретами на однополую любовь (почему-то запретами только для мужчин) и гонениями на впавших в такую любовь отличались самые тиранические и кровожадные режимы. Как и антисемитизм, гомофобия для их аттестации словно лакмусовая бумажка. Диктаторы и тираны — Гитлер и Сталин, — подсознательно чувствуя свою ущербность и шкурой ощущая вред, наносимый их тиранией массам людей, — старались убедить мир и себя, что спасают народы от скверны, в частности — от заразы гомосексуализма. Кроме того, сам тот факт, что люди ведут себя иначе, чем все, был страшен и ненавистен поборникам «монолитного единства».

Как ни смешно, сама ненависть к мужеложству была унаследована этими антисемитскими режимами у евреев. Это ведь продолжение иудео-христианской религиозной традиции. Харитонов как-то проглядел этот факт — вот был бы ему дополнительный повод осуждать евреев. Деннис Прэгер из Колумбийского университета даже приписывает евреям совершенно исключительную роль в преодолении хаотичности сексуального импульса у человечества и называет библейские запреты на гомосексуальность «иудейской сексуальной революцией» (Prager 1990; Прэгер 1998). Он считает, что до этого великого свершения все народы практиковали гомосексуальные и прочие вольности. Это не так. У первобытных народов есть разные установки относительно любви между мужчинами. По антропологической выборке Форда и Бича (Ford and Beach 1965: 136–140), из 76 учтенных в ней первобытных народов у 49 такая любовь считалась приемлемой или даже нормальной, а 27 за нее преследовали и наказывали. В древнем мире раскол продолжался. Древние греки и римляне принадлежали к первой группе, древние евреи — ко второй, то есть к меньшинству.

Восточные славяне — наоборот, к большинству. Правда, писатель-почвенник Распутин, националистически настроенный, убежден в противном. «Что же касается гомосексуалистов, — говорил он по телевидению, — оставим России ее чистоту. У нас свои традиции. Этот вид общения между мужчинами ввезен из-за границы. Если они считают, что их права ущемлены, то пусть уезжают и живут в другой стране» (Карлинский 1992: 104). Эта убежденность свидетельствует о том, что писатель плохо знает исконную культуру своей страны.

У восточных славян в язычестве, по-видимому, гомосексуальные отношения считались вполне приемлемыми, судя по многим «пережиткам» в Древней Руси. Славянское язычество в этом смысле было близко к греческому язычеству, и эта традиция была очень живучей. Из первых русских святых Борис был очень близок с отроком-венгром, любившим его «паче меры». Над трупом Бориса, как сообщает его «Житие», отрок горько оплакивал его красоту («лепоту тела») и был тоже убит. Польский летописец Длугош сообщает, что при Болеславе Смелом (тоже в этом повинном) сия мерзость проникла в Польшу якобы из Руси, где эти обычаи были общераспространенными. Сугубо гомосексуален был царь Василий III, который не мог сожительствовать с женой Еленой Глинской, если рядом не было обнаженного сотника (Карлинский 1992: 104). Известна плотская любовь его сына, Ивана Грозного, к своему красавцу-постельничему Федьке Басманову, танцевавшему в женском платье для царя (сохранились жалобы бояр на злоупотребление этого фаворита телесной близостью к царской особе и прямые обвинения в службе царю «гнусными делами содомскими»). Были у Ивана и другие любовники, например, Васютка Грязной (Парамонов 1993).

Широкое распространение гомосексуальных отношений на Руси XV–XVII вв. и либеральное отношение к ним в народе с изумлением отмечают многие иностранные путешественники — Герберштейн, Олеарий, Маржерет, Тэр-бервилл, Коллинз. Это согласуется с непрерывными обличениями этого «пережитка», которые православными отцами церкви были адресованы пастве при Рюриковичах и первых Романовых (например, 12-я проповедь митрополита Даниила, XVI век). Обличители в рясах стыдили русских воинов: мало, де, вам, взяв города, насиловать жен и девиц, так вы еще и отроков насилуете. В XVII в., при царе Алексее Михайловиче, Юрий Крижанич в своих «Политических думах» взирал изнутри России на содомский грех ее жителей и ставил им турок в пример: «Эти неверные не менее нас грешат противоестественным грехом, но они соблюдают стыдливость; никто у них не промолвится об этом грехе, не станет им хвалиться, ни упрекать другого… В России же этот гнусный грех считается шуткой. Публично в шутливых разговорах, один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху…» (Русское 1866: 17–18).

Только при Петре, который и сам не брезговал плотской связью со своими денщиками (и любил использовать живот денщика вместо подушки), было в России введено по шведскому образцу наказание за мужеложство для военных — только потому, что это европейский обычай. Так что из-за границы ввезли как раз запреты мужеложства — сначала религиозный, потом правовой. Для гражданских лиц уголовное наказание за мужеложство в России существовало только с 1832 г. до 1917 — всего 85 лет. Это вам не Западная Европа, где жесточайшие наказания за содомию (кастрация и смертная казнь) существовали больше полутора тысяч лет — с IV века!

Несмотря на введение в России антисодомитского закона, в российском городском обществе и в XIX веке гомосексуальная прослойка была весьма заметна, хотя и считалась неприличной, — см. об этом книгу А. Познанского (1993) и документальные очерки (Ротиков 1997; Берсенев и Марков 1998). На Запад из России приезжали весьма известные гомосексуалы, вспомним хотя бы «русские сезоны» Дягилева в Париже. В Берлине после Второй мировой войны самым известным центром гомосескуальной элиты был салон князя Александра Кропоткина (это следующее поколение за известным анархистом).