Джеймс Холлис - Призраки вокруг нас. В поисках избавления Страница 23

Но мы можем быть одержимы не только «духами», но и заразными идеями, фантазиями, причудами и страхами, которых, к сожалению, бывает достаточно для начала преследований, погромов и других проявлений фанатизма и энтузиазма. Раньше слово энтузиазм имело отрицательную коннотацию и означало одержимость чужим, ложным богом[50]. Сейчас, когда я пишу эти строки, приходит загадочная новость: в какой-то школе несколько девочек странно себя ведут, дергаются и трясутся. Никаких органических причин или предпосылок такого отклонения не выявлено. Мы могли бы просто сказать, что, мол, девочки «закомплексованы», нуждаются во внимании, но дело ведь в том, какими непростыми путями они пришли к этому поведению. К тому же бессознательное каждой из них вступило в связь с бессознательным других, и все вместе они, как девочка из сказки Андерсена «Красные башмачки», не в силах остановить этот танец-трясучку. История давно знает подобные явления, когда целые деревни, а иногда и народы пускались в пляску святого Витта. Групповая истерия подразумевает заражение большого количества людей одними и теми же психическими состояниями и подчинение сознания нездоровым мнениям и убеждениям. Эти явления могут быть очень разнообразны: в 1518 году Францию поразила эпидемия хореи[51], а современные люди страдают от разного рода массовых модных причуд и увлечений, поддаются биржевой панике и легко заражаются политическим энтузиазмом. Ницше однажды заметил: как лихо дурные мысли и дурная музыка одурманивают тех, кто уже нашел себе врага!

Человеческая психика безмерна, Эго же ограничено, и нам никогда не познать себя целиком. Все мы люди, а значит, носим внутри себя, как минимум, все человеческие способности, черты характера, устремления, самообманы и целые неоткрытые континенты. Значительная часть этого материала составляет то, что Юнг называл тенью. Это все те части личности, что остаются неизвестными, которые действуют исподтишка, или же те, что, будучи осознанными, не укладываются в наши представления о ценностях и нормах. Другие энергетические фрагменты тени олицетворяют наши непрожитые возможности, теряющиеся в море коллективной истории.

Диссоциация – один из способов защиты хрупкого Эго, когда некий опасный аффект подсознательно выводится из поля сознания. Но в таком случае он приобретает большую автономность. (Помимо диссоциации, стоит упомянуть такие механизмы защиты Эго, как избегание, отрицание, прокрастинация, проецирование на других и отвлечение.) Как часто модели нашего поведения служат неуверенности, имаго родителей, нарциссизму? У всех у нас есть диссоциативное расстройство личности, и эти наши маленькие «Я» постоянно сталкиваются, устраивают сговоры и заговоры – все ради осуществления своих фрактальных программ. Эти процессы прекрасно описал шведский поэт Гуннар Экелоф в своем стихотворении «Этюды»:

…Мы – короли и феодалы для всех народов, что живут внутри нас.

Мы – жители себя, закрытые в темнице какого-то большого существа, чьи Эго и природа нам непонятны…[52]

И эти вассалы думают, что свободны, однако все они подчинены незримому порядку. И мы должны помнить, что наше Эго – то есть то, что мы в данную минуту называем самим собой, – лишь один из этого множества вассалов. В большинстве случаев мы не хотим зла ни себе, ни другим, но часто принимаем глупые, вредные решения, которые скучиваются, как неубранный урожай, и мы начинаем чувствовать тревогу, беспокойство, мы понимаем, что «кто-то из тех жителей внутри освободился»[53]. И эти вырвавшиеся на свободу вассалы блуждают по миру, по нашей личной жизни, пишут нашу историю – ту, что проживаем мы, и ту, что суждено прожить нашим детям и детям наших детей.

Проекции так же, как и диссоциации, характерны и типичны для всех нас. Никто не осознает процесса проецирования, находясь внутри него. Но каждый день мы служим проекциям. Проекция запускается, когда бессознательное содержание исходит из нас и проникает в мир. Затем эта энергия распространяется на другого человека, институцию или ситуацию, и мы начинаем относиться к этому другому через систему ожиданий и смыслов нашего собственного бессознательного содержания. Проблема бессознательного в том, что оно бессознательно, то есть мы почти всегда видим другого в некоей искаженной, обманчивой форме, но не ведаем этого. А когда инаковость другого начинает избывать проекцию (а это неизбежно происходит), то мы впадаем в когнитивный диссонанс, дезориентацию и беспокойство. Зачастую этот дискомфорт запускает комплекс власти, и мы делаем все ради того, чтобы проекция вернулась, принуждаем к этому другого. Только когда проекция рассыпается и мы начинаем ощущать реальность другого, мы осознаем, что все это время заменяли его готовым образом. Тернистый путь романтической любви более других заполнен этой проективной динамикой – каждый из нас переживал большие надежды и разрушение своих иллюзий. В такие переходные моменты мы превращаемся в послушных диктатору вассалов и очень редко осознаем-таки, что источником всего была наша собственная психика. Как я отмечал в своей книге «Грезы об Эдеме: в поисках доброго волшебника», нет такой проекции на предмет любви, которая не была бы связана с материнским/отцовскими имаго. Поэтому в мгновения любовного экстаза рядом с нами всегда стоят призраки наших предков и все наши действия осознанно или не осознанно направлены на искупление/воспроизведение/отрицание этого прошлого. И мы никогда не избавляемся от прошлого окончательно.

Безусловно, наиболее яркие и одиозные примеры проекций можно увидеть в проявлениях сексизма, расизма и нетерпимости всех мастей. В основе многих идеологий и движений лежит страх перед другим, который проецируется на конкретные, чаще всего уязвимые меньшинства. Чем беспокойней время, тем неуверенней себя чувствует Эго и тем чаще мы становимся жертвами проекций, помогающих перевести страх и тревогу на кого-то другого. Наша история полнится охотами на ведьм, погромами и преследованиями. Чем неуверенней Эго, тем оно нетерпимее к различиям, тем труднее ему выносить амбивалентность. И, таким образом, разного рода фундаментализмы питаются этой энергией страха и насильственной потребности откреститься от инаковости, существующей внутри каждого из нас.

Мифопоэтическое воображение животного, называемого человеком, феноменологически поддерживает моменты одержимости духами при помощи фрактальных нарративов об оскорбленных богах, высокомерных героях и потомках, несущих на себя проклятие предков. «Безумный Арес его охватил», – так Гомер описывает гнев Ахиллеса в момент убийства Гектором его друга Патрокла. Сила убеждения этого незримого мира так велика, что мы начинаем верить в то, что некто способен околдовывать нас или наоборот. И это удивительное явление возможно благодаря диссоциации, способности содержаний быть психоактивными за пределами воли и сознания. Юнг пишет: «Духи… рассматриваемые с психологического ракурса, есть бессознательные автономные комплексы, которые проявляются в форме проекций, потому что не имеют прямой связи с Эго»[54]. Многие наши предки описывали состояние одержимости как потерю души. Один древнеегипетский текст, датируемый третьим тысячелетием до н. э. носит название «Уставший от мира человек в поисках своей Ба» (то есть души). Целительные практики шаманов исходят из предпосылки о том, что некий вредный дух похитил часть души, и задача шаман – найти этого духа, умилостивить его и восстановить утраченный фрагмент души больного. Чем-то похожим занимается и современная глубинная психотерапия, когда терапевт пытается отыскать тот инстинкт, ту энергию, то содержание, которые были захвачены диссоциированным комплексом. Выслеживание и осознание этого комплекса могут помочь восстановить энергию и силу намерений человека.

Менее ярким примером этой дилеммы является невроз, который ничего общего не имеет с нервами и неврологией, а напрямую связан с взаимодействием миров сознания и бессознательного. Можно описывать это состояние как наваждение, охваченность некоей эмоцией, настроением, неспособность контролировать себя. Но мы мало что выгадываем, просто заменяя одни слова другими. Честно говоря, живые метафоры наших предков намного точнее описывают эти состояния, чем психиатрические термины, но, с другой стороны, кому-то легче отказаться от решений и поступков, если ему укажут на то, что борется он не с врагом или злым духов, а с бессознательными частями себя. В нашей повседневной жизни мы с легкостью перемещаемся между мирами, но редко это осознаем.

Все мы переживали состояния одержимости: кто не был в той или иной степени охвачен духом времени (Zeitgeist), выражающимся в материализме, гедонизме и нарциссизме? Мы либо боремся с этим призраком, этим духом времени, либо служим ему, но никто не свободен от его воздействия. Все мы переживали состояние психической одержимости экономическими, политическими и социальными потрясениями. Такие моменты переживаются как нечто жуткое, пугающее, чуждое, потому что прерывается диалог с бессознательным. Каждый из нас, включая меня, может легко стать одержимым, но как только мы вспоминаем о том, что незримый мир не просто существует, но и управляет миром внешним (который реален для Эго), то вновь обретаем контроль на сознанием. Подобные состояния реальны, но важно то, как мы их понимаем. Непонимание того, что они психичны, что они представляют собой энергии, жертвой которых становится Эго, приводит к тому, что мы уступаем им, оказываемся во власти дурных сил, с которыми наши предки боролись при помощи ритуалов изгнания и оберегов. Мы до сих пор стучим по дереву, чтобы призвать духа-хранителя дерева, который защитит нас от гнева богов и потери души.