Лев Ительсон - Лекции по общей психологии Страница 22

Предположим, однако, что, например, в процессе игры животное все-таки наткнулось на такое «удачное» подготовительное действие. Что произойдет? Да ничего! Ведь действие это непосредственно не приводит к удовлетворению какой-либо потребности. Поэтому оно не получит подкрепления, и, значит, не будет выделено животным, не включится в структуру соответствующего навыка.

Таким образом, формирование двухфазного поведения путем проб и ошибок, т.е. на основе механизма навыка, практически невозможно, или, по крайней мере, чрезвычайно маловероятно. Для его возникновения необходимо, чтобы соответствующее подготовительное действие, коль скоро оно найдено, сразу связывалось в психике с соответствующей целью (т.е. исполнительной фазой) и через эту связь получало необходимое подкрепление.

Следовательно, для формирования двухфазных действий психика должна приобрести способность отражать, обнаруживать, учитывать связи вещей друг с другом, а не только их отношение к потребностям организма.

Ведь, коль скоро такая способность имеется, появляется возможность, обнаружив между новыми объектами старую известную связь, сразу перенести на них операцию, которая соответствует этой связи. Например, палкой можно подтянуть плод, но палкой можно подтянуть и другую палку. Как только эта связь обнаружена, соответствующая операция (подтягивание) сразу переносится на доставание палки, нужной для достижения плода.

Но как происходит это обнаружение отношений вещей? Общий ответ мы нашли ранее — в опыте манипулирования соответствующими вещами. Как уже отмечалось, именно у обезьян эта склонность к «бесцельному» манипулированию, игре с предметами развита в высшей степени. В этом можно их сравнить разве только с маленькими детьми.

Мы видели уже, что манипулирование, например, с палками, оказалось обязательным условием для успешного выполнения обезьяной соответствующих двухфазных задач. Значит, именно в ходе его обезьяна обнаруживала и запоминала соответствующие связи и свойства вещей.

Возникает вопрос — но как же закреплялись отражения этих связей в психике, коль скоро они не сопровождались никаким безусловным подкреплением?

Ответ на него еще неясен. Некоторые эксперименты (И.О. Нарбутовича, Н.А. Подкопаева) дают основания полагать, что связь между двумя многократно сочетаемыми индифферентными раздражителями может возникать и без подкрепления ее безусловным рефлексом. По другой теории (А.Г. Иванов-Смоленский) безусловное подкрепление здесь все-таки имеет место. Роль такого подкрепления играет врожденный ориентировочный или исследовательский рефлекс.

Так или иначе, но уже факты латентного научения свидетельствуют, что у всех высокоорганизованных животных с развитым головным мозгом имеются какие-то механизмы сбора информации о внешнем мире. Даже если эта информация в момент ее получения является нейтральной (т.е. не связана с удовлетворением каких-либо потребностей), она накопляется, как бы «про запас», перерабатывается в мозгу и в дальнейшем влияет на поведение.

Итак, способность отражать и накоплять информацию о биологически нейтральных связях и свойствах вещей также не является прерогативой лишь человекообразных, способных к интеллектуальному поведению. Их особенностью оказывается лишь большая обширность этой информации, а главное — способность сразу «узнавать» эти связи в новой ситуации, между новыми объектами.

Таким образом, наш исходный вопрос сужается до следующего: что лежит в основе мгновенного или, по крайней мере, очень быстрого узнавания антропоидами известных им по опыту связей и свойств вещей в новых ситуациях, с которыми они ранее не встречались?

Определенный ответ на этот вопрос позволяют дать следующие наблюдения. Всегда ли шимпанзе способен решить «задачу с двумя палками»? Оказывается, нет. Он может это сделать только в том случае, когда он видит одновременно обе палки и банан. Если же палка лежит за его спиной, а банан лежит перед его носом, то он не в состоянии решить эту задачу, хотя бегает по клетке, прыгает и видит отдельно банан, отдельно палки. Но коль скоро он вместе их не видит, объединить их он не в состоянии. Иными словами, условием, которое мы здесь обнаружили, является присутствие всех предметов, которыми надо оперировать, в одном поле зрения.

Келлер в своих опытах обратил внимание на эту связь того, что мы называем интеллектом у обезьян, с их восприятием. Отсюда он выдвинул гипотезу, что интеллект у животных работает на основе объединения различных предметов в пределах их зрительного поля в одну систему, в одну структуру. Естественно, возникает вопрос, а как это получается и почему?

На это Келлер давал ответ: все происходит автоматически, потому что таковы законы работы восприятия, таковы законы структурирования им зрительного поля ощущений.

Иначе говоря, интеллектуальное поведение в буквальном смысле слова основано на «усмотрении» животным определенных связей, определенных отношений между вещами.

Эксперименты с выработкой реакций на отношение, как мы видели, действительно свидетельствуют о том, что у животных существуют какие-то психические механизмы, которые выделяют и отражают структуру некоторых связей (соотношений) между вещами, находящимися в поле восприятий. Например, их пространственное расположение, форму, даже число и т.д.

97

4 *ак 2143

Однако, ошибка Келлера была в том, что он никак не учитывал роли инстинктов, навыков и прошлого опыта животного. Поэтому непонятным оставалось, каким же образом это «усмотрение» отношения вещей вызывает соответствующее действие. Ведь в основе действия животного всегда лежит, в конечном счете, определенная биологическая потребность, а не философское «созерцание».

Из того, что нам уже известно, на этот вопрос можно ответить. В прошлом опыте соответствующее отношение имело прямой биологический смысл, было сигналом операции, прямо ведущей к определенной биологической цели. Именно поэтому она (операция) превращалась в реакцию на это отношение. Соответственно, когда то же самое отношение удается «усмотреть» между другими предметами, животное сразу реагирует на них той же операцией. Хотя теперь эта операция может и не иметь уже прямого биологического смысла.

Так, отношение «рука — промежуточный предмет (удлинитель) — объект» одинаково и тогда, когда промежуточный предмет — ветка и когда это — палка, оно остается тем же и когда объект — плод и когда объект — палка. Но в первом случае действие подтягивания имеет прямой смысл биологический, и, соответственно, закрепляется. Во втором случае оно уже не имеет прямого биологического смысла и реализуется, как условная реакция на «усмотренное» аналогичное отношение.

Итак, сами отношения, по-видимому, регистрируются и отражаются у животных механизмами восприятия до некоторой степени автоматически. Но выделяются, приобретают значение, начинают управлять поведением только те из них, которые зафиксированы в опыте животного и связаны с соответствующей биологической целью. Стимулом к действию является, в конечном счете, эта биологическая цель, а условием его переноса — сходство отношений объектов в новой ситуации и старых, где оно прямо отвечало этой биологической цели.

Такова, по-видимому, структура интеллектуального поведения у высших животных.

Почему оно особенно развито у человекообразных обезьян?

По-видимому, это связано с образом их жизни. Использование рук, жизнь на деревьях, перемещение и прыжки с дерева на дерево, срывание и доставание плодов — все это требует особого развития именно зрительных восприятий, «схватывания» пространственных отношений и расстояний, гибкого соразмеривания, координирования и варьирования действий в соответствии с этими отношениями.

Обезьяны, так сказать, вынуждены были в ходе развития становиться животными максимально «оптическими», максимально реагирующими на пространственные отношения предметов, максимально гибко использующими весь репертуар накопленных навыков в непрерывно меняющихся сложных ситуациях «лабиринта ветвей».

Однако, этим же непосредственно воспринимаемым полем пространственных отношений их возможности и ограничиваются. Шимпанзе — «рабы своего зрительного поля». Они уже могут регулировать свое поведение отношениями вещей, обнаруженными в опыте. Но только теми отношениями, которые «видят» в этот момент.

Как реальность, на которую они реагируют, для них существует только их окружение в данный момент. Удержать или воспроизвести образ прошлого, даже недавнего, и руководствоваться им в своем поведении даже высшие обезьяны, по-видимому, не могут. Для них, так сказать, закрыт еще выход в четвертое, важнейшее измерение реальности — время. Они живут всегда лишь «текущим мгновением», т.е. той точкой потока времени, в которой находятся в данный момент. Поэтому действия их, хотя и основаны на прошлом опыте, управляются «этой минутой». Несмотря на видимую разумность, они остаются лишь поведением и не превращаются в деятельность.